Случайность или набросок?

— Иди спать, — попросил Джэ, — Я всё равно не смогу быть тебе полезным на рассвете. Но Доун прошмыгнул к нему в комнату и плотно прикрыл дверь. — Хён, тебе разве не интересно сколько я потратил? Самый старший оглядел его внимательно, прошёлся по босым ногам, остановил взгляд на тонкой, фиолетовой тунике. — Нет, — ответил нетерпеливо, — По крайней мере, не сейчас. Я же всё равно ничего не изменю. Действительно. Изменить уже ничего нельзя, как нельзя остановить Землю. Она вертится по какому-то одной ей известному маршруту. Но попытаться стоило. — Я посторожу дверь и сегодня ночую прямо тут, тем-более мне совсем не хочется спать, — чувственно сказал Доун. Он старался, чтобы его речь была без пусанского акцента. — Уволь меня от этого, — усмехнулся старший и принялся стаскивать с себя толстовку. Юн потупил глаза. Совсем не обязательно смотреть, когда так хочется. Его не на улице воспитывали, в самом деле… — Я пока в душ, — продолжил Джэ, — А ты свали в палатку за это время. Проверю лично. Проверит? Да что-то мало вероятно. После ванны ему лень будет даже до кровати добрести… — Хорошо, хён, — улыбнулся обезоруживающе младшенький, — Я пока приберусь. — Вот только посмей! — обернулся на него Джэ, — Нарушишь мой творческий беспорядок и я тут ничего не найду! Песня твоя ещё не закончена. Understand? — Ладно, ладно, — поднял руки Доун. Самый старший заставил посмотреть себе в глаза, удовлетворённо кивнул, ретировался в ванную. Доун обвёл взглядом комнату. Здесь было очень уютно, если не обращать внимания на разбросанные комки бумаги. Хён следует его привычке? Ничего не теряет из записанного? Это хорошо. Парень быстренько собрал всю смятую бумагу в одну кучу и поискал глазами, куда бы это разместить. Выкидывать такое нельзя. Здесь собраны все мысли хёна. Его душа. Ничего не отыскав подходящего, Доун просто разложил эти свернувшиеся улитками комочки на подоконнике. Джэ-хён сам отсортирует ненужное и избавится от хлама. Когда-нибудь. Взгляд почему-то зацепился за отдельно лежащий комок. Его словно притянуло. Юн осторожно взял бумажный свёрток и расправил. Строчки захлестнули в одно мгновение. Ударили наотмашь… Почему-то стало тесно в груди от переполнившего чувства… Звезде. Возможно, ты никогда не поймёшь, Что в мире есть правда, страшнее, чем ложь. Что звёздное небо —всего лишь мираж, А чья-то привязанность — глупая блажь. Наверно ты знаешь, что буря в пути — Не самое тяжкое, если идти. А вот одиночество — это расплата, Кому-то— награда, а может — утрата. Твоё беспокойство понятно, малыш, Ты знаешь о жизни так мало, глупыш. Иди, посмотри, как полночная страсть Умрёт на рассвете и кончится власть. И чуткость твоя никому не поможет, А только испортит всё или умножит. Проблемы в твоей несуразной душе, Которая сдулась давненько уже… Весь мир потихоньку сходит с ума, А ты всё не веришь, что вырвалась тьма. Живёшь, наслаждаясь прошлыми снами. Не видишь обрыв у себя под ногами. Останешься ты или просто уйдёшь — Неважно, ведь смысла ты тут не найдёшь. И сколько не сетуй — не будет отдачи. И звёзды не вечны… Прощай же. Удачи. Что это? Боль? Яростная и сильная. Почти ненависть…похожая на любовь… Но почему «Звезде»? Какой звезде? Сириусу? Маленькой собачке? Щенку? Мысли бились в черепной коробке и никак не удавалось всё идентифицировать правильно. Только сердце стучало тяжёлым набатом. И понимание-то пришло сразу и бесповоротно. Будто всегда было на поверхности, но из-за грязной воды было не видно. Это же ему… Доуну… Он быстро засунул листок в карман, но наткнулся на влажный носок. Выдернул его ошарашенно. Бросил. Аккуратно положил на освободившееся место «стиш». Хён смял его! Значит хотел выбросить… Такой шедевр… для него, Юна Доуна написанный. Но почему-то уничтоженный, так и не увидевший свет… Но почему не увидевший-то? — Ты всё ещё здесь? — раздалось сзади. Голос был не сердитым. Уставшим каким-то. Измученным. Доун поспешно обернулся, чувствуя пальцами сложенный комок. Словно тёплый кусочек сердца. — Прости, хён, не успел… — Не успел? — почему-то удивился Джэ, кинул взгляд вниз, хмыкнул, — А что это за грязная тряпочка? Думаешь, я не вспомню, что её здесь не лежало? Юн проследил за взглядом и сложился, как карточный домик, схватил носок. — Это моё имущество, — сказал шёпотом, — Баснословно дорогое и ценное. Джэ снова хмыкнул, разглядывая его лицо. Только сейчас Доун обратил внимание, что старший лишь в одних шортах. Он никогда не видел хёна раздетым. Даже когда грел его в постели, больного. Худенькая грудь проступила так отчётливо, что сразу врезалась в память. Эта картинка долго будет мучить его холодными вечерами, если не убьёт совсем! Сердце кинулось в какой-то отчаянный галоп, а руки уже делали своё дело. Нет, ничего пошлого в этом не было, как не было пошлого на дне его души. Юн просто обнял тёплое тело и впечатался головой в эту податливую тишь. Так естественно, будто ничего другого и не оставалось. Единственно верное решение на грани своего собственного безумия. Джэ не отмахнулся от него, не дёрнулся. Система безопасности сломалась? Разрушилась? Доун лишь чувствовал безграничное тепло и едва уловимый аромат кожи. Сводящий с ума… Там, в глубине, бились и трепыхались два маленьких органа, размером с кулачки… Его и хёна… — Ты холодишь мне спину… — пробормотал Джэ, но почему-то сильнее обхватил его за плечи. Доун выпустил из руки носок. Чёрт с ним. Аккуратно провёл пальцами по бархатистой коже. Вздрогнул сам от такой нежности трепетной. То, что он ощущал, не втискивалось сейчас в рамки его глупого, атрофированного мозга. — Я люблю тебя хён, — выплеснул Доун в пространство, — Я так люблю тебя, хён… — горячая влага заполнила глаза. Затопила душу. Прорвалась какими-то дикими, надсадными толчками наружу, — Я безумно тебя люблю! — повторял в запальчивости младший. — Выражаю сочувствие, — глухо прошептал ему в макушку Джэ. Но объятий не выпустил. Держал плотно, словно боялся потерять опору. — Сириус — это не одиночная звезда*, — давясь слезами, сообщил Доун. Слова будто сами-собой выскакивали из груди. Быстро и дерзко, — Она двойная! Понимаешь?! Джэ хмыкнул, провёл подбородком по его шее. Прикрыл глаза и улыбнулся. Промолчал. — Я всё про неё знаю, — судорожно всхлипнул Юн, сдерживая рыдания, — Она состоит из маленькой звезды и большой. Как ты и я… — Что за глупости ты несёшь, — констатировал шёпотом самый старший хён, — Звёзды — это звёзды. Мы — это мы. — Так всё же ты согласен, что есть «мы»? — поднял на него глаза Доун. Джэ испуганно кинулся взглядом в пространство, но обнял его ещё крепче. Юн почувствовал это и душа вспыхнула надеждой. Взвилась яркой ракетой. Осветила всё вокруг радужным сиянием. — Хён, ты же любишь меня… — пробубнил младший, пугаясь, что сейчас его просто выставят из комнаты. Почему-то хотелось удостовериться в этом сию же секунду. Или уж сдохнуть. Джэ молчал. Но его сердце надсадно торкнулось прямо в грудину младшего. Доун почувствовал, как слабеет тело хёна. Он работал весь день и сейчас просто с ног валится от усталости. А Юн ему только хлопот прибавляет своими дикими выходками. Но ведь любит его хён! Любит. Эти стихи — доказательство, что он думал о нём… Как о Звезде думал. Недосягаемой и желанной. Даже прощался. А чего прощаться, когда Доун целиком и полностью принадлежит этому чуду — Паку Джэхёну… — Я не знал, что у тебя такой хороший вкус, — непонятно сказал вдруг Джэ и Доун задышал ему мокрыми губами прямо в ложбинку, где сходилась шея и грудь. Это место было таким беззащитным, что Юн потерял голову. Принялся осторожно и неистово выцеловывать эту ямочку, будто боялся захлебнуться потерей воздуха. Джэ отодвинулся на секунду. А потом яростно сцепил руки у него на шее. Прижал голову Доуна, путаясь в волосах пальцами, к своей голой груди. Застыл так, почти не дыша. Только сердце бесперебойно билось в грудь, требуя хоть какой-то развязки. Но Доун потерял способность двигаться. Хотелось просто раствориться в хёне. Стать его частью. Прирасти намертво. — Эта туника стоит целое состояние, — почему-то глупо признался младший. Если уж они о его необычайном вкусе. — Дурище, — усмехнулся старший, — Я же не про это… Юн не стал вдаваться в рассуждения. Это всё не было важным. Самое главное — не потерять сознание именно сейчас, когда жизнь только началась. Джэ осторожно прикоснулся губами к макушке Доуна. Погладил нервными, ласковыми пальцами его уши. Заставил посмотреть на себя. У Юна в груди словно граната взорвалась. Он ещё никогда не видел глаза любимого хёна так близко. От этой близости подогнулись ноги. Самый старший хён поддержал его за спину. Сделал шаг к кровати. Заставил сесть к себе на колени, не размыкая объятий. Сказал как-то горько: — Я не должен делать этого… — Почему? — взвился огненным вихрем Доун, — Мы же любим…оба… — Сперва со страстью своей разберись, — снова ухмыльнулся Джэ, — Сумей увидеть человека. Доун не понял. Про что сейчас хён? Он ведь держит себя в ежовых рукавицах. Не то такое бы уже произошло… Джэ, будто понял, посмотрел на него грустно и потеряно: — Ты ещё ребёнок совсем. Не можешь адекватно осмысливать свои ощущения. Ведёшься на зов плоти. Что? Зов плоти?! Доун даже поперхнулся. Да разве не зов сердца это? Его душа плачет сейчас! Стенает и жжёт изнутри похлеще огня. Это неугасимое пламя уничтожило уже всё и теперь осталась только серая пустыня. Ни травинки, ни цветочка. Один пепел. Какая страсть-то? Нежность это. И душевная теплота наравне с пустотою. Словно нет больше Юна Доуна, а есть только Джэ… — Мне бы не хотелось спорить с тобой, хён, именно сейчас, — сказал Юн, прижался сильнее к груди, горячей и твёрдой, словно незыблемое изваяние. — Что у тебя в кармане? — трогая его за бедро спросил Джэ, — Влажное какое-то… Доун сперва испугался за бумажку со стихом, но тут же понял, что хён имеет в виду совсем другое. Вынул второй носок, наглядно показал. Бросил на пол. Он потом их соберёт, если отважится покинуть эту комнату, чего, в общем-то, и в перспективе не было. — Тряпочка, — констатировал Джэ, — Вторая… — Это носки, — махнул рукой Доун, — Пришлось экипироваться по полной программе. — Почему же они мокрые? — без всякого желания это узнать, спросил самый старший. — Постирал, — доложил Доун, — Они воняли. Я вообще весь помылся холодной водой, — добавил. — Вонял? — уточнил Джэ. — Истинная истина, — кивнул Юн. Джэ усмехнулся, притянул его головёнку себе на плечо, потрепал волосы. — Ты устал, хён? — всё же забеспокоился Доун. Лично у него сна и в помине не было, но за других отвечать как-то неповадно было. — Я всегда ложусь на рассвете, — посмотрел на него Джэ. — Уже рассвело, — вздохнул Доун, — Скоро Сонджин проснётся и узнает, что ты машину брал. — Не узнает, если ты не проболтаешься, — обнял его покрепче старший. Провёл носом по шее, прикрыл веки от несообразности происходящего. — Я останусь здесь, — полуутвердительно попросил Юн, чтобы окончательно запатентовать место в этой частной собственности. — Разве что в качестве охранника двери, — усмехнулся Джэ, — А завтра приготовишь мне завтрак… То есть, уже сегодня… — Ладно, — кивнул Доун. Он теперь на всё был согласен. Только бы никогда не отрываться от любимого плеча. Или, на худой конец, от пола. Он же щенок. Милый, глупый Сириус, что стёрся сейчас с голубого небосвода. А, нет, просто стал невидимым. Эта дорога небесного светила и будет бесконечной. Люди умирают. Звёзды — никогда. Они просто затухают и превращаются во что-то другое. Например, в бесконечный путь млечной пыли. А есть те, кому везёт больше. Они перерастают в Звёзды-гиганты или карлики. И у каждой звезды свой цвет... — А завтра я бы хотел пригласить тебя к себе. Я наберу вкусняшек и мы ляжем на дно палатки. Будем смотреть, как оранжевый цвет превращается в серый. Джэ глянул ему в лицо и улыбнулся так открыто и нежно, что Доун сразу забыл про своё место у двери. Ему точно можно будет остаться здесь, в кровати. Только не мешало бы снять с себя эту пропахшую потом тунику. Интересно, хён поймёт это правильно или всё же не рисковать отвоёванными позициями? — Ты приглашаешь меня на свидание? — всё же спросил Джэ, — Никогда не был у тебя в палатке… — Там очень уютно, — обрадовался Юн, — Ты же знаешь, я никого раньше не приглашал…только тебя… — Ладно, — согласился Джэ, — Даже интересно, что чувствует человек, когда видит оранжевый потолок. Доун подумал, что больше нет смысла прятать свои тайные мысли, осторожно убрал руки хёна и встал. Медленно стянул через голову тунику. Почему-то по телу сразу забегали мурашки и стало трепетно и страшно. Но Джэ понял. Он скинул с ног тапки и залез под одеяло. Юн задумался над штанами. Если быть честным, то в чистую постель хёна нельзя тащить пыль с улицы. Но как это расценят? — Снимай, — приказал Джэ, выглянув из одеяла. Задумчиво смерил его взглядом, — Надеюсь, ты хорошо помылся. У Доуна защемило сердце и стало жарко, словно он заблудился в Долине смерти. Это что, руководство к действию? Всё же потребовалось времени больше, чем он рассчитывал. Брюки не хотели подчиняться. Они плотными змейками обвивали его ноги и липкий пот стекал по спине тонкой струйкой. Справившись с мандражом, он всё же сунулся под одеяло, боясь сделать что-то не так. Но когда почувствовал нежное тепло груди старшего, забыл про всё на свете. В комнате было слишком светло, чтобы не обращать внимания на тонкую, бледноватую кожу на открытой шее. Губы сами потянулись, сложившись в трубочку. Если ты узнал вкус настоящего счастья, тебе ничего не будет страшно. Джэ прижал его к себе и затих, прислушиваясь к своим ощущениям. У Доуна кружилась голова от близости любимого. Но он старался не торопиться. Пусть всё идёт своим чередом и хён увидит, что он вовсе не следует зову разбуженной плоти. Хотя… труднее и труднее было сдерживаться. Всё внутри вибрировало и ждало развязки. Но её не последовало. — Помнишь, как ты грел меня? — сбивчивым шёпотом спросил самый старший. Юн кивнул. Ещё бы. Он чуть с ума не сошёл, переживая за состояние хёна. А ведь ещё тогда знал, что Джэ для него является кем-то особенным. Значимым. Зачем так долго надо было идти к этому… Уму непостижимо, — Сделай это сейчас, — попросил Джэ. Доун притиснулся. Обнял голые, белые лопатки. Спрятал голову хёна у себя на груди. Почему так внутри всё сжалось, словно он обнял малыша? Юн пальцами запутался в белокурых локонах. Так сильно захотелось пощупать эти всклокоченные пряди. Ощутить их мягкость, ранимость. Джэ затих. Почти перестал дышать. Уснул? Доун не захотел проверять, просто гладил осторожно волосы, спину, руки, трогал тонкие, упругие пальцы. Душа, наконец, обрела спокойствие и тишину. Клонило в сон, но не хотелось выпускать хёна из рук. Внутри щипало от нежной жалкости, дёргало за невидимые нити. Если бы ещё не усталость от длинного дня. И такой же ночи… Юн не заметил, как шорох улиц стал доноситься сильнее, как в доме проснулись люди и жизнь завертелась колесом. Он уснул, крепко прижимая к себе тёплое тело. Сверхсовершенное. С бархатной кожей и ненавязчивой линией мускулов… Родное. Просыпаться было мучительно. Ещё во сне Доуну показалось, что кто-то со стороны глядит на него сердитыми глазами. Сон не хотел его отпускать своим теплом. Возвращал и возвращал к любимому хёну. Юн помнил, что не один. Больше никогда в жизни он не останется одиночкой. Это не для него теперь. Можно ведь от всего устать? Юн Доун знает, как холодно порой бывает ночью. Как этот лёд убивает медленно и неотвратимо. Раз за разом. Но всё же… Кто смотрит на него исподтишка? Чьи злые глаза прожигают в нём дыру? Открыть глаза — было делом одной секунды. Доун вздохнул и разлепил ресницы. Сразу напоролся на укоризненный взгляд раскосых глаз. Вонпиль? Откуда? — Ты совсем рехнулся? — шёпотом воскликнул парень, — Почему ты здесь? — Уйди, — одними губами прошептал Доун, чувствуя, как рука Джэ обнимает его за талию. Если этот чувак разбудит хёна, Юн его просто убьёт! Джэ заворочался, капризно вытянул губы, но не проснулся. Доун нежно глянул в родное лицо, такое беспомощное сейчас. Очень сильно захотелось встать и выгнать Вонпиля в шею. Даже руки зачесались со страшной силой. Как он посмел войти в спальню к самому старшему хёну? Наглец. Вот у кого воспитание хромало на обе ноги. — Я сейчас позову всех и вам устроят головомойку! — воскликнул Ким, поспешил из комнаты, вытирая глаза. Пусть только попробуют… рискнут здоровьем. Доун приготовился к атаке. Но шли минуты, а в коридоре было тихо. Только еле различимый шёпот доносился из столовой. Не рискнут. Звание самого старшего не позволит нарушить субординацию. Это только Вонпилька плюёт на требования. Он не знаком с правилами приличия и совершенно не знает про личное пространство. Безумец. Всё началось гораздо позже. Доун приготовил обед для хёна и уже собирался идти будить его, но в столовую зашёл Ёнкей. Он глянул как-то по-особому и Юн понял, что сейчас ему мало не покажется. Старший был разгневан, хотя виду не сильно-то подавал, только щёки налились малиновым цветом и это так не гармонировало с его огненно-рыжей причёской, что Доун вздохнул и поставил тарелку на стол. Не хватало ещё лишить любимого хёна еды. — Любовь к Бэм Бэму уже прошла? — кривя губы, всё же начал Ёнкей. В глубине его зрачков зажёгся опасный огонёк. Юн поднял глаза. Отчаянные и смелые. Он будет бороться. Он так просто не отступит и точка. — Я люблю Джэ… — Хёна, — исправил старший. — Джэ-хёна, — повторил Доун, — И что бы вы там ни придумывали, всё совсем не так. — А как? — ухмыльнулся Ёнкей, — Может, ты мне расскажешь? В столовую вдруг вошёл Джэ и Доун очень обрадовался. Кинулся. Обнял. Самый старший всё понял за секунду. Улыбнулся. Прошёл и сел за стол. Притянул к себе тарелку, оставленную Юном. Сказал: — Спасибо, малыш, — и принялся есть. Доун расслабился и победно посмотрел на Ёнкея. Теперь хён отвалит? Или что? Но Ёнкей лишь перевёл взгляд с одного на другого, сел напротив Джэ. Доуну тоже хотелось есть, но он не посмел сейчас вмешиваться. В помещение ввалились и Сонджин с Вонпилем, они будто дожидались благоприятной обстановочки. И вот, вписались по самое не хочу. — Они лежали обнявшись, — протараторил Вонпиль и глянул на лидера, чтобы заручиться поддержкой, — Джэ-хён принудил его к сожительству. — Что? — заорал Доун и схватил ложку, — А ну повтори! Джэ ещё раз ухмыльнулся и спокойно принялся доедать свою порцию. Сонджин закрыл собой Вонпиля и грозно сдвинул брови: — Джэ-хён, ты брал мою машину? — Брал, — серьёзно ответил он и продолжил обед. — Хён выручал меня! — заорал Доун, — Потому что я попал в неприятности! Ему пришлось взять машину, но я в этом виноват, а не он. — Сядь, поешь, — позвал младшего Джэ, — Я тебе оставил, — он встал со своего места и усадил Доуна. Придвинул тарелку, — А я пока отвечу на все ваши вопросы. Вонпиль выглянул из-за Сондижна и пискнул: — Как ты посмел сделать с ним это, хён?! — Сделать что? — глянул на него Джэ, — Называй вещи своими именами, если уж свечку держал… — Твой подопечный совсем от рук отбился, — сказал Сонджин Ёнкею, — Потому что ты позволял ему делать всё, что заблагорассудится! Вот и отвечай сейчас, — лидер сел рядом с Ёнкеем и Вонпиль сразу потерял опору и трусливо съёжился. Джэ усмехнулся, наблюдая за этим, сказал мягко, но весомо: — Я могу всё объяснить… Все посмотрели на него, даже Доун перестал жевать. Он сейчас бы что угодно отдал, чтобы защитить самого старшего от этих глупых оправданий. — Назовём все вещи своими именами и покончим с этим навсегда, — сказал Джэ, — Говорить буду один раз, поэтому, слушать внимательно. Так-как корейский язык мне ещё не совсем подвластен, я скажу на своём… Итак, все ваши вопросы уместны, конечно, — начал он на английском, — Мы — семья, как ни странно, и всегда решаем проблемы вместе, — самый старший сел и подождал, пока Вонпиль усядется рядом, продолжил, — Никто не знает, что случится завтра и ванговать я не буду тоже, — Джэ посмотрел на Доуна и улыбнулся ему нежно, — Но сейчас, в данный момент, мы с этим щеночком сблизились и будем продолжать наши отношения на радость вам. Хотя, может, я ошибаюсь, — хён посмотрел на Вонпиля, — Как бы то ни было, прошу уважать наши чувства… Сколько это продлится, я не знаю, повторяюсь… Мы будем вместе так долго, как захотим. Кто-то против? Говорите сейчас или умолкните навечно. Сириус* — двойная звезда, которая состоит из звезды спектрального класса A1 (Сириус A) и белого карлика (Сириус B).