Капкан

Если бы Альфонс не был так занят поиском новых нарывов и бесплотными попытками их обезвредить, не пытался их своих неловких попыток выплавить хоть немного золота на донышке глаз Элрика старшего, если бы… Он бы, конечно, вовремя понял, что растет и захлестывает и заполняет его самого до краев. Он бы вовремя обнаружил собственный гниющий нарыв и с аккуратностью прилежного мальчика, быстро и безопасно его вскрыл. И не единая душа не узнала бы, что родилось и взросло в душе знаменитого Альфонса Элрика. Даже сам Эдвард. Но этому было не суждено случиться. Он увидел их на окраине маленькой деревеньки, так похожей на Ризенбург, которую они пересекли вместе с Эдвардом, направляясь к границе с Драхмой по очередному заданию начальства. Они стояли прямо возле дороги, два чумазых большеглазых мальчика, неотрывно вперившихся любопытными глазенками в незнакомцев в необычных нарядах. Огромный доспех и парень в алом плаще не могли не привлекать внимание, тем более таких крошек. Один мальчик, кажется, был постарше и так по-хозяйски, отодвигал второго, щуплого и босого, себе за спину, что внутри Альфонса все тоскливо и болезненно сжалось детскими, такими дорогими воспоминаниями. В детстве Эдвард только и делал, что всячески его дразнил и донимал, обзывался девчонкой, один раз даже стукнул, но стоило на горизонте замаячить кому-то, кто мог представлять хоть призрачную опасность, Ал точно так же хозяйски задвигался за спину. И можно было не бояться ничего на свете. Братик… Ал больше уже не этот маленький мальчик. И Эдвард тоже. Теперь непонятно, кто кого защищает больше. Вроде бы Эдвард Ала, а на самом деле Альфонс Эдварда, пусть даже и от себя самого. И если Ал так и будет стоять и рассматривать босых мальчишек… Запоздало поняв, чем ему это может грозить, Ал стремительно ускорил шаг, отчаянно надеясь, что Эдвард не заметил две одинокие фигурки на окраине. Нет, не надо, не сейчас. Не сегодня, после последней экзекуции прошло всего четыре дня, Ал просто не выдержит все это заново, не надо… — Братик, ты не проголодался…? Как думаешь, здесь есть трактир? — в голосе так и звенели плохо замаскированные панически нотки и прежний Эд их бы моментально разгадал. А этот…? Впрочем, тщетно. Эдвард отстал и Ал остановился. И медленно развернулся, уже зная, что он там увидит. Сгорбленную спину. Повисшие руки. В момент потерявший всякую насыщенность, взгляд. Эдвард смотрел на них жадно, безотрывно, так, как смотрят только на то, что безвозвратно и навсегда потерял. Заметив, что они привлекли ненужное внимание, старший мальчик властно схватил младшего за запястье и грубо потащил по пыльной дороге в противоположную сторону. Маленький совсем не сопротивлялся, только как совенок крутил головой, стараясь в последние мгновения как можно подробнее рассмотреть странных и чудных дядь, попавшихся им на пути. Ал молча подошёл к Эдварду. Тут он больше ничего не мог сделать. — Ал, они… Совсем как мы, правда…? Босые, чумазые. Властный и податливый. Защищающий и любопытный. Да, они совсем как они. — Правда, Братик — сказал Ал мягко и потянул его за плечи — Пойдем, найдем тебе покушать. И ночлег. И… Нет, об этом не думать, пока это не превратилось в привычку. Конечно, ему не показалось, как бы он не надеялся на обратное. Эдвард ковырял свой обед неохотно, словно это не он не ел последние десять часов. И конечно, на него это было совсем не похоже. Обычно Ал брал себе чай или простую воду и, чтобы не привлекать лишнее внимание, бесшумно сливал их по внутренней стороне доспеха. Конечно, проще было бы не делать и этого, но Ал уже привык к некоторой бесполезной ритуальности, которая хоть немного приближала его к живым людям из плоти и крови. Сейчас же он сидел, крутил в руках чашку с чаем, которую заказал по инерции, осознавая что на этот раз не хочет играть в живого человека, лишний раз напоминая брату, что таковым не является. И что просушить доспех позже может просто не хватить времени, а оставлять его мокрым нельзя, если он не хочет через пару лет развалиться от коррозии. Да и может пора перестать заниматься самообманом…? — Ал, а ты помнишь, как мы один раз умотали в соседний посёлок…? И мама нас тогда обыскалась, а ты на обратном пути еще споткнулся и сбил коленку… Да, все это было. Так давно, словно прошло миллион лет. И Ал бы с удовольствием сейчас погрузился с Эдом воспоминания о их детстве и о том, как он сбивал коленки на своем теле, если бы точно знал, что стремительно назревающий нарыв быстрее лопается от таких разговоров. И что сейчас Эдвард вспоминает о том, как тащил Ала по дороге домой, чтобы успеть дотемна к маме, а вечером придет с опустошённым взглядом и предложит себя избить. Да нет, не предложит, потребует. — Помню, Братик — сказал Ал неожиданно холодно и опустил нетронутую чашку чая прямо перед Эдвардом — Пей. Он, казалось, даже не уловил его жеста. Радужка глаз обесцвечена, взгляд потеряно бродит по полупустому залу. В тарелке свежее мясо, тушенное с овощами, к которому он даже не притронулся. Ал бы многое сейчас отдал за то, что попробовать хотя бы кусок. И еще больше за то, чтобы Эдвард заткнулся. — А потом ты так смешно пищал, когда мама стала промывать тебе коленки, что я не удержался от того, чтобы тебя за это дразнить. А ты обиделся, и мне пришлось притащить тебе кошку с котятами… Поток слов. Где-то бессвязный, где-то логичный и болезненный в своей правдивости. Кошка с котятами. Это Ал тоже помнил. Кошка была черно-белая, а котята почему-то рыжеватые, с коричневыми и золотыми подпалинами. Пушистый и гладкошерстный, ужасно мягкие на ощупь. — И мама разрешила нам оставить одного, а ты все никак не мог выбрать, какого хочешь. А потом самый маленький начал ходить за тобой по пятам и ты оставил себе именно его… Жаль, что он убежал когда подрос. А потом… Чем больше Эдвард говорил, тем больше он переставал быть Эдвардом, которого Ал знал. Эдвард уходил, оставляя лишь тело. И это тело необходимо было вспороть, чтобы через воспалённые рубцы наружу снова засочилась жизнь. Значит сегодня они остаются здесь. Значит необходимо будет попросить самую дальнюю комнату. Значит… — Жаль, что тот кот убежал, когда подрос. Он был так похож на тебя… Он делал это специально. Не для Ала. Для себя. Терзал и растравливал свои раны, наполняясь чувством невыносимой, тошнотворной вины. Альфонс наклонился над столом и крепко схватил безжизненную руку брата за запястье, невольно удивившись, насколько его доспех огромен по сравнению с братом. Ему понадобилось несколько мучительных секунд, чтобы понять: это не он огромный, это Эдвард истощен настолько, что его тело теряется на фоне металлической ладони. Эдвард… Ал вложил в эту безжизненную руку чашку с чаем. — Пей, Братик. Эдвард наконец-то посмотрел прямо на него, а не мимо, как обычно. И дернулся. — Что ты… я не хочу, Ал… Альфонс сжал сильнее, не выпуская. И наклонился ещё ниже. — Пей. Сейчас. — Ал, я… — Эдвард. Забавно было видеть, как брат теряется от такой настойчивости. Действительно, ведь настойчивость здесь до этого проявлял только он. Забавно и странно было видеть, как Эдвард невольно подчиняется, выходя из своего транса, как медленно и удивленно несёт ко рту полную чашку. Как ходит от крупных глотков кадык и ползут по подбородку теплые прозрачные капли. В чем-то Эдвард не менялся никогда. А еще приятно было видеть как он наконец-то заткнулся.