heart

      Из гостиной не доносился привычный шум оживленных разговоров, будь они показательно громкими, если новость оказывалась светской или, напротив, потише обсуждалась идея, готовая послужить планам Тайного Общества. Сергей невольно замедлил шаг, подошел к чуть приоткрытым дверям, аккуратно заглянул. Рассеянный, приглушенный свет от свечей давал понять, что в комнате кто-то пребывает, а по бессвязному шепоту, шелесту бумаг заранее стало ясно — Кондратий Федорович вновь над чем-то работает.       — Опять засиделись? — Муравьёв остановился возле стола, заваленного документами, поднимая с пола упавший листок; конечно, Рылеев занимался своими обязанностями, но в последнее время его часто одолевали приступы болезненного вдохновения, — Пишите, пишите. Не хотел помешать.       — Да, — растерянно нахмурился поэт, глядя на последние написанные строки, стараясь припомнить ускользнувшую мысль, — Опять. А вы, по какой причине так поздно?       Невольно пропустив вопрос мимо, Сергей, укладывая лист поверх документов, мельком прочел перечеркнутые резкой линий строки: «…имея хоть одну возможность, хоть малейшую, обязательно бы дал знать о происходящем беспорядке в моем разуме при виде вас. Но подобные чувства, — боже, сводящие с ума, я готов в этом поклясться, — вам точно не нужны. И как бы они ни вводили в заблуждение, как бы ни подрывали здравомыслие, я выдержу и не посмею обременить вас душевными терзаниями, мой князь…». Слова далее были зачеркнуты намного сильнее, прочесть их не представлялось никакой возможности, да и не было необходимости.       Муравьев облегченно, но несколько грустно улыбнулся, доставая и протягивая Кондратию запечатанное сургучом письмо.       — В некоторой степени я здесь из-за вас. — Рылеев достал послание; Сергей заметил, как мелко затряслись его руки, как с каждой прочитанной строчкой удивление сменялось страхом, а затем и вовсе преобразилось в нетерпеливое волнение, — Трубецкой просил передать как можно скорее. Явился бы сам, да старая травма дала о себе знать.       — Что ж вы раньше не сказали! — поэт после прочтения собрался, словно в лихорадке, подхватив пальто, почти вышел за порог, но обернувшись, кивнул, — Сходите в спальню, там коньяк наилучшего качества — в благодарность. Только Мишу не разбудите, он умаялся весь.       — Так Михаил Павлович здесь? — осипший голос подвел, да и уверенные шаги поэта уже отзвучали в общем коридоре.       По какому-то внутреннему наитию Сергей бережно отворил дверь в смежную комнату: мрак тут сдерживала лишь одна свеча, тлеющая у изголовья кровати, на перекладину которой и облокотился задремавший Михаил. Наполовину расстегнутая рубашка, пуговицы, разбросанные по полу, разбитая нижняя губа, красные следы на шее и руках — присаживаясь рядом, вглядываясь в лицо, чуть тронутое сном, Муравьев с замиранием сердца заметил блеснувшие на щеках дорожки слез.       Ни единого внятного предположение о произошедшем в голову не пришло, зато, не задумавшись, даже на мгновение, Сергей протянул ладонь вперед, приглаживая всклокоченные светлые волосы. Ощущая мягкость карамельных прядей под пальцами, зажмурился от резкого укола в области груди, чудом удержавшись не потянуть на себя.       — Что ж ты со мной делаешь? — прошептал, поднимаясь и собираясь уйти, как почувствовал, что его дернули назад за запястье, вынуждая обернуться.       — Не знаю, Сергей Иванович, — растеряно тихо ответил Михаил, все еще сидя на полу. — Не уходите.       — Хорошо, хорошо, — сопротивляться такому взгляду снизу вверх не представлялось возможным, а когда их глаза оказались на одном уровне, рационально рассуждать не получалось совсем. — Что с вами приключилось? Я же строго настрого Павлу Ивановичу поручил смотреть за тобой.       — Вы не беспокойтесь, — Бестужев отвел взгляд в сторону, — Мы в городе были. Павел Иванович посыльных встречал, донесения разобрать хотел. Вести пришли не совсем радостные, вот он и зашел рюмочку для спокойствия…       — Напился?       — Было дело, — пожал плечами Михаил, излишне сосредоточенно одергивая рукава рубашки. — Чуть ли не в бред впал, пришлось его домой отвезти. Говорил всю дорогу, что вы якобы уже все решили. Впрочем, это уже неважно.       В слабых отблесках одинокой свечи он выглядел совсем беззащитно; сожаление, терзавшее изнутри, проглядывалось в отрывистых движениях, желание узнать правду нарастало с той же интенсивностью, с какой нарастал и страх перед прямым ответом.       — Решил? — чтобы голос не дрогнул, Сергей слегка придвинулся ближе, — Миша, я бы никогда…       Когда Бестужев поднял взгляд, — полный боли и обреченной решимости, — внутри все смешалось, будто кровь в сосудах обратилась стеклом, пробивая себе путь наружу, заставила содрогнуться.       — Вы помолвлены. Незачем отрицать, это многим известно, — он устало закрыл глаза, опустил руки на пол, еле слышно прошептал, — И больше не называйте меня так.       Сергей не мог сдвинуться с места. Разрозненные фразы, действия, намеки сложились в ясную картину. Как накануне Трубецкой советовал опровергнуть слухи, по незнанию распущенные Пестелем, развеять, так сказать домыслы, вдруг заденет кого-нибудь. Вспомнился и выразительный взгляд в сторону Бестужева, увлеченного тогда стаканом с шампанским, аккурат после разговора о слухах. И обеспокоенность Рылеева состоянием младшего участника сговора — поэт постоянно настаивал, чтобы Муравьев лично с ним побеседовал, но в последние дни никак не хватало времени. Последний штрих в виде подобной реакции на слова Павла Ивановича внес ясность, сильно бьющую по напускному спокойствию.       — Нет, Миш, — сердце готово было взорваться, а пальцы похолодели. — Не могу так, хоть прокляни.       Бережно убрав пару прядей спадающих на обеспокоенное Мишино лицо, Сергей слегка прикоснулся губами к его лбу и улыбнулся в ответ на изумленный взгляд, притягивая к себе, словно во сне приглаживая светлые мягкие волосы.       — Нет никакой помолвки, не тревожься.       — Но…       — Какая же помолвка, если сердце своё я уже отдал. Скажи мне только — взаимно ли?       Миша дрожал, пытаясь хоть что-то ответить, но лишь смог вцепиться в потеплевшую ладонь Сергея.       — Да, — прошептал он, — Не сомневайся.