Записки О-90

Запись 1. Круг и квадрат Милый Д-503, я помню, вы мне давали читать свои записки. Теперь такие же веду и я. Не думаю лишь, что смогу тоже так играть словами, как обдуманно и красиво можете вы, но я постараюсь донести свою мысль до всех, кому попадут в руки мои скромные рукописи. Правда, не назову это «Одой о красоте и величии Единого Государства» (я переписала из указа сегодняшней газеты), но я постараюсь рассказать о нашей прекрасной жизни всё! Я искренне восхищена, как у вас получается так лихо бравировать любовью к нашему великому благодетелю и ниспосылать волны своих философских мыслей — R верно подметил, что в вас есть эта жилка. Наверное, то заслуга Интеграла и того, что вы работаете над его созданием, прожжённый до самых костей математик. Хотела бы и я быть причастной к такому великому событию, но увы… Что ж, окончу это посвящение и начну повествовать. Сегодня очень остро расцвела весна. Из-за Зеленой Стены веет запахом свободы, разносится ветер легкости, кажется, даже я могу оторваться от идеальных мостовых и взлететь, покорная ароматным потокам воздуха. Я так люблю весну! Все мы дышим одной свежестью в унисон, одновременно вздымая грудные клетки, когда идём плечом к плечу. В такие моменты единство прокалывает иголкой и насаживает на нитку наши сердца, и чувствуется пульс соседей. Я так хотела поделиться с кем-нибудь этим наблюдением ещё во время утреннего похода, но терпела до дневной прогулки с Д-503. И все-таки. Какое милое число и буква! Такой философ, как вы, милый Д, точно задумывались о символизме букв и нумеров — я видела вашу запись о себе: «круглая и розовая». Я нахожу это прелестным. И знаете, думаю, что вам нужно знать, что вы похожи на квадрат. Такой же устойчивый и неколебимый. И смотрите, как здорово: круг и квадрат — две идеальные формы, одно можно вписать в другое и наоборот (думаю, надо и это показать, вы сочтете это забавным). Но я отвлеклась. Стоило мне зайти за Д, он сразу заговорил про весну, танцы и формулы. Он всегда приводит иррациональность прошлого к каким-то строим функциям и формулам. Я невольно залюбовалась и прослушала половину речи, оттого и высказала то, что крутилось на уме, повторив его высказывание до этого: — Да, чудесно. Весна, — ну как не улыбнуться, глядя на распылённого от своих идей нумера? Кажется, он обиделся, но на меня никогда он не мог дуться долго. Мы спустились. По проспекту выгуливали свой личный час толпы нумеров. В одинаковых голубых юнифах, так чудесно резонировавших с голубым безоблачным небом, рядами по четыре, в такт Марша Единого государства. Мы были морем. Огромным, сияющим, светлым. Солнце отражалось в стекле мостовой, бросая зайчики на юнифы. Я шла, дотрагиваясь плечом до Д, и чувствовала небывалое единение с этим миром. И вдруг мой слух разрезал смех. Д разговаривал с кем-то. Я чуть нагнулась, чтоб разглядеть, кто это. Женский нумер смотрел Д в глаза и улыбался острыми зубами. Признаться честно, я ощутила странный неприятный укол в первый раз и не знала, что с ним делать. Я продолжила механически переставлять ноги, прислушиваясь к разговору. Они говорили о носах и руках. Жгуче захотелось вмешаться. — Он записан на меня, — какое-то самодовольство расплылось по грудной клетке. Они перебросились парой слов, которых я не уловила, и разошлись. Теперь мы с Д шли вдвоём. Я жалела, что розовый билетик с ним у меня не сегодня, потому что хотелось зашториться и наедине прильнуть к этим губам, уверив себя, что Д все ещё будет со мной. На прощание он несколько раз поцеловал мои глаза. Немного тревога отпустила. Но тот женский нумер была будто острой, она мне совсем не понравилась. Она не вписывалась в концепцию круга, квадрата и буквы R — я пока не придумала, с чем ещё можно связать милого поэта. На ночь я писала эти записки. Даже эти строки меня утомили, поклоняюсь перед гением Д, исписавшего уже столько страниц. Запись 2. Прозрачные стены и плотные шторы День записей я пропустила, забыв. Надеюсь, читатель сможет меня простить, я только выхожу на поприще восхваления Единого Государства… через наш быт. Весь день я жила ожиданием этой встречи. Я слишком долго собиралась, оттого чуть не опоздала на нашу встречу. Издалека завидев сверкающие стены, я сразу нашла глазами комнатку Д-503. Внутри что-то завозилось в тревожном ожидании. Стоило поторопиться, поэтому к его задернутым шторам я немного запыхалась. Я быстро бросила взгляд на его соседей через их сотканные из воздуха стены и шагнула в непрозрачное жилище Д. Он оторвал талон от моего розового билетика и приник поцелуем к моему рту. Как же долго я этого ждала! Я скучала по его рукам с мужественными тёмными волосками, — все не пойму, почему он их обезьяньими называет? — по его цепкому серому взгляду, остро впивающемуся мне в лицо, по нежным губам, которыми он пил меня до последней капли каждую минуту нашей встречи. За плотными шторами происходить может всё, что угодно, и сегодня после окончания я чувствовала себя лучше всех. Шторы разъехались, я с сожалением отпустила Д, и мы заговорили о разных вещах. Он рассуждал о красоте нашего идеального мира, о квадратах и прямых. А я думала о том, что только что было между нами за шторами. И как хорошо было бы, если бы… извините, дорогой мой читатель, эта тема очень болезненна, наверное, на этом закончу. Если бы я стала матерью. Я собралась-таки с силами и написала это на бумаге. Смотреть на это не стало легче, надеюсь, слёзы не размажут текст, как я испортила рукопись моего милого Д. Запись 3. Ландыши и болезни Вот видите, я совершенно не умею вести конспект по порядку. Я пропустила несколько дней. День прошёл как обычно: хрустальный звонок подъема утром, завтрак со всеми, пели Гимн Единого Государства, разошлись в шеренгах по четыре по делам — каждый соответствии со своими обязанностями. Мы как шестерёнки в огромной идеальной машине, вертимся так, как положено. Все едины, все в одном темпе живём и дышим. В свободный час жгуче захотелось снова ощутить дыхание весны на коже, поэтому в четыре пополудни я стояла на углу и поджидала Д. Отчего-то рядом с ним приятней вкушать ароматы улиц. Я выцепила его глазами в море шагающих по четыре в ритме ежедневного Марша. Д-503 подошёл. Я тут же схватила его за руку, глядя в стальные глаза, в которых плавали математические формулы и расчеты. Гулять. Он отказался и будто вырвал руку, хотя я все ещё за неё держалась. Солнечное настроение быстро стало испаряться. Ему нужно в Бюро. Слова свои он приправил обидными оскорблениями о женских нумерах — да простят меня читатели, я не буду приводить их здесь. Я напомнила о ландышах, которые зажала в руке. Специально для него ещё днём я в Ботаническом бюро достала веточку. Казалось, лёгкий аромат их излечит от каких-то тревог, поселившихся у Д внутри. Он вдруг будто разорвался, когда я показала ему эту веточку невинных цветов на тонком стебле. Они же так похожи на нас — все одинаковые, покачиваются на зелёном стебельке и имеют какую-то свою небольшую роль в природе. Д распалялся со своими словами, говоря о запахах, сравнивая белену и ландыши, шпионов раньше и сейчас; на нас начинали оборачиваться нумера, а мне было так обидно, что можно было расплакаться прямо там, посреди волнующегося моря прогуливающийся нумеров. Я взяла себя в руки. Наверное, у Д не все в порядке, я отправила его во Врачебное Бюро. Хорошо, что он согласился. Вечером того же дня я зашла справиться о его здоровье. Мы весь вечер решали задачи из его сборника, Д это успокаивало, а мне нравилось так проводить время. Перед уходом — маленькая детская шалость — я всё-таки подложила ему эту веточку ландышей в кровать. Запись 4. Поэт и математик Уже четвёртая запись, а я лишь вскользь упоминала второго из тех, на кого я записана. Мы в развитом обществе, поэтому, во избежание ревности и прочих отягощающих разум чувств, конечно, была придумана система с записью нумеров. В просчитанные сексуальные дни можно было записать себе партнёров из нумеров, чтобы получать розовые талончики и завешиваться шторами. Система кристально чиста и понятна абсолютно каждому. У нас — треугольник. На меня записаны R-13 и Д-503. Сегодня у меня талончик на R. Мы встретились с ним во время прогулки и пошли искать Д, который нашёлся возле Бюро, разглядывающий искрящуюся в лучах солнечного света стеклянную стену, за которой шуршали юнифами нумера, ушедшие доносить на своих друзей и родных. Мы разговорились, Д предложил порешать задачи, но — у меня алеют уши, когда я сейчас это пишу, — пришлось напомнить, что у нас с R сегодня будет время за задернутыми шторами. Порешили, что Д нас оставит на полчаса. Я сидела на коленях у R, и всё было правильно. Д и R, математик и поэт, размышляли о прошлом и настоящем, а я жмурилась в лучах золотистого солнца, играющего со всех сторон прозрачной комнаты. Наконец, они закончили беседовать, Д попрощался с поэтом, поцеловал меня и ушёл, оставив нам время на задернутые шторы. Это было правильно. Пухлые влажные губы R прижимались ко мне, я отвечала на его ласки. У него более тёмная кожа, чем у Д, я невольно их сравнивала. R был не в пример проще, хоть и поэт, но я могла разглядеть, что плещется в его глазах, когда слова брызгали изо рта. Д сейчас же становился для меня все закрытей, будто прозрачное стекло комнаты занавешивал этими шторами. Сейчас мне ясно, я считала этих двух нумеров своими самыми близкими существами в этом мире. Кажется, для такого было архаичное слово «семья». Смешное такое. Но мне они были очень дороги. Может, такие мысли были и у них. Запись 5. Близкое и далёкое Я снова забываю записывать происходящее. Искренне прошу извинить меня. Череда однообразных дней прошла. Единственное, чем они были похожи — Д-503 постепенно отдалялся от нас. Я знала, что встреча из первой записи на него повлияла. Он менялся, а мне было страшно. Я узнала, что у него появилась новая запись в талоне. Стыдливо пришлось попросить R узнать, хочет ли Д меня видеть в следующий день талонный. R принёс весть, что Д хотел бы меня видеть. Я была счастлива! Едва дождалась. 21:45. Стучало в груди, гулко отдаваясь в ушах, я переступила порог комнаты. Вот он — Д-503 —посреди хрустального куба, завешанного плотными шторами, я бросилась его обнять. Но… он другой. Он не обнимал меня в ответ. Мои руки невольно ослабли, вырвалось что-то про то, что он больше не мой. Он хотел возразить. И правда. «Мой» — это древнее слово. Но он был мой. В самом древнем смысле этого слова. Я снова хотела плакать. Но сейчас бы этот позор видел только Д. Я сначала опустилась на его кровать, а потом легла. Из меня словно вытащили все силы разом. Милый Д целовал меня. Губы, руки, лицо. Но я не хотела видеть его, лежала, крепко зажмурившись. Но сдавалась. Я растекалась под его поцелуями, чувствуя, как расправляются поджатые губы, как тает что-то внутри по отношению к нему. Мой чудесный Д. Я позволила целовать себя больше, но вдруг почувствовала грань — и он вдруг замер и стал другим. Теперь язык бы не повернулся назвать его «мой». Д принадлежал той, кто забрала его у меня в первую же встречу. Он был мне так близок, но стал так далёк. Я зарылась в подушки. Видеть его не хотела. Слезы текли без моего ведома, я не могла их остановить, а в груди все разрывалось на части. Так больно физически, что хотелось ещё сильнее себя ранить, царапая рёбра короткими розовыми ногтями. Что он там «не хотел»? Я не хотела его слышать. Я прогнала его и несколько минут смотрела в потолок, отсчитывая удары сердца. Наконец, кажется, слёзы остановили свой путь по щекам, я встала, оправила юнифу и ушла, даже не прощаясь. Эта женский нумер отняла у меня Д. Но если ему с ней лучше, я отступлю. Наверное. Сейчас я как в тумане, как некстати клубящемся на горизонте, пишу, надо будет обдумать всё лучше. Запись 6. Мысли и действия Кажется, я схожу с ума. Каждый день возвращаюсь мыслями к Д. Если бы не R, который развлекал разговорами во время наших прогулок, я бы сгорела, как искра тока в воздухе (я не физик, не скажу, как это точно, но для меня оно выглядит так). Под вечера становилось совсем тоскливо. Заходящее солнце раскрашивало наши комнаты, превращая их в золотые клетки, а я чувствовала, как от мыслей меня распирает, как шарик. И в комнате все углы будто скругляются. И ходить становится некуда. И я задыхаюсь, задыхаюсь, лёжа в своей кровати и глядя в сверкающий голубыми звёздами потолок. Ночью нумера должны спать, чтоб днём исполнять свой долг перед Единым Государством. Но я не могу. Не могу! Этой ночью я тоже лежала и смотрела в потолок, округлив глаза. Я не могу без Д. Выражаясь языком древних, я люблю его. И нет выхода, никакого выхода нет из этого, кроме как отпустить. Да, правильно. Взять и отпустить его к его возлюбленной, потому что я его люблю. Снять запись на него. А Д не может без своей любимой, вот он и будет счастлив. А будет счастлив он, буду и я. Да, люблю. Повторю это ещё раз. И R я люблю, но по-другому, а впрочем, это не так важно. Я сейчас же встала и написала письмо. Отправлю его Д-503 завтра. А потом буду склеивать прошлую О-90 по осколкам. Запись 6. Мать и дитя Сегодня была лекция. Мы смотрели запись. Была живая иллюстрация. Ребёнок. Он сидел на столе в своей крошечкой голубой юнифе, слюнявил её край и тянул руки в рот. Я думала, что утратила что-то внутри, но, глядя, как опасно свешивается с края пухлая ножка, как этот малыш может упасть и повредиться, я зажгла огонь внутри себя. И даже не осознала, как за мгновение очутилась на сцене, прижимая к себе дитя. Ещё несколько часов я носила в себе ощущение с тем, когда держала на руках пухлое маленькое тельце. Вечером я пошла к Д. Дожидалась его в комнате, чувствуя, как наливалась пустотой. Он пришёл. Повернул выключатель. Я спросила о письме, он ответил, что я была в нём права. Но я почувствовала себя безумно виноватой, что посмела отправить это. Нужно уходить, но не двигаются ноги. Он мне рассказал о рукописи. И я вспомнила о детях. О том, из-за чего когда-то слезами испортила ему страницу. О том, как сегодня держала малыша. И снова что-то живое всколыхнулось внутри. Материнская и Отцовская нормы не подходят для меня. Я будто всю жизнь жила ощущением, что должна иметь ребёнка так, как имели их раньше. Я смотрела на Д и не могла сдержать ручьев слёз из глаз. Его стальные глаза прошили меня насквозь, напомнив, что я буду матерью один день. Дальше — Машина Благодетеля. Но мне все равно. Я хочу нести в себе эту жизнь! Хочу увидеть такую же складочку на пухлом отёкшем младенческом запястье, как у меня. Его серые глаза стали дикими. Я давно заметила розовый талон у него на столе, но не хотела заострять внимания. Он взял его и убежал. Это был её талон, без всяких сомнений. Что-то горько раздирало мне горло. Он вернулся. Да, талон её. Я сидела в оцепенении, тогда он больно стиснул меня за запястье. Это отрезвило. Я хочу ребёнка. Выключился свет, в темноте остались только я и Д, раздевающиеся и ищущие тела друг друга наощупь. Запись 7. Своё и чужое Всю следующую неделю я чутко слушала себя. И ещё неделю — чтобы понять, что все же я ношу в себе маленький зародыш жизни. Настоящий! Я переполнена до краев этим счастьем, даже не хочется думать, что будет, как узнают. После шумихи в День Единогласия я виделась с Д. Он предлагал уйти. И я было согласилась. Но там была эта женщина. Та женщина, которая забрала у меня Д-305. И после всего он предлагает мне пойти к ней? Конечно, я отказалась. Да и какое дело Д вообще до меня, если у него уже есть всё.

***

Я думала несколько дней. И поняла, что жизнь меня и ребёнка дороже принципов, поэтому сегодня я пошла к Д просить, чтоб он отвёл меня за Стену. Я нашла его у стекла Стены, откуда все бежали в панике. Я тоже предалась бы ей и бежала бы, но мне было страшно до оцепенения. Страшно за жизнь и будущее. Я могу лишь сдавленно просить забрать меня с собой и сползать по стене. Я сидела, привалившись к холодной стеклянной стене, мокрая от страха и слез, обнимала свои колени и хотела стать самой крохотной песчинкой, чтоб меня не видели и не трогали. Д меня гладил, это было заботливо, по-семейному, отчего плакать хотелось сильнее. Мне нужен этот частный ребёнок. Не общественный, а мой. Мой, от Д. Даже не от R, которого я тоже люблю. Я согласилась пойти к I, как Д тогда предлагал. Пришлось встать и идти за мужским нумером. Мы шли по погасшей улице со стальными монолитами домов. Он вёл меня к себе, я не могла поверить. Он же обещал помочь? Д написал записку. Понимание зарёй расцвело на моём лице. Я отдам её этому женскому нумеру и буду свободна. — Прощайте! — не смогла вымолвить слов благодарности больше, чем сказала раньше. Я утонула в его озёрах расплавленной ртути в последний раз и, сгорбившись, ушла. Запись 8. Благодарности и только Мой дорогой Д, если вам в руки попались мои строки — знайте, моя благодарность к вам не имеет краёв. Сперва я хотела, чтоб эти записки были вашими, потом — достояниям нумеров. А теперь я даже не знаю, в чьи в руки они могут попасть. Сейчас я должна быть за Стеной, уже донашивать ребёнка среди тех, у кого принято материнство. Я буду кормить его грудью, видеть озорную складочку на пухлом запястье и заботиться о нём из всех своих сил. Если бы не ваша благодетель, Д, я бы не познала, как это — чувствовать в себе развитие маленького плода и знать, что эта малютка не пропадёт среди тысяч таких же, появившихся в тот же день. От души — которая у меня теперь есть — спасибо!