you can't ever tell me (I will burn this whole world down)

      Вэй Усянь никогда не жил в Облачных Глубинах достаточно долго, чтобы привыкнуть к расписанию клана Гу Су Лань: вставать в пять часов утра и ложиться в девять вечера было, как и когда он был подростком, тяжело, и даже в новом теле Вэй Усянь не преодолел эту склонность к ночной совиной черте.       К счастью, Лань Ванцзи, похоже, думает, что «в кровати в девять» не означает, что нужно «уснуть в девять» — и что есть гораздо более полезные (и приятные) занятия в постели, чем сон. Однако, время от времени Вэй Усянь чувствует себя бодрым и проснувшимся после того, как дыхание Лань Ванцзи выравнивается во сне, даже если он удовлетворен, а тело приятно болит.       Луна прокрадывается сквозь окна цзинши, окрашивая спальню в оттенки серебристого и серого. Вэй Усянь осторожно смотрит на темные ресницы Лань Ванцзи, на которые опустился лунный свет, его высокие скулы отливают серебром. Даже с расслабленными во сне чертами лица, с рукой, обнимающей Вэй Усяня за талию, и головой, покоящейся на его груди, Лань Ванцзи все еще выглядит так, словно его вырезали из нефрита, таким красивым, что лунный свет пришел, чтобы украсть его красоту из ревности. Он проводит рукой по волосам Лань Ванцзи, пытаясь привести их в порядок, и он издает сонный звук удовлетворения, зарываясь глубже в грудь Вэй Усяня. Это движение сдвигает одеяло, накинутое на его плечо, ткань сползает низко на спину, и рука Вэй Усяня замирает.       Шрамы, тянущиеся вдоль спины Лань Ванцзи не являются чем-то новым, и хотя их предыстория тяжело оседает в сердце Вэй Усяня, он не променял бы вес знания на легкость невежества, ни за что на свете. Тридцать три удара плетью за тридцати трех старейшин, и все для него. А он даже не знал.       Лань Ванцзи вздыхает во сне, когда Вэй Усянь легонько проводит пальцами по самым верхним шрамам. Он едва может дотянуться взглядом до низа лопатки, но Вэй Усянь знает, что они тянутся гораздо дальше вниз.       Ему вдруг захотелось посмотреть.       Он пытается поднять руку Лань Ванцзи, чтобы сдвинуть ее в сторону, но Лань Ванцзи ворчит и цепляется сильнее. После секунды раздумий Вэй Усянь отстраняется так далеко, как только может, Лань Ванцзи обнимает его, цепляясь за край ханьфу, брошенного рядом с кроватью. Сейчас нужно несколько аккуратных движений, и Вэй Усянь вскоре сползает с кровати, а Лань Ванцзи сжимает подушку, завернутую в ханьфу.       Вэй Усянь устраивается на задней стороне бедер Лань Чжаня, двигаясь плавно и акуратно, чтобы не разбудить его. Он осторожно стягивает ночной халат, пока вся спина Лань Ванцзи не оказывается перед его глазами.       Даже зажившие, шрамы ужасны. Дисциплинарный кнут наносит глубокие удары, насколько знает Вэй Усянь, хотя, конечно, это тело не помечено таким образом. Вэй Усянь осторожно проводит по одному из них кончиками пальцев, а затем опускает лицо к коже Лань Ванцзи.       Один. Короткое поджатие губ, твердое и искреннее. Два. Его рот скользит по огрубевшей коже. Три. Мягкий поцелуй, нежный, но длительный.       Четыре. Кажется несправедливым, что его собственное тело теперь без шрамов. Пять. Что Лань Ванцзи должен быть тем, кто будет носить эти шрамы до конца своей жизни. Шесть. Если бы Вэй Усянь смог бы перенести их на себя, то с радостью. Семь. Даже если это означало, что ему придется самому выдержать удар хлыста. Восемь. Это была бы небольшая епитимья, чтобы заплатить, чтобы снять эти метки.       Девять. Он не знает их имен. Десять. Ему не хочется даже знать их, знать, от чьего имени была повреждена кожа Лань Ванцзи. Одиннадцать. Если он узнает их имена, он найдет способ увидеть их лица, если они живут в Облачных Глубинах. Двенадцать. С Лань Цижэнем он всегда будет чувствовать себя некомфортно. Тринадцать. Лань Сичэнь — брат Ванцзи. Четырнадцать. Пусть лучше все остальные останутся безликими, безымянными учениками. Пятнадцать. Лучше бы он этого не знал.       Шестнадцать. Он хочет знать так сильно, что все внутри горит. Семнадцать. Но он не может. Восемнадцать. Он не может. Девятнадцать. Если он узнает, он сможет отличить их из толпы.       Двадцать. Он может подстроить это под несчастный случай. Двадцать один. Это не обязательно будет смертельно. Двадцать два. Он очень находчивый. Двадцать три. Это одна из его способностей. Двадцать четыре. Он может сделать каждый случай уникальным, заметая следы.       Двадцать пять. Лань Цижэнь может догадаться, но, честно, Вэй Усянь чувствует, что все мосты к отступлению сожжены. Двадцать шесть. Лань Сичэня будет труднее обмануть. Двадцать семь. К счастью, он в уединенной медитации. Двадцать восемь. Везде есть хорошая сторона.       Двадцать девять. Это не отменит того, что было сделано. Тридцать. Но Вэй Усяня это не остановит. Тридцать один. Если бы он знал кто поднял на него кнут. Тридцать два. Если бы он знал их имена.       Тридцать три. Последний, долгий поцелуй, и когда Вэй Усянь поднимает глаза, он сталкивается взглядом с Лань Ванцзи, смотрящего на него через плечо.       — Я разбудил тебя? — спрашивает Вэй Усянь, хотя ответ совершенно очевиден — да.       — Мгм, — мягко, сонно, и от этого звука сердце Вэй Усяня замерло. Лань Ванцзи протягивает руку, и Вэй Усянь вздрагивает, когда его рука скользит по шее, увлекая его обратно на кровать. Лань Ванцзи наклоняет голову, и Вэй Усянь встречает его на полпути, яростно и отчаянно целуя губами Лань Ванцзи.       — Ты никогда не расскажешь мне, — он задыхается, когда они отстраняются. Он закрывает глаза и кладет свою голову напротив его. — Ты никогда не скажешь мне, кем они были, Лань Чжань, те, кто сделал с тобой это, потому что тогда я найду их, и если я найду их.       Рука Лань Ванцзи крепче обнимает шею.       — Я перенесу это снова, и с радостью, — говорит он, низко и хрипло ото сна, и Вэй Усянь издал злой звук несогласия. — Но если ты не будешь напоминать тот день, — продолжил он, — тогда я тоже не вижу причин для этого.       Вэй Усянь открыл глаза, — Ты обещаешь? — спрашивает он отчаянно, глядя в глаза Лань Ванцзи с едва уловимым дыханием между ними. — Лань Чжань, ты обещаешь?       — Да, — торжественно говорит он, и Вэй Усянь вздрагивает, позволяя себе упасть.       Лань Ванцзи перемещается под ним, а затем сильные руки обхватывают его, прижимая к груди. Вэй Усянь укладывает свою голову на плечо, рука прижимается к его груди, чтобы почувствовать сильное сердцебиение. Оно бьется ровно, успокаивающий ритм в его ладони, и между этим и обещанием, успокаивающим и теплым в его груди, Вэй Усянь думает, что он, возможно, наконец-то сможет заснуть.