Клермонт

      В тот вечер мерное гудение паровых генераторов сменилось оглушительным взрывом и пронзительным скрежетом металла, от которого скрипели зубы и закладывало уши. Маяк, изъеденный червеобразными медными трубами, заходил ходуном и изрыгал клубы грязного дыма, поскольку гарь, осевшая внутри его трубных вен, превратилась в тромбы, которые скоропостижно разрушали всю слаженную работу машинного организма.       От взрыва башня накренилась, и по железным решетчатым полам покатилась мебель; наталкиваясь на перила и стены, предметы интерьера разлетались в щепки во все стороны. С потолков падали куски арматуры, куски разбитых стекол и даже кусков лестничных переходов. Хаос, развернувшийся в старом маяке, быстро приобрел угрожающие масштабы: дым, с трудом пробивающийся сквозь закупоренные трубы, находил выход в щелях и ломаных перекрытиях и постепенно отравлял воздух, делая его зловонным и ядовитым.       Испарения густыми черными облаками стремительно пожирали низвергшееся под силой взрыва пространство. Хоть взрыв и выбил все окна в маяке, но они были слишком миниатюрными, чтобы позволить разгорающемуся пламени охватить нутро здания. На месте многих органов механического организма очень скоро возникли сверкающие вспышки, повествующие о замыкании где-то внутри, а после вспыхнул пожар. Этот ужасный огненный монстр за считанные минуты охватил нижние этажи и, с неистовым азартом прорываясь все выше, пытался прибрать к своим испепеляющим рукам остальную часть маяка. Будто посланник Преисподней – злобный Цербер – он гнал своих жертв дальше от спасительного, но уже заваленного и охваченного огнем выхода, и тем приходилось бежать вверх по обломкам лестниц, хватаясь за изувеченные перила и перескакивая через груды сломанных деревяшек, оставшихся от небогатой фурнитуры.       Жертвами оказались двое: приземистый мужчина грубой внешности, что работал на этом маяке долгие годы, и его молодой помощник с вьющимися темными волосами, которые к его двадцати годам уже успели приобрести седые пряди. Вдвоем они неслись на самый верх – к единственному выходу, казавшемуся им спасением, а вокруг выли сирены и рвались латунные сухожилия маяка, пожираемого огненной опухолью. Пол под ногами мужчин накренялся то в одну, то в другую сторону, и иногда бежать по нему было уже невозможно – им приходилось прокатываться по горящему полу и тут же хвататься руками за раскаленное железо, торчащее из стен.       Наконец, смотрители добрались до винтовой лестницы, ведущей на самый верхний этаж маяка – световую камеру. Там среди десятков горящих лампочек была расположена спасательная капсула – последний и единственный шанс смотрителей на выживание. Выше был только генератор, подпитывающий единственный глаз здания – мощнейший прожектор, указывающий путь заплутавшим морякам. Однако прожектор уже не горел – пламенная болезнь ослепила башню.       Очень давно, даже не в этом десятилетии, спрятанный среди морей маяк стал идеальным местом для проведения опытов. Мореходы посещали его не часто, и единственными гостями старой постройки и ее смотрителей были холодные ветра, завывающие в закоулках отсыревшего здания. Капсула служила радиорубкой, пунктом управления освещением и питанием маяка, а по совместительству и самой теплой жилой комнатой. Теперь же она была единственным спасением для двух оставшихся на маяке человек.       Старший смотритель первым вскочил на медные перекладины лестницы и тут же взревел – руки его схватились за раскаленный металл. Но думать о боли и ожогах, что уже красными едкими пятнами проступали на коже, у него не было времени, и мужчина, прыгая по тлеющим доскам, полетел вверх, время от времени поглядывая на своего ученика, взбирающегося следом. Рукава их грязных рубашек были закатаны по самые локти, и не было ни единого шанса защитить огрубевшие от работы ладони от раскаленного жара. Пламя, взбирающееся по перекрытиям, с оглушительным ревом нагоняло их, заставляя торопиться. Под ногами спасающихся словно разверзлось жерло вулкана: все гремело, горело и плавилось, и удушающее дыхание этой адской пасти уже готово было сомкнуться вокруг загнанных в западню жертв.       Из последних сил они выбрались на покосившийся решетчатый пол световой камеры. Спасательная капсула была ровно перед ними, но чтобы воспользоваться ею, нужно было запустить протокол эвакуации на пульте управления. Пока помощник пытался отдышаться, главный смотритель кинулся к пульту, мигающему десятком лампочек. Выставив руки вперед себя, мужчина надеялся защитить глаза от жара, но по иронии судьбы в стене внезапно разорвало трубу, и поток раскаленного воздуха ударил точно ему в лицо. Закричав от боли, мужчина отшатнулся и повалился на пол, закрывая лицо обожженными ладонями, но уже через несколько секунд он бессознательно замолк, и руки его упали на решетку.       Парень кинулся к пульту вместо учителя. Его покрасневшие пальцы лихорадочно засуетились над кнопками, но от долгожданного спасения его отделяло непреодолимое препятствие — кодовое слово. Он никогда не знал его, потому что лишь мастер имел право использовать спасательную капсулу. Видимо, сейчас протокол безопасности подписал приговор им обоим, потому что старый ученый лежал без сознания, но его ученик все еще надеялся на спасение.       Он помнил, что это слово было всегда под его рукой. В его памяти смутно возникала подсказка, но воспользоваться ею он не мог. Между тем карманные часы в его кармане обреченно тикали, отмеряя его время. Секунда, и наступила тишина. Парень успел поднять взгляд и посмотреть в иллюминатор, откуда сквозь плотную завесу дыма можно было разглядеть крохотный кусочек моря.       Огненная болезнь захватила все тело ослепшего маяка — будто инфекция она распространилась от нижнего этажа к самому верхнему, пока не добралась до самой его верхушки. Отчаянно взвыли сигнальные сирены, ярче замигали лампочки, и все вдруг утонуло в оглушительном взрыве. Юноша почувствовал резкую боль, а потом его сознание померкло. С моря было видно, как заваливается набок поверженный маяк, объятый пламенем будто необузданным зверем…       …И вот они снова бежали. Два смотрителя, одетых в типичную для них одежду: грязные рабочие рубахи да штаны на подтяжках, что мешком висели на их телах. Изо всех сил рабочие неслись по пылающим лестничным пролетам и перескакивали по обломкам пола, уходящего из-под ног. На коже под закатанными до локтей рукавами виднелись кровоподтеки от начинающейся цинги, что подтачивала силы смотрителей уже не первые дни. На отдаленном маяке достать свежие продукты было тяжело, связь с внешним миром была столь редкой и посредственной, что помощи что тогда, что теперь было ждать неоткуда.       Пламя преследовало их по пятам, гнало по лестнице к световой камере, и мужчины не представляли, что их трагическая кончина уже предопределена. Шаг в шаг они повторяли некогда пройденные события, словно те и вовсе еще не произошли: снова взобрались по лестнице, снова струя горячего пара обожгла сетчатку глаз старшего смотрителя, причем настолько сильно, что сознание его покинуло. И вновь молодой парень пытался уловить в своих призрачных воспоминаниях подсказку. Эфемерное чувство преследовало его: спасение было совсем близко — рукой подать... Но как же на самом деле оно было далеко. Бесконечно, недосягаемо далеко!       И снова прогремел взрыв, обрывающие жизни смотрителей, запертых на маяке, зараженном огнем и смертью.       И в очередной раз все повторилось с точностью до каждого трагического момента. Шаг за шагом, мгновение за мгновением. Десятки раз смотрители взбирались на самый верх маяка в поисках недосягаемого спасения, десятки раз огненная опухоль поражала башню прежде, чем юноша с седыми прядями в грубых, высоленных морскими ветрами, волосах вспоминал заветное слово.       Быть может, зная о том, что смерть их повторяется из раза в раз, смотрители и вовсе прекратили бы отчаянно искать выход из неизбежного, и приняли бы судьбу, повернувшись лицом к бушующему пламени. Но каждый такой раз они проживали заново, будто этот самый побег не повторялся десяток раз прежде. Они были обречены взбираться по тлеющим лестницам маяка Клермонт, стоящего на крохотном, затерянном для всех островке среди бушующих ледяных волн. Время обнулялось, как в песочных часах, и начинало идти заново; и снова карманные часы отсчитывали последние мгновения жизни.       Смотрители вновь неслись под дождем из металлических обломков и шрапнели, сквозь пламенные щупальца пожара, и их окружало страшное лязганье. Маяк содрогался, и каждый раз решетка под ботинками смотрителей накренялась так, что безжалостная сила сносила их к лестничным перилам. Не в силах сопротивляться, жертвы налетали на них то спиной, то животом, отчего перехватывало дыхание. Но они продолжали бежать, даже не догадываясь о десятках смертей, уже случившихся у злосчастного пульта управления.       Перескочив через дыру в лестнице, молодой смотритель пошатнулся и едва не упал, закачавшись на самом краю неровной решетки винтовой лестницы. Мастер схватил его за ворот рубахи, резким движением дергая на себя и тем самым возвращая юношу на ноги. Во время бега истертые подошвы старых ботинок едва не плавились от жара, а пепел и гарь проникали даже под мешковатую ткань на теле, пачкая и натирая кожу. Все грязные, в копоти, саже и даже крови, смотрители с надеждой смотрели на винтовую лестницу, открывшуюся их взгляду сквозь дымный полог. Перед самыми их лицами обрушилась медная перекладина – одна из тех, что удерживали крышу. Ее огромный вес проломил решетку пола, и измученным смотрителям вновь пришлось перепрыгивать через очередное препятствие.       Шаг в шаг они повторяли свою трагедию – добрались до заветной лестницы к капсуле, и старший смотритель вновь самоотверженно схватился за раскаленный металл, приподнимаясь на лестничные перекладины. Следом потянулся ученик, но его пальцы, пронзенные болью от ожогов, неожиданно сами собой разжались, и юноша рухнул на пол. Раздался звон – из кармана выскочили часы и от резкого удара о железо разбились. Шестеренки посыпались сквозь решетку в бушующее пламя. Мгновенно подскочив на ноги, младший смотритель схватил часы опаленной рукой и вдруг заметил клочок бумаги, спрятанный под их откидывающейся крышкой. На пожелтевшем обрывке было корявым почерком старшего смотрителя выведено всего одно слово «хронокинез».       Юноша вдруг поднял глаза, быстрым взглядом окидывая хаос вокруг: все это показалось ему смутно знакомым, словно бы эта катастрофа уже снилась ему когда-то давно, что он уже и не помнил. Из эфемерных воспоминаний парня выдернул окрик старика, что уже забрался по лестнице на самый верх. Встрепенувшись, ученик полез следом за ним.       Лестница скрежетала и тряслась под его весом, но куда страшнее был ужасающий крик учителя в световой камере. Ускорившись, парень наконец забрался наверх и заметил, что старик лежит без сознания рядом с пультом управления. Младший смотритель остро чувствовал – это с ним уже когда-то происходило.       Глаза вдруг распахнулись, несмотря на едкий дым, и парень со всех ног кинулся к пульту с кнопками. Набрать одно лишь слово, он должен успеть! Пальцы отчаянно метались по буквам, и слово было уже набрано... Но промедление внизу лестницы дорого обошлось юноше – едва он ринулся к телу учителя, чтобы схватить его и утащить к капсуле, как время внезапно вышло, хоть и часы в кармане в этот раз уже не тикали.       Оглушительный взрыв вновь разорвал маяк, повергнув его в пучину серо-зеленых, запятнанных отвратительными черными пятнами волн.       Они снова повторяли свой анабасис* по лестнице, жадно пожираемой огненным чудовищем. И снова сверху летели обломки, а полы ходили из стороны в сторону. Мебель срывалась с болтов и скатывалась по накренившемуся полу, деревянный остов перекрытий разламывался о стены и медные перила. Удушающий дым сжимал горла смотрителей, которые отчаянно хватались за жизнь, увязнув в этом повторяющемся кошмаре.       Разрывались вокруг латунные, похожие на длинных питонов, обхватывающих маяк, трубы, и горячий пар, вырывающийся из них, накалял и без того душный и тяжелый воздух.       Вновь преодолевая уже известные препятствия, старик и его ученик добрались до лестницы и полезли вверх к иллюзорному, обманчивому спасению. Будто бабочки, летящие на свет костра, способного их обратить в пепел, мужчины тянулись к капсуле, не зная, что погибнут, пытаясь достичь цели.       Забираясь по лестнице, юноша кинул единственный взгляд вниз, будто помня, как по решетке когда-то катились шестеренки его часов, таящих в себе ключ к спасению.       Наваждение спало, когда парня поторопил учитель, уже взбирающийся на пол световой камеры. Как только парень поднялся, старик бросился к пульту управления, и раздался глухой звук лопающейся трубы…

___________________________ *анабасис - тяжелое восхождение. может упоминаться в мифических и религиозных мотивах, например - восхождение из ада.