Плазма и порох (Ребут "И вновь продолжается бой")

Глава 7 Серое небо, метровые сугробы, потрясающе красивые деревья со снегом на ветвях после недавней метели и расчищенная площадка шесть на шесть метров, в центре которой горел костер, согревающий сидящих вокруг него людей… и не только. Сухие дрова приятно потрескивали, пожираемые рыжим пламенем, его взгляд был намертво прикован к процессу горения. Оно завораживало, выметая из головы все мысли. И это было ему только на пользу, ибо никаких других дум, кроме тревожных у него сейчас быть не могло. - …к, улик не хватает, а без них никто и не чешется. Сквозь медитативное созерцание Ярослава все же пробился голос Константина, выбивая ученого из транса. Чему он был не слишком рад. Слушать разговор ученицы и милиционера, значило вернуться к нормальному мыслительному процессу. А этого ему не хотелось, вот совсем. Ярослав попытался вновь сосредоточиться на том, как горит костер, но весь транс, словно корова языком слизала, вернуться в него никак не получалось. - Все настолько плохо? А ты не мог сказать, что у тебя есть источники, которые ты не хотел бы раскрывать? Попросил бы проверить… - пощипав себя за нос, спросила Оля у Константина. - Да все я пробовал, как только не уговаривал. Все одно, Василий Григорьевич улики требует, и стоит на своём, как скала, ничем его не прошибешь. Начинаю думать, что это он милицейский покровитель спекулянтов. - Ну, требовать доказательств – вполне логично… - Ты не понимаешь, все мои слова для него, как ветер. Будто с дубом спорю! - Не всякий дуб – предатель. Может, он просто дурак, карьерист или бюрократ? - Да в том-то и дело, что нет. Хороший мужик, понимающий. Никогда не страдал лишним формализмом. Наоборот даже… А здесь уперся, как баран. Замешан он в этом, нутром чую. Как ни странно, тихий голос старшего лейтенанта «убаюкал» Ярослава, погрузив в легкую дрему. Ученый слегка прикрыл глаза и провалился в полусон. Тяжелые думы вновь отпустили его. Ему не хотелось волноваться о портале, который должен вот-вот открыться. О том, что случится, если окна все же не будет. О том, как сложится их дальнейшая жизнь. Многое терзало его, и на причину терзаний он никак не мог повлиять. - …рками занимается ИИ. На этот раз его «разбудил» голос ученицы. - А вы не боитесь давать такую большую власть в руки роботов? Они не могут в один прекрасный день решить, что сами знают, как будет лучше для человечества и поработить всех? - Хех, а еще машины могут восстать и устроить людям ядерный Холокост, а затем охотиться за выжившими и уничтожать их. Знаю, я смотрела ремейк того старого фильма про восстание искусственного интеллекта. Учитель, как он там назывался? - «Терминатор», - отозвался Ярослав на вопрос Оли. - Да, точно, меня на него папа водил, когда я маленькая была. Ему очень нравился оригинал, вот он и потащил всех нас на ремейк, - произнесла девушка и заворожено, точно так же, как Ярослав недавно, уставилась в огонь. - Что я хотела сказать? – потерянно спросила у самой себя Оля через пару минут. – Точно, человек и машина… Понимаешь, все эти страхи, по большей части, надуманны. Немногие роботы обретают даже отдаленное подобие полноценного сознания. Ну а если это им удается, они стараются влиться в человеческое общество, не обособляются от нас и не ставят себя выше. Хотя иногда и стараются убедить окружающих в обратном… - Ехидное восклицание: великая провидица душ синтетических! Голосовая модуляция, которую чаще всего использовал андроид, выше средней громкости, с легким эхом и подчеркнутой «машинистостью», немного чуждая и оттого жутковатая. Сейчас она прошлась по уху Ярослава, как серп по тестикулам. - Заткнитесь все! У меня от вас голова раскалывается! – неожиданно даже для себя сорвался ученый. Трудно контролировать тучу дронов, которые непрерывно передают тебе информацию, и, при этом, поддерживать светскую беседу. Он ее, впрочем, не поддерживал, в основном, отмалчиваясь. Но это уже детали. После его крика у костра наконец установилась благословенная тишина, и Ярослав смог полностью сосредоточился на дронах. Они летали по округе, отслеживая портал. Где именно он должен открыться, они не знали, было известно лишь примерное расположение с точностью до пары – тройки сотен метров. Погрузившись глубоко в себя, ученый уже почти не обращал внимание на то, что происходит вокруг. На легкий шепоток около себя, который его почти не тревожил. Что волновало старого солдата, так это результаты, вернее, их полное отсутствие. Не наблюдалось даже легких флуктуаций, которые предшествуют возникновению портала. Ярославу, как и Оле, не хотелось думать о том, что они останутся в этом мире на следующие тридцать восемь лет. Тем не менее, он размышлял об их дальнейшей судьбе, в случае такого хода событий. Ученый был не из тех, кто спокойно сидит на месте, пока вершится история. Он должен быть причастен, пусть не ради славы, почета или каких-то материальных благ, а ради самого чувства. Когда сквозь тебя буквально струится река времени, проходящая через, а не мимо. Хоть старый солдат до конца не осознавал эту черту своего характера, но именно она определяла всю его жизнь. Именно она, во многом, не дала ему смириться после Войны. Именно из-за нее Ярослав встал на стезю науки, поняв, что путь солдата привел его в тупик. Именно поэтому он взял на воспитание необычную девочку, олицетворяющую собой будущее человечества. Вот и сейчас, имея все шансы прописаться в этом мире на постоянное место жительства, Ярослав не собирался оставаться в стороне. Слишком много потрясений и горя готовит человечеству грядущий двадцать первый век, он не простил бы себя, если бы не попытался предотвратить хотя бы часть из них. Третья Мировая Война унесла почти миллиард жизней, он видел ее своими глазами, участвовал в ней. Земля, на километры усеянная трупами, сожженные в ядерном огне города, жуткая текучка, когда сослуживцы меняются чуть ли не каждый день, погибая, и многое, многое другое, что первые годы после всего этого ужаса не давало ему спокойно спать. - Время вышло, - обронил Ярослав, спустя полтора часа, когда стало понятно, что портала уж точно не будет. - Может быть, еще подождем? – грустно опустив взгляд к земле, тихо спросила Оля. - Может быть… но окна все равно не будет. Фон все время был стабильным. Ни намека и на малейшие колебания. - Раздраженное замечание: ебись оно все в три прогиба! После «пяти копеек», которые вставил андроид, вокруг костра вновь повисло тягучее молчание. - Эм, я так понял, вы остаетесь? – заговорил Константин именно в тот момент, когда его слова уже не казались неуместными. То есть, после продолжительной тишины. - О да, еще как остаемся, - ответил ученый, подложив в костер пару дров. - И… у вас уже есть какие-то планы или вы еще не думали..? - Думали, - старый солдат повернулся к ученице, та, чуть погодя кивнула, они уже обсуждали это, - что же, кажется, пришло время серьезно нам с вами поговорить. - Хорошо, я готов, - Константин спокойно встретил тяжелый взгляд старого солдата, - это как-то связано с тем, что должно произойти? Вы оба так старательно не говорили о будущем… лишь частности, да разные мелкие детали… - А вы догадливы, Константин. Да, мы избегали этой темы, не хотели вас шокировать… - Не томите! - Где-то через пять лет Советский Союз, ОВД и большая часть социалистических стран перестанут существовать… - Как?! - Не перебивайте. Произойдет реставрация капитализма. В стране и, что важно, в партии есть много тех, кто жаждет этого. Сейчас эти люди находятся на самых высоких должностях, фактически, у руля страны. И они всеми силами стараются подорвать моральный и идеологический стержень социализма. А затем начнут ломать экономическую основу страны. Все это приведет к крупнейшему за десятки лет кризису. Народ окажется в полнейшей дезориентации, что полностью развяжет руки реставраторам капитализма. Страна распадётся на независимые буржуазные государства по границам национальных республик. Начнется тотальная приватизация экономики. Заводы, фабрики, шахты, рудники, нефтяные и газовые месторождения обретут хозяев, намеренных получать со всего этого прибыль. Многие промышленные объектов будут проданы за границу по цене металлолома. Возникнет безработица, резко упадет уровень жизни… Проще говоря, начнётся Великая Депрессия на советский лад. Национальные конфликты уже внутри новых государств, зашкаливающий уровень преступности, бессильная милиция, коррупция везде, где только можно. Государство перейдет в руки олигархов, пекущихся лишь о собственной выгоде… - Простите, но я не верю, вы мне тут какие-то ужасы рассказываете. Так просто не может быть, - развел рука старший лейтенант. Казалось, его никак не тронули слова Ярослава. Вот только ученый прекрасно понимал, что это так называемая «стадия отрицания», когда человек просто отказывается воспринимать ту или иную информацию. Это подтверждала и Оля, недвусмысленно покрутив пальцем у виска и стрельнув глазами в Константина. - Понимаю, вам сложно принять мои слова. Что же, давайте продолжим беседу, когда вы все же будете готовы. *** - Что там у тебя? - Досье на Петрова, как вы просили. - Петров-Петров… это который? - Это который Второй… приятель Топилина. - Вспомнил! Ты прости, Саш, голова совсем другим забита. - Ничего, Максим Константинович, понимаю. Удачного вам застолья. - Спасибо… Впихнув упитанную папку в портфель, Шелякин стал искать глазами ключи от кабинета. Вроде же на столе лежали, но найти никак не получается. Спустя полминуты он таки вспомнил, что бросил их в верхний ящик стола. В пол голоса помянув нехорошим словом дырявую память, подполковник КГБ отправился на выход. У его младшего брата, Гриши, сегодня юбилей, сорок пять лет. И последние дни Шелякин только и думал, что о предстоящем празднике. С братом он не виделся уже, почитай, восемь лет. Крупно поссорились, наговорили друг другу кучу всего нехорошего и разошлись, как в море корабли. Со временем обида на брата прошла, вместо нее появился стыд. Максим Константинович попросту боялся встречи, страшно было посмотреть ему в глаза после всех тех слов, которые он так неосторожно, в запале, бросил. Даже вернувшись в родной город, он не решался на попытку примирения. Да и некогда ему было думать о личном. Звонок, раздавшийся вечером на телефон служебной квартиры, оказался для Шелякина полной неожиданностью и нешуточным потрясением. Он услышал голос Гриши, который приглашал его на предстоящий праздник. Предыдущие семь дней рождения подполковник пропустил, лишь высылая подарки по почте. И сам получал от брата аналогичные напоминания о своём существовании. Вот и мучился Максим Константинович последние пару недель посторонними мыслями. Гадать, откуда брат узнал, на какой номер звонить, не приходилось. Шелякин оборвал связь с братом, но не с семьей. В частности, у него были хорошие отношения с племянником, Костей. Своих детей у Максима Константиновича не было, и к сыну Гриши он относился, почти, как к своему. Одно время подполковник созывал племянника к себе, в КГБ, но тот твердо решил пойти в милицию, по стопам деда. Повернув ключи в замке зажигания, Шелякин услышал привычный рев мотора своей волги и ощутил легкую вибрацию. Впереди была недолгая поездка до дома, где он приведет себя в порядок, переоденется в парадное, возьмет подарок и отправится на юбилей к брату. Проезжая по улицам, подполковник в очередной раз с легкой грустью отмечал всю эту унылую окружающую его совковую серость и людскую бедность. Вспоминая Франкфурт, Марсель, Париж, Милан – зарубежные города, в которых ему довелось побывать по служебной необходимости, он сильнее убеждался в той ущербности, которую России привила коммунистическая власть. Красивые, чистые. Огни ночных фонарей повсюду сопровождают жителей, не давая погрузиться в ночной мрак, полки магазинов ломятся от товаров, никто и не знает-то, что такое «дефицит». А что здесь? Темень, грязь, нищета и дефицит, постоянный. Когда-то Шелякин был таким же, как все, верил в то, что их страна самая лучшая в мире, а на Западе живут злобные буржуи, желающие погубить трудовой советский народ. Но подобные убеждения, как и любая слепая вера, не выдержали столкновения с реальностью. Оглядываясь с высоты прожитых лет на свою жизнь, Максим Константинович понимал, что решение идти в КГБ было совершенно правильным. Именно там он избавился от вредных и опасных заблуждений. Вместо того, чтобы служить народу, комитет служил партийным бонзам. Не партии даже, а самой ее верхушке. Прогнившей, коррумпированной и совершенно оторванной от широких масс людей. Они произносили марксистские лозунги с широких трибун, а сами попирали их, как только могли. КГБ прекрасно знало почти обо всех их грехах, но не спешило что-либо предпринимать по той простой причине, что представляло из себя обычную подстилку, существующую не ради охраны народного достояния, а ради защиты гнилой власти. Случаи, когда высокопоставленных коррупционеров все же сажают, возникают лишь в случае ссоры одних партийных бонз с другими, а КГБ поддерживает одну из сторон, ну или же само выступает этой стороной. Благо, в системе все же было немало честных и прогрессивных людей, которые не прикрывались дутой идеологией, а смотрели на вещи трезво и, что важно, стремились к общему благу для всех народов, что были порабощены коммунизмом. Шелякин не был профессиональным разведчиком, резидентом, его сфера деятельности лежала несколько в другой плоскости. Постоянное притворство, ложь и тщательное сокрытие своих истинных взглядов порядком ему опостылело. И сейчас, собираясь на юбилей к брату, и подполковник думал о том, что и там придется лгать и притворяться. Кто-нибудь ведь обязательно заведет речь о политике, он отмолчится, а не выйдет, скажет какую-нибудь ерунду, которую от него и ожидают услышать. Гадство! Оставив машину во дворе, подполковник быстрым шагом прошествовал до квартиры и, открыв дверь, не разуваясь и не раздеваясь, ввалился в ванную. Там лежала упаковка аспирина. Закинув в себя сразу две таблетки, он запил их водой прямо из-под крана. Старость не радость, как говорится, с возрастом его все чаще стали мучить головные боли и тошнота. К сожалению, бывают такие травмы, которые не проходят. Вот и у Шелякина имелась такая. По злой иронии полученная по его же собственной вине. Лет двадцать назад, по пьяни забился со старым армейским другом на то, кто дольше продержится. Он даже выиграл, перепив соперника. Вот только после этого почти сразу же отрубился и упал, ударившись головой о перила набережной. Хорошо хоть в реку не упал. Небрежно скинув с себя ботинки и куртку, подполковник развалился на диване в ожидании, когда же подействует лекарство. Приехав в Дзержинскоград и ознакомившись с ситуацией, так сказать, на месте, он испытал довольно смешанные чувства. В основном, положительные. Топилин, Носиков и прочие замешанные в теневой торговле одеждой были именно теми, кого Шелякин презирал по жизни. Партийными бюрократами, коррупционерами, да еще краем замешанными в «грязном» криминале. Однако они были также и предприимчивыми, ловкими и прогрессивными элементами. В этом застойном болоте, подобные качества и подобные люди дорогого стоят. И на некоторые грешки можно закрыть глаза. За эти месяцы он уже сделал, в общем-то, все, что от него требовал «покровитель». Свел «подопечных» с нужными людьми, чтоб не болтались товарищи, как говно в прорубе, неприкаянными, а работали вместе со всеми на общее дело. Подчистил за ними оставленные по неосторожности «хвосты». Правда, в большинстве случаев виноваты были не они даже, а та неотесанная шпана, которая на них работала. Увы, к дисциплине уголовников и около уголовный элемент можно только силой. Топилин, Носиков и прочие персонажи, так или иначе причастные к теневой торговле одеждой, дела ведут, во многом, через мелкие, подставные ОПГ, рядовые члены которых не ведают на кого батрачат, и взять всех их в ежовые рукавицы очень сложно. Больше всего головной боли Шелякину доставил эпизод со стрельбой в кафе на улице Маркса. Пришлось стряпать халтуру на скорую руку. Подключать неформальные связи, подставлять вообще левую шпану, а затем делать так, чтобы ни у кого не возникло вопросов, почему же их застрелили при задержаний. С официальным расследований подполковник Носикову разобраться помог. Но с реальной историей все было куда интереснее и куда сложнее. Впрочем, Максим Константинович в слуги ни к кому не нанимался и вытирать сопли по малейшему поводу не обязан. Так он генералу и заявил, когда тот попытался привлечь его ресурсы к расследованию смерти трех шестерок , реально устроивших стрельбу в том кафе. Ощутив, как боль покидает череп, подполковник аккуратно поднялся с дивана и принялся собираться на юбилей. Достал из шкафа парадный костюм, погладил его, привел в порядок прическу, оделся надушился, как следует, и в качестве финального штриха забрал из шкафа подарок имениннику. Жил брат не слишком далеко, но и не так уж и близко, в другом районе. Так что поездка заняла где-то около десяти минут. Нажимая на кнопку звонка, Шелякин испытывал страх, вызывавший небольшую внутреннюю дрожь и легкую боль в животе, как перед походом к стоматологу. Но это чувство довольно скоро отпустило его. Основная часть гостей еще не явилась, и застолье еще не началось. Им с братом удалось переговорить наедине. Долгим их общение не вышло бы назвать при всем желании. Причины той давней ссоры оба уже порядком подзабыли, то событие перестало быть для них хоть сколько-нибудь значимым. Поэтому, сказав друг другу так нужные и так похожие слова, двое братьев наконец примирились. После этого Максим Константинович ощутил на душе небывалую легкость, почти эйфорию. Груз многолетних переживаний был наконец сброшен. Во время застолья он искренне веселился, шутил, поднимал тосты и пил. Ближе к полуночи, когда гости начали расходиться, племянник отозвал его в сторону. Подполковник подметил, что его улыбка все время была какой-то натужной, к тому же, он, по большей части, молчал, говоря лишь тогда, когда к нему прямо обращались. Лезть в душу к племяннику Шелякин даже не думал, и слегка удивился, что он решил поговорить с ним. То, что речь зайдёт именно на ту самую тему, что так волнует Костю, Максим Константинович понял почти сразу. Физиогномистом он был не очень умелым, но и Костя – не профессиональный актёр. - Дядь Максим, понимаешь, тут такое дело, понимаю, мой вопрос покажется тебе странным… Скажи, все хорошо, у вас там, в комитете все хорошо? – волнуясь, подбирая слова, спросил племянник, когда они зашли в совмещенную с туалетом ванную. - Ммм? В каком смысле? Тебя тревожит что-то конкретное? – уточнил Шелякин и, не теряя времени даром, повернулся к раковине, включил кран и плеснул себе на лицо освежающую, холодную воду. - Фууф, да, - племянник присел на край ванной. - И что же? - Если расскажу, как есть, ты сочтешь меня сумасшедшим… или сказочником. - Костя, это ты привел меня сюда. Если не хочешь говорить, я не настаиваю. Но, если тебе правда есть что рассказать, выслушаю со всем внимание, - ответил подполковник и, вытерев лицо, повесил маленькое полотенце обратно, на крючок.