Мох

Все началось около шести месяцев назад. Помню, как сейчас: рассвет, я сажусь в полупустой автобус и долго-долго еду мимо милых пригородных домов, злаковых полей и редких остановок, в наушниках играет что-то меланхоличное, мой взгляд направлен в окно, и я рассматриваю то пейзажи, то собственное отражение. Уже тогда я как будто чувствовала, что мне стоит хорошенько запомнить свое лицо, потому что оно уже никогда таким не будет. Наконец, нужная остановка, я выхожу из уже совсем пустого автобуса под неодобрительно-сожалеющий взгляд водителя. Передо мной гуща деревьев и заросшая тропинка. В землю грубо воткнута старенькая потертая табличка-указатель, которую никто, видимо, не осмеливается поправить из-за большой вероятности заработать с десяток заноз. Она совершенно не выглядит приглашающей, скорее, напротив, похожа на предупреждение. Я уставилась на неё, зачем-то делая вид, что долго пытаюсь прочесть надпись, но на деле я просто тянула время перед тем, как пойти дальше. Я дала себе шанс передумать, но перспектива ждать следующий автобус два часа меня не устроила ещё больше, чем одиночное путешествие в пользующийся дурной славой незнакомый лес. «ЛЕС КОИННЕАХ» Язык сломаешь, пока выговоришь. Поэтому все называют его просто «Моховый лес». Наконец, я беру себя в руки, шумно вздыхаю, в последний раз бросаю взгляд на табличку и уверенным шагом иду вперёд, быстро, чтобы не развернуться и не побежать обратно. Наверняка те, кто сейчас это читает, задаются вопросом: «Зачем же туда идти, если это столь жуткое и опасное место?». Я бы хотела ответить что-то вроде, «для исследовательской работы» или «для статьи в мистический журнал», но, увы, я всего лишь страдаю от болезненной любви к жутким тайнам природы, «темной стороне» солнечных полян и благоухающих цветов. Ничто в мире не интригует меня так сильно, как мрачные вечнозелёные миры и колючие подлески, таящие в себе не одну опасность. Это моя зависимость, от которой я не могу отделаться. Они зовут меня, и я должна идти. Итак, несмотря на то, что на часах около полудня, когда я прохожу вглубь Мохового леса, создаётся ощущение, что уже давно вечереет. Даже солнечные лучи не осмеливаются пробиться сквозь тучи, чтобы одарить светом дремучие дебри. Воздух пропитан сыростью, мягкой гнилью отмерших листьев и, кажется, стонами призраков, которые навеки оказались в плену у папоротников и лиан. Откровенно говоря, я не понимаю их — ведь это такая красота, такая удача! На их месте я бы и слезинки не проронила, разве что от счастья. Иду все дальше и замечаю, как низко опустился туман и каким он стал плотным — могу поклясться, что тогда он казался мне совершенно осязаемым, от него веяло затхлым холодом, который можно было ощутить, лишь слегка протянув руку вперёд. Прежде чем позволить этому туману поглотить меня, мне почему-то захотелось проверить, не отравлен ли он, и это было поистине хорошей идеей, так как я до сих пор порой думаю, что все произошедшее со мной — всего лишь затянувшаяся галлюцинация. Увы, никакого средства для определения степени ядовитости воздуха у меня не нашлось, и я вошла в белёсую пелену, при этом стараясь редко и размеренно дышать, а также периодически задерживать дыхание, как будто это могло хоть как-то помочь мне. Спустя некоторое время зрение и легкие адаптировались к необычной обстановке, и передвигаться стало значительно легче. Я уже могла позволить себе остановиться около дерева и рассмотреть его многолетнюю кору, присесть на корточки и поглядеть на споры под листьями папоротника, постараться определить найденные дикие ягоды. Лес становился менее пугающим и более интересным, и щемящее чувство тревоги постепенно покинуло мою грудь. Единственное, что теперь беспокоило меня — это странная неестественная тишина. Мне понадобилось некоторое время, чтобы понять, что здесь не поют птицы. Ни журчания ручья вдали, ни шума листвы, ни единого звериного звука. Воздух был твёрдым и неподвижным. Все, что я могла слышать, — это мои собственные шаги, дыхание, стук пульса в висках и биение сердца. Чем больше я об этом думала, тем сложнее мне было там находиться, и в один момент я поймала себя на том, что со всех ног бегу прочь от этого места, едва смотря на тропинку, по которой я шла. До этого я не осознавала, как замерзло мое тело, температура воздуха, должно быть, упала до десяти градусов, а то и меньше. Резкий прилив крови, адреналин и невозможность разглядеть в густом тумане хоть что-нибудь наверняка послужили причинами того, что я зацепилась ногой за предательски торчащий древесный корень и покатилась куда-то вниз по склону. Как я счастлива, что на моем пути не было валунов! Однако мне не повезло напороться на колючие кусты. Когда, наконец, казавшееся вечным движение мира прекратилось, я, лежа в позе эмбриона, осознала, что все это время не дышала, и рефлекторно вдохнула поглубже, из-за чего сразу же согнулась пополам от боли. Мои рёбра могли быть повреждены, у меня могло быть сотрясение или перелом, все мое тело было покрыто царапинами и порезами от колючек, они кровоточили и пекли, но я старалась не думать об этом, а лишь понемногу пробовала дышать и шевелиться. В тот момент, когда я смогла опустить руки на землю, мне стало понятно, что я лежу на мягчайшем и прекраснейшем ковре мха. Он полностью отвлёк меня от всех моих травм и мыслей. Я стала неторопливо ощупывать его ладонями, поглаживать, принюхиваться. Я захотела скинуть с себя свою порванную грязную одежду, снять обувь и прочувствовать нежность мха каждой клеточкой своей измученной кожи, но сил и терпения не хватило даже на то, чтобы снять куртку. Я аккуратно перевернулась со спины на живот и лицом утонула в изумрудном ворсе. Мне захотелось закрыть глаза, чтобы чувствовать больше, и как только я это сделала, приятный запах дождя и земли осторожно проник в мой нос. Мои конечности тяжелели и проваливались в зелень, словно в зыбучие пески; наверное, именно это ощущают люди, когда тонут в болоте — умиротворение перед встречей с неизбежным. Я впилась пальцами в рыхлую почву, пытаясь стать еще ближе ко мху и в полной мере его прочувствовать. Мои раны перестали жечь, я ощутила мятную прохладу в местах, где они располагались. Состояние эйфории охватило меня вместе с бриофитом. Опьяненная единением с природой, я, должно быть, уснула, а когда проснулась, был уже вечер. Я не чувствовала боли нигде. Все мои раны были заживлены, словно мне это почудилось. В смятении и страхе я быстро встала, поднялась по склону наверх и принялась искать тропинку. Туман рассеялся, показывая, что больше ему от меня ничего не нужно, я могу идти, и он не будет преграждать мне путь, но ходить по-прежнему было нелегко из-за темноты, даже с фонариком в руке. Не знаю, как я смогла это сделать, но мне удалось выбраться из леса и успеть на последний автобус. Всю поездку я проспала. На следующий день уже дома я принимала утренний душ, обдумывала произошедшее и в итоге твёрдо для себя решила, что все можно объяснить научно — воздух содержал слишком много или мало определенного газа, я была невыспавшейся и оделась не по погоде… Мысленно пытаясь себя успокоить, я вдруг заметила странное пятнышко на ладони. Оно выглядело как большая родинка, но, приглядевшись, я поняла, что его цвет похож, скорее, на болотный, чем на коричневый. Решив, что это лишь грязь, я начала оттирать его, но безрезультатно. Держа в голове мысль о том, что стоит записаться на прием к дерматологу, я вышла из душевой кабины и отправилась жить свой день. Через пару дней такое же пятнышко появилось на правом запястье руки. Я так и не обратилась к врачу. Через неделю первое пятно начало увеличиваться в размерах и становиться шершавым. Через десять дней то же самое произошло и со вторым. Врач сказал, что впервые с этим столкнулся, и прописал множество мазей и таблеток. Причины появления все ещё непонятны. Две недели спустя таких пятен уже четыре, в том числе и на лице. Самое первое достигло таких размеров, что распространилось на пальцы и тыльную сторону ладони, на нем появились короткие густые волосинки, невероятно приятные на ощупь. Мази не помогали, и даже попытки сбрить нарост не увенчались успехом. Я стала задумываться об операции, но очень скоро стало понятно, что никто не сможет выявить, в чем дело и что конкретно нужно удалять — вдруг это что-то «укоренилось» глубоко внутри меня и только теперь выходит наружу? По истечении пары месяцев первое пятно окончательно превратилось в моховую подстилку. Я перестала пользоваться мазями и посещать дерматолога — он собирался доложить кому-то о моей ситуации, а мне этого не хотелось, и еще больше не хотелось избавляться от того «недуга», который медленно охватывал поверхность моего тела. Я получала огромное удовольствие от поглаживания своих пятнышек, это в конечном счёте вошло в привычку, и я уже не могла представить себе жизнь без этого небольшого ритуала. В конце концов, на мое самочувствие это влияло исключительно благотворно, а на то, что думают другие люди, мне было все равно. Снова и снова мыслями я возвращалась в тот туманный лес, словно в бреду вспоминала щекочущие прикосновения крошечных стебельков, закрывала глаза и трогала, трогала свою щеку, ключицы, запястья, особенно мне нравились ощущения от прикладывания одной обросшей части тела к другой. Этот чудный мох захватил не только мою кожу, но и все тело, включая сердце и разум. Я постоянно ходила в душ и пила воду, чтобы регулярно увлажнять то, что однажды казалось мне паразитом, а теперь стало симбионтом. Мне уже не нужно было выходить из дома и разговаривать с людьми, растение развлекало меня беседами и продолжало звать к себе, не проходило и дня, чтобы я не наблюдала посланные им видения леса и не слышала влажный шёпот: «Приходи, приходи ко мне, будь со мной»… Я пишу это все сейчас в своем дневнике, сидя в автобусе. Мое лицо закрыто, поэтому никто не будет задавать вопросов. Я приняла верное решение, я знаю это, никто не в силах меня переубедить. Я никогда не умру, я буду жить вечно, я буду везде, я стану сердцем и душой этого леса, его королевой, и все его призраки будут мне подвластны. Я сниму с себя все, что помешает мне соединиться с моим домом, с моим родным мхом, я лягу в него и позволю забрать себя, и покроет он все мое тело, и наполнит он своей сыростью мои легкие, и колючие кусты пустят корни в мои глубокие раны, и навсегда я останусь в месте, которому принадлежу больше всего на свете. Мне не страшно и не грустно, я совершенно спокойна, я чувствую, что это мое предназначение, смысл моей жизни, все сошлось, все на своих местах. Я знаю, что меня никто не поймёт, но если бы вы оказались там хотя бы ненадолго, если бы и вы оставили свою чистую кровь в глубоком море изумрудного мха, вы бы поступили точно так же. Да встретит меня ядовитый туман и да доведёт он меня до моей обители. Автобус останавливается. Дневник я оставляю в нем. И я поправлю эту чёртову кривую табличку. Передайте моей маме, что я люблю ее и всегда буду помнить о ней. Передайте Мэйсону, что он все это время был неправ.