букет — тебе

      — Экстремально прости, кто ж знал, что он совсем пить не умеет…       Пока Реохей тянет сбивчивые извинения, от Хибари тянет спиртовым букетом. Кей морщит нос, обхватывая его руки, и призывает виновника показаться во всей красе.       — В стельку… — вздыхает она, похлопывая Кёю по краснющей щеке. Он хмурится, но и сцепку рук на её плечах не распускает. — Сам-то как домой будешь добираться?       — Хана! — энергично отзывается Реохей. Кей думает, что у всей этой вонгольской компашки ни шанса выжить завтра утром. Разве что только у Хром — она, как оказалось, единственная способна культурно выпить.       Девушки обмениваются сочувствующими взглядами — на одной повисло обмякшее Облако, другая сидит над бессознательным Туманом и потягивает виски.       — Удачи.       Кей пристёгивает весьма податливого Кёю, заводит машину и выворачивает руль, выезжая с парковки. У неё, вообще-то, нет прав, но хоть какой-то плюс в их мафиозном сборище должен быть, верно? Да и она неплохо водит, если конечно такую езду «газ в пол» можно назвать неплохой. Каков учитель, таков ученик. И к сожаленью-к счастью ли, им был не Кёя.       — Кей.       — М?       — Домой.       — Домой-домой. — Она мельком посматривает в его сторону и успокаивающе улыбается. — Мы едем домой.       Пьяный Кёя это, конечно, нечто. Даже не в том плане, что он ведёт себя не по канонам, не ругает за «100 км/ч» и вообще, открыто нежничает с ней на людях. Просто Кёя вообще не пьёт. И раньше Кей думала, что он не пьянеет, а оно вон как оказывается.       — Хреновые из нас собутыльники, да? — усмехается она, останавливаясь на красном, и треплет чернильное безобразие, стряхивая с небрежных колючек осколки стекла. Хром весьма точно запустила в него бутылкой красного сухого, когда Мукуро выпал из окна. Точнее, выбил его собой с лёгкой руки бунташного Хибари. — Пить совсем не умеем.       А Кёя льнёт к прохладной ладони, как кот в разгар шального марта, и целует вены на тонком запястье, заставляя Кей на секунду забыть про светофор. У него в глазах зелёный свет танцует, как костровое пламя шабаша. Она невольно засматривается.       Требовательный гул позади и красочные ругательства — как ведро холодной воды. Вовремя, но так резко и некстати, приводят в себя.       — Сначала дорога, — осторожно отнимает руку и с силой сжимает руль — ох, поэтому она ненавидит водить в городе, — потом Кёя, замётано?       — Замётано.       Кей смеётся — у него язык заплетается на второй половине слова. И почему они до сих пор не купили видео-регистратор? Такой момент…       Она вынимает ключ, пихает его в карман куртки и вытаскивает Кёю из салона. Тот, кажется, немного задремал, пока они ехали, и сейчас не совсем понимает, что происходит. Он путается в дрёме, хватаясь за Кей — она единственная, кого Кёя узнаёт даже в этой полуночной кашице.       Дом встречает их, залитый тьмой, но тёплый, потому что два часа назад она ждала Кёю на кухне, разогревая приготовленный им же вчерашний ужин. А потом ей позвонил Реохей с этим «Кей, ты это… заберёшь Хибари?» и про чай с печеньем пришлось забыть.       Прихожая вспыхивает жёлтым светом и в глазах начинает немного рябить. Она только успевает стянуть кроссовки с курткой, как тут же на её плечах вновь оказываются родные тёплые руки.       — Потом Кёя… — бубнит он — «запомнил же, хах» — и промахиваясь, целует Кей в нос.       — А может быть, всё-таки спать? — та мягко щурится, ослабляя галстук и в ответ цомкает Кёю в лоб.       Небольшое помешательство, или, скорее, минутная слабость, окончательно выветрилась, стоило лёгким зачерпнуть свежего воздуха, колющего приближающейся прохладой октября. Но Кёя целует её теперь точно туда, куда хотел — в щёку. В мягкую, бледную, и такую же холодную, совсем как на первом курсе средней школы. Только Кей теперь не пахнет мятными леденцами и этой дурацкой зелёнкой из медпункта. Сейчас она пахнет кофе с молоком, рисом, их абрикосовым гелем для душа и порошком «Лаванда». Домом пахнет. И этот запах действует на него не то как нашатырь, не то как снотворное, и Кёя сползает по Кей, утягивая её с собой на порожек генкана и прижимает к полу.       — Совсем дурачок? — улыбается она, как кота, почухивая его за ушком. Большой, тяжёлый и пушистый — да, точно откормленный кот. Кёя фыркает и с возмущением кусает её за щёку. А Кей толкает его в плечо и вместо поучений кусает за нос — в ответ, как мелкая хулиганка. — Так тебе и надо, пьянь, — притворно-недовольно тянет она, быстро щёлкая его по лбу. За столько лет роли не то что бы поменялись… Они просто смешались, впитав в себя друг друга.       Кёя не огрызается, но хватает тонкую руку и спускает рукав кофты к локтю, целуя тыльную сторону ладони и спускаясь всё ниже и ниже. А Кей молчит, не протестует, только лишь внимательно наблюдает за его действиями и наконец стягивает с него галстук. Классическая чёрная удавка падает с руки на пол, и полностью свободная ладонь тянется к шее, мягко ведя по ней кончиками пальцев. Кёя выдыхает невнятный звук, и Кей улыбается, довольно сощурив глаза — они оба боятся щекотки. Он наклоняется уже к её шее и ведёт языком к ключице в отместку. От волос несёт вином — она не разбирается в сортах, потому что не пьёт — и чем-то градусом повыше, терпким, как медицинский спирт. Кей запускает пятерню в чернильные колючки, гладит затылок и мысленно клянётся, что ещё немного, и она прекратит пользоваться его состоянием, разденет — без всяких непристойностей — и уложит спать, как примерная вторая половинка. Только вот, увы, Кей таковой быть тяжело-тяжело, особенно, когда Кёя тоже тяжёлый и прижимает её к полу.       У него на кончике языка явно чувствуется алкоголь, и Кей тоже случайно пьянеет, не глядя растёгивая потрёпанный пиджак — давно приноровилась.       — Ну и дрянь же, — смеётся она, вдоволь распробовав его губы на вкус. — Что ты пил?       — Без понятия, — мычит Кёя и сползает по мягкой груди к животу.       Уснул.       — Ага, нацеловался, а мне теперь тебя в кровать тащить?       Вселенская несправедливость.