Маки

Нет повести прекраснее на свете, чем повесть о Ромео и Джульетте.

       После того как Оливер потерял самого дорогого для себя человека, прошло уже достаточно времени, а именно два года, что прошли буквально в один миг. Точнее не просто потерял, а не смог сберечь: Сайкс всё ещë винил себя в смерти Бирсака — если бы он смог заметить раньше. Но никакие «если» Уже не были важны. Юрист был мертв, а шатен остался совсем один. Совсем один в их общей квартире, где буквально всë напоминало о его мальчике.       После смерти Энди, шатен начал вести дневник: Ему было необходимо делиться хоть с кем-то собственными мыслями, чтобы просто на просто не сойти с ума, ведь в голове было слишком много всего. После того злополучного апрельского дня, Оливер больше не видел Бирсака. Он не видел его абсолютно нигде: ни в темных переулках, глядя на незнакомцев, когда поздним вечером возвращался с работы, ни в отражениях витрин магазинов или остеклении проезжавший мимо машин и автобусов. Также, старший перестал чувствовать постоянное присутствие своего мальчика в их общей квартире, в которой кардиохирург жил ещë пару лет после того, как юриста не стало. На дольше у него просто не хватило сил, ведь даже спустя длительное время воздух в квартире пах брюнетом, а в душе всë ещë стоял персиковый гель для душа, которой у Оливера не поднималась рука выкинуть. В шкафу, всë также, лежали вещи Энди, а на кухне стояла коробка персикового чая, что Сайкс пил только тогда, когда боль становилось слишком сильной, чтобы еë терпеть. Персиковый чай — любимый чай младшего и напиток, который парни всегда пили вместе, мечтая о счастливом будущем где-нибудь на пляжах Майами, даже не смотря на то, что ни один из них не был любителем солнца.        Семья Бирсака была не против того, чтобы Сайкс продолжал жить в той квартире, ведь о продаже имущества речи никогда не заходило, все прекрасно видели насколько плохо было шатену, и с каждым днëм, прожитым без Энди, становилось только хуже. Оливер просто больше не мог. Одним холодным весенним днëм, он просто собирает все вещи и уходит, прекрасно понимая, что он больше никогда не вернется в эту квартиру: хирург прощается с персиковым чаем, вещами юриста и даже стенами и воздухом в квартире, закрывая еë дверь теперь уже навсегда. Перед аэропортом, Сайкс заходит в цветочный магазин, а затем примиком на кладбище — к могиле любимого. В цветочном он приобретает букет желтых розалий, что с таким трепетом возлагает рядом с надгробьем Энди, прекрасно понимая, что он никогда больше не вернется и сюда тоже. — Прости меня. Я обещал быть сильным, но я больше не могу. — Сайкс прикусывает нижнюю губу и поднимает взгляд карих глаз на надгробие, ведь ранее он просто сверлил ими землю. В носу начинает неприятно колоть, но Оливер клялся себе не плакать. Только не сегодня. — Я уезжаю. Не волнуйся, я продолжу ординатуру в Англии и… Я буду в порядке, по крайней мере буду стараться для тебя, ибо если быть до конца честным, то мне уже абсолютно всëравно. — Шатен всхрилыпает и поднимает свой взор на небо, пытаясь не дать выступившим слезам, всë же скатиться по его лицу. — Я любил тебя и всегда буду любить тебя, Эн. — Он стоит у могилы ещë примерно пять минут, прилагая безумное колличество усилий, чтобы всë таки уйти. Сайкс садится в первое попавшиеся такси и уезжает в местный аэропорт. Оливер покидает пределы города и страны навсегда, обещая себе больше никогда не возвращаться.

***

       За худощавой спиной шатена остались долгие пять лет. Оливер больше не был ординатором, а являлся полноценных кардиохирургом, что дни и ночи на пролет проводил в операционной, отчаянно борясь за жизни людей, каждая из которых была на вес золото. Сайкс успел пустить корни в пригороде Лондона и успешно служил в местной больнице, являясь одним из самых востребованных специалистов в своëм направлении. Спустя очень долгое время, кареглазому даже удалось найти в себе силы и он снова вступил в отношения. Конечно, всё было совершенно иначе, чем было когда-то рядом с Бирсаком. Оливер начал встречаться с Даллоном Уиксом — Акушером-гинекологом той же больницы, где работал сам шатен. Парни быстро нашли общий язык и стали хорошо общаться почти сразу после того, как Сайкс переехал в небольшой городок. Уикс, бесспорно, был очень хорошим человеком: он всегда был рядом с младшим (теперь это «почетное» звание носил сам Оливер, ведь Даллон был почти на пол года старше него), стараясь оказывать необходимую поддержку. Даллон стал первым человеком после юриста, которого кардиохирург впустил в своё собственное четырехкамерное, позволяя прорасти в нём своими корнями и плотно обосноваться под ребрами, заставляя младшего снова начать чувствовать вкус жизни.       И вроде бы всё было хорошо, но вот только самому Оливеру лучше не становилось. Он был был с Уиксом, засыпал рядом с Уиксом, но каждый раз закрывая глаза, он чувствовал как его мальчик обнимает его со спины своими тонкими и изящными руками, как тот тычется своей головой в шею старшего и почти невесомо целует тонкую кожу на его шее. Оливер смотрел в голубые глаза Даллона, но каждый раз перед ним во всей красе всплывали воспоминания о прошлой любви, и кардиохирург видел перед собой васильково-голубые глаза Энди, взгляд которых с тех самых пор так и не покинул сознания парня. Единственный, кому Сайкс не лгал о собственном самочувствии остался его дневник, который он перестал вести с тех самых пор, как перебрался в другую страну. Шатен вообще не знал, зачем он взял эту кожаную тетрадь с собой, ведь он так отчаянно пытался бежать от своей прошлой жизни и себя самого, стараясь начать все с нового листа.       В первое время после переезда, Оливер открывал пресловутый блокнот лишь в то время, когда становилось совсем больно и одиноко. Лишь в те моменты, когда он был не в силах больше справляться, не чувствуя рядом с собой парня с васильковыми глазами. Лишь тогда, когда Сайксу хотелось кричать до тех пор, пока он не захлебнется собственной кровью, которой истекут его связки и гортань. В те моменты, Оливер садился на пол, в спальне своей съемной квартиры, накидывал на плечи кофту, что когда-то ему дал Бирсак и сказал оставить себе, если того желает сам младший, и делал записи в дневнике, пачкая желтоватые, видавшие виды страницы своим скачущим и мелким подчерком, что был совершенно не сравним с ровным и почти каллиграфическим подчерком юриста. Внутри обложки записной книги лежала их совместная фотография, что была сделана ещё на одном из первых свиданий, и глядя на неë почему-то становилось особо больно: на снимке Оливер были молодыми и беспечно влюбленными парнями, которые были готовы гулять ночи на пролет и танцевать под дождем, совершенно наплевав на то, что было холодно, а сейчас… А сейчас Бирсак лежал под двухметровым слоем земли, а Сайкс остался совершенно один, и плевать на то, что рядом был Даллон, ведь сердцу не прикажешь, а как бы тот ни старался, ему не удавалось проникнуть в него настолько глубоко, чтобы заменить ему юриста. Уикс был хорошим парнем, но между ними не было химии, которая с первого взгляда и прикосновения возникла когда-то между шатеном и его мальчиком.       Его мальчиком, которого не стало слишком рано. Его мальчиком, которого кардиохирург не смог сберечь. Его мальчиком, что так любил проваляться в постели до обеда, а потом выйти вместе со старшим под проливной дождь. Его мальчиком, которого он любил чертовски сильно и по сей день, от чего сердце буквально рвалось на клочья.       Оливер прекрасно понимал, что больше никогда в жизни не поцелует брюнета, не станцует с ним медленный танец под проливным дождем под RadioHead и даже просто напросто никогда не возьмет его за руку, чувствуя тепло всегда горячих рук юриста, что сейчас были такими чертовски холодными. Если бы только он был чуть более внимательным, шатен прекрасно понимал, что никакие «если» уже никогда не будут уместны: он просто не справился со своей прямой задачей, он не смог защитить Энди, он подвел его и от этого на душе становилось невыносимо больно и паршиво. Почему судьба была настолько несправедлива? Почему все это легко на такие хрупкие плечи юриста? Почему Оливер, являясь, мать его, врачом не заметил все симптомы во время и не отправил брюнета в больницу? На все эти вопросы Сайкс никогда уже не узнает ответов, поэтому он просто плачет, уткнувшись лицом в подушку и кричит до того момента, пока голос не сядет или Уикс не вернется с ночного дежурства.       Прошли те самые пять лет: Оливер трудиться на работе мечты, рядом с ним любящий его всем сердцем человек, но Сайксу больно, настолько больно, что он хочет умереть. А может быть это и есть идеальный выход? На том берегу шатен сможет обрести покой рядом с любовью всей его жизни. Ведь после смерти нет абсолютно ничего кроме вечности, которую кареглазый сможет провести вместе с брюнетом. Нет, он просто не может, Энди бы не хотел этого, а хотя какая к черту сейчас разница чего бы хотел Бирсак, ведь младший не хотел оставлять Оливера одного, но почему-то оставил, а значит в жизни все не всегда происходит так, как хочется кому-то из нас…       Шатен сидит на холодном полу уже битый час: парень крутит в руке подвеску в виде солнца, что когда-то была парной, к подвеске в виде луны, что носил и обещал никогда не снимать Энди. Надо сказать, что это обещание он сдержал, ведь адвоката похоронили в ней. А вот то, что он произнес на последней химиотерапии, сдержать не смог: он все-таки оставил Оливера, покинув этот мир и дав новый обет — обязательно дождаться кареглазого на том берегу, чтобы они провели вечность вместе, как всегда и планировали. И сейчас Бирсаку было совершенно все равно на Оливера, что сгорал день ото дня от собственной боли и одиночества. Сайкс поднимается с пола и самостоятельно надевает подвеску, что не носил с того самого дня, когда брюнета не стала. Он достает запылившуюся записную книжку с верхней полки шкафа, где он прятал её ото всех, включая Уикса, это было слишком личным, а Оливер так и не сумел в полной мере довериться старшему. Он берет в руку черную ручку и просто пишет на новой странице лишь один символ, добавляя по ещё одному каждый новый день.

1,2,3,4,5,6,7,8,9,10,11,12,13,14…

      На четырнадцатом дне отчет Оливера заканчивается, Шатен понимает, что это конец. Это конец всего: Он больше не может существовать, ему нужно уйти и воссоединиться наконе-то с Энди. Возможно Сайкс поступает эгоистично, ведь он совершенно не думает о окружающих его людях. А о нём самом кто-нибудь думал? О настоящем Оливере, а не о докторе Сайксе, что кажется был доволен своей работой и состоял в счастливых отношениях.       Об Оливере, чья душа и часть сердца были похоронены вместе с Бирсаком много лет назад. Об Оливере, что плакал каждую ночь, уткнувшись лицом в подушку от собственного ничтожества и бесконечного одиночества. Об Оливере, что просто напросто устал.       И сегодня шатен наконец-то сможет отдохнуть. Оливер делает последнюю запись в своём дневнике и оставляет тетрадь лежать открытой на письменном столе, как не делал никогда ранее — сегодня это вдруг перестало иметь какое-либо значение. Он выходит из квартиры прямо в пижаме, даже не удосужившись обуть что-либо на ноги, это было уже не важно.

Совершенно ничего не имело значения.

      Сайкс вызывает лифт, в котором каждый день ездил на первый этаж, чтобы отправится на работу, но только сейчас его путь вёл шатена на крышу: он прекрасно знал, что дверь туда всегда была открыта. Оливер выходит из помещения, вдыхая холодный ранне-апрельский воздух полной грудью, и продолжает двигаться, останавливаясь лишь у самого края, когда его самого и вечное небытие разделяет лишь один шаг. Оливер уже готов шагнуть в пропасть и даже уже почти совершает этот шаг, но… — Оливер! Остановись, не делай этого, я тебя прошу. —Стремительно развивающиеся действие на уровне Шекспировской трагедии нарушает Уикс, что буквально ураганом врывается на крышу, громко хлопнув ведущей на неё металлической дверью. Оливер… Оливер даже не оборачивается, шатен всё ещё стоит на крою крыши, а его, уже успевшие отрасти волосы, совсем немного развиваются под воздействием свободного ветра. Сайкс хочет быть таким же невесомым, свободным и легким. Кардиохирург молчит и даже не реагирует на Даллона, что уже пребывает в истерике, ведь дорогой для него человек стоит на краю перед пропастью, и не понимает, как он мог упустить момент, когда Оливеру стало настолько плохо. — Оли, поговори со мной. — И это Уиксовское «Оли» буквально бьет по ушам. Так называть младшего мог только юрист, только ему это было дозволено. Сайкс смыкает челюсть настолько сильно, что боль отдает где-то в висках, и раз уж это были последние моменты кареглазого, он решает рассказать акушеру всё. Абсолютно всё. — Правда в том, что я просто больше не могу. — Кареглазый на пятках разворачивается лицом к шатену, балансируя словно эквилибрист, что идет по канату. Только для Сайкса никакой подстраховки уже не было, если он оступиться, то наступит блаженный конец, и парень будет жалеть только о том, что не успел донести до Уикса всей правды. — Далл, я никогда тебя не любил. — Прямо по живому начинает резать кардиохирург, глядя в голубые глаза напротив. Он сглатывает, не давая кому, что стоял в горле, заставить себя плакать или впадать в истерику, ведь сил на это у шатена уже не было. — Эти отношения были попыткой забыть Энди. Но ты понимаешь, я… Я просто не могу забыть своего мальчика, ведь он забрал вместе с собой и значимую часть меня. Моё сердце навсегда осталось в его тонких кистях. Теперь мой мальчик держит его мертвой хваткой и уже вряд-ли когда-либо отпустит. — Сайкс как-то грустно улыбается, а его карие глаза снова цветут зелеными прожилками, как в те былые дни прошлого, когда Оливер был счастлив, а его ладонь держал в руке сам Бирсак. Даллон молчит, он просто напросто не понимает ничего кроме того, что решение младшего окончательно и бесповоротно, он находится на слишком большом расстоянии от кардиохирурга, чтобы успеть стянуть того с края, прежде, чем тот успеет спрыгнуть. Так что Уикс просто молча плачет и тихо шепчет о том, чтобы Оливер не совершал самой большой ошибки в своей жизни. Самая главная ошибка, по мнению Даллона, и самый простой выход, по мнению самого самоубийцы: они были слишком разными, для того, чтобы понять друг друга. — Я смотрю на тебя и вижу его. Ты обнимаешь меня по ночам, а я закрывая глаза, чувствую то как Энди дышит мне в шею, и лишь это чувство того, что мой любимый человек рядом, позволяет мне заснуть, пусть даже не надолго. Я смотрю в твои голубые глаза, а вижу васильковые глаза Эна. И я просто не могу жить без него. — Голос Оливера срывается на крик, а сам парень активно жестикулирует пытаясь донести до Уикса главную мысль: Даллон не был его Энном, и шатен никогда не смог бы заменить Сайксу любовь всей его жизни. — Я никогда не любил тебя, Уикс. И прости меня за то, что я вообще был в твоей жизни. Всё должно было быть совсем не так. И даже не вздумай винить себя, ведь ты чертовски важен для меня… Был чертовски важен для меня. — Осекшись, поправляет сам себя парень. Он улыбается последний раз глядя в голубые глаза шатена и разворачивается к нему спиной. — Прощай, Даллон. Ты обязательно встретишь ту или того, кто будет способен дать тебе то, что не смог дать я. И ещё раз извини, я правда не думал, что решусь на такое. — Это были последние слова, что Оливер сказал в своей жизни и что эхом раздавались в голове самого Уикса.

Шаг.

      Всего один шаг и Оливер уже летит в небытие с высоты шестнадцатиэтажного дома, совершенно не жалея о содеянном.       Мгновение и Оливер стоит на берегу реки, с другого берега которой на него стремительно движется Бирсак. Брюнет был таким, каким его запомнил сам кареглазый: живой, с горящими светом васильковыми глазами. Младший налетает на шатена стискивая его в объятиях. Его мальчик плачет, и сам кареглазый тоже плачет, но теперь кажется от счастья. — Оли, ты придурок. У тебя была целая жизнь впереди. Прошло слишком мало времени для того, чтобы смерть пришла и за тобой. — Подает голос младший, всё же сумевший успокоиться и поднимает взгляд ярких васильковых глаз на Оливера, что всё ещё крепко сжимает младшего в своих объятиях, боясь того, что он снова растворится, подобно миражу в пустыне. — Прости меня, Эн. Я больше не смог существовать без тебя, я так сильно скучал. — Тихо говорит бывший кардиохирург, дыша младшему в плечо. — Ты конечно по прежнему идиот, но я тоже чертовски скучал, Оли. — Он ещё крепче сжимает шатена в собственных объятиях. Через пару мгновений Оливер слегка отстраняется и смотрит в родные васильковые глаза, по взгляду которых он так чертовски сильно скучал, и соприкасается собственным лбом со лбом брюнета, не разрывая зрительного контакта.  — Солнце любило луну так сильно, что оно умирало каждую ночь, что бы дать ей дышать. — Единственное, что произносит Сайкс прежде, чем Энди втягивает его в такой мягкий и нежный поцелуй. Именно такой, каких ему чертовски сильно не хватало. Оба парня наконец-то были дома.

***

      Бездыханное тело Сайкса лежит на проезжей части напротив дома, где он жил долгие три года. В его оболочке сломаны почти все кости, а кровь разливается красными маками по мокрому темно-серому асфальту. Даллону, который прямо сейчас минует лестничные пролеты в надежде, что младший каким-то чудом остался жив, безумно больно. А Оливеру уже все равно, он наконец-то рядом с Энди, а всё остальное перестало иметь какое-либо значение, для теперь уже тоже мертвого Сайкса.