Still Warm

Быстрая смерть создает идеальный кадр. Прайм умер с относительно ограниченным ущербом. Несколько потертостей и колотую рану будет легко исправить, особенно если вы ищете только косметическое улучшение. Животные такого рода не нуждаются ни в функционирующих органах, ни в чем ином, кроме самых основных суставов, хотя они могут быть склонны к поддержанию нескольких специфических систем. Оптимус, как и все остальные, просто стоит на месте, когда у него нет команды. Он возвышается над другими Террорконами, покрывая твердым металлом и краской мягкую поверхность, но его плоский взгляд похож на бессмысленные Орды вокруг него. Фиолетовая шнуровка сквозь него, мерцающая в оптике и под капюшоном, говорит все, что нужно. Мегатрон делает знак Прайму следовать за ним. И, прекрасно исполненный долга, Прайм следует за ним. Террорист, конечно, сбит с толку этим процессом, но ему все равно. Они-шаникс, утильсырье, эта партия: Оптимус, однако, — приз. Его армия ничего не значит, когда она сравнивается с простой ценностью самой матрицы в его руках. И, конечно же, вернуть своего драгоценного друга. Этот Оптимус не поправляет его, когда он называет его Орионом. Этот Орион беспрекословно подчиняется. Орион, милый маленький Орион, танцует, когда он говорит, говорит, когда он требует, наклоняется к нему, когда он протягивает руку. Она мурлычет, когда он обращает на нее внимание, как любой послушный питомец. Он опустил Ориона на трон и опустился на колени рядом с ним. Он рисует там красивую картину, послушную настолько, насколько это возможно, символ Его могущества над всеми, кто противостоит. Автоботы вздрагивают всякий раз, когда видят его, боль, которая приносит ему большую радость. _____________________ Голова Ориона мягко лежит на его бедре. В последнее время он привык так сидеть. Его легко гладить, когда он такой послушный, — серво поглаживает его по затылку. Он выглядит как нежный питомец, с удовольствием ворующий лакомства из его пальцев, когда он предлагает ему кусочки лома. Его зубы начинают ломаться зубчатыми рядами, но он не уверен, что возражает. Это выглядит довольно мило на этой рамке. Наличие милого маленького питомца облегчает встречи. Дребезжание Старскрима, часто скучное и многословное, проходит мимо всего лишь в те моменты, когда ему есть с кем поиграть. И именно в такие моменты, когда ему не нужно заботиться о предмете, он задумывается. Он размышляет о морали и о том, почему его это беспокоит. С носителем матрицы под его контролем он-вечный император; с темным Энергоном любой, кто осмелится пойти против него, будет просто кормом для его армии. Он может делать со своими людьми все, что ему заблагорассудится, и, в самом деле, кто будет жаловаться? Орион, милый маленький Орион, прижимается щекой к ладони, желая большего. Кто он такой, чтобы не потакать своему драгоценному маленькому питомцу? ____________________ «На кровать.» Недостатком такого рода существ является то, что они редко делают вещи, которым не предшествует команда. Орион цепкий и счастливый, потому что от него этого требовали, а не потому, что он проявляет замечательную инициативу. Но послушание достаточно прекрасно, полагает он, когда его драгоценный питомец заползает на койку, чтобы растянуться. Он выглядит таким красивым там, фиолетовая оптика сияет, а знаки Десептикона на его плечах мерцают. Он думает, что ему следует вложить деньги в шелка. Они всегда выглядели так глупо на старых башенных мехах, но, ах, он думает, что может сделать исключение здесь. — Перевернись на живот, подбородком к краю койки.» Орион переворачивается, склонив голову к нему. Он знает, что ему нравится держать его в поле зрения. Может быть, это простое послушание, а может быть, это пережиток его смертных дней. Оптимусу всегда было трудно отвести от него взгляд. — Хороший мальчик.- напевает он, шагая вперед, чтобы провести рукой по одной из этих длинных, мягких ног. Как бы хороши они ни были, он испытывает сильное искушение починить тело Ориона. Его Орион был высок, да, но не настолько. Он хотел бы снова носить с собой своего маленького архивариуса. И все эти шрамы, хотя они и вырезаны с гордостью, не подходят для механического перемещения данных из одной точки в другую. Он огибает угол койки, всю дорогу держа руку на спине Ориона, и щелчком открывает панель. Нетерпеливый, его шип вытягивается; и Орион, милый маленький Орион, смотрит на него нетерпеливым, счастливым взглядом. Они всегда хотели сделать это вместе, и теперь, наконец, он может подавить оба их желания. Он наклоняет рот Ориона, напоминая ему не кусаться, и заполняет полость своим шипом. Там удивительно тепло, думает он, учитывая, что единственное тепло, исходящее от «Террорконов», исходит от их энергона. Он все еще мокрый, с его оральной жидкостью, которая все еще действует (он должен будет иметь нокаут, чтобы убедиться, что это продолжается: это действие, которое он хочет продолжать делать), и маленькие шумы, которые исходят от его вокального процессора, когда Спайк скользит все глубже и глубже, замечательны. У Ориона больше нет рвотного рефлекса. Скольжение внутри простое и быстрое и чувствует себя абсолютно прекрасно. Он гладит по затылку своего драгоценного Архивариуса и делает несколько шагов, входя и выходя. Мягкие домашние животные поворачиваются к твердой хватке, ноги сдвигаются, чтобы дать ему лучшее плечо. Он хочет не торопиться с этим, наслаждаться этим, но… Он поймал себя на том, что шипит. Вид его шипа, скользящего в мягкий рот Ориона и выходящего из него, — это уже слишком. Не имеет значения, что оптика Ориона плоская и невыразительная, что острие ломающихся зубов упирается в его шип: не имеет значения, что Орион не хнычет и не умоляет о большем, потому что он действительно этого хочет. Он всегда хотел этого. Он не стонет, потому что его рот полон шипа. Это все. Притворяться легко. Его когти загребают слишком глубоко, когда он опускается на дно, глубоко проникая внутрь Ориона. Переливающиеся пузыри текли из уголков его растянутого рта, стекая по подбородку. Несмотря на колючий комок в горле, он делает довольно хорошую работу, глотая то, что может. В конце концов, террористы всегда голодны, и это было бы довольно хорошим угощением. Это достаточно мило, что Орион плещется на его смягчающем шипе, пытаясь получить каждую каплю. Его шип дергается, довольствуясь рехарденом. Он уже не так молод, как когда-то, и ему понадобится несколько минут. Но, ах, он полагает, что есть вещи, которые он может сделать, чтобы выждать время. — Ложись на спину.» Орион переворачивается на другой бок, с удовольствием продолжая смахивать капли транфлюида со своей щеки. Теперь его рот кажется больше, металл раскалывается, как у многих Терроконов. Позже ему придется это исправить. Когда его любимец отвлекается, он пересекает койку, проводя когтями по покрытому шрамами, изъеденному металлу. Его палец цепляется за каждую рану, слишком живо напоминая ему о давно минувших временах. — Раздвинь ноги и убери свою интерфейсную панель.» Щелчок сигнализирует, что его заказ обработан. Орион сух, или так сух, как обычно бывает, когда они не слишком возбуждены. Его биолайты, когда-то такие знакомые синие, мерцают тем же фиолетовым светом, что и все остальное в нем: он полагает, что это красиво, даже если это не соответствует остальной его краске. Возможно, если ему надоест Вайолет, он добавит фильтры, чтобы его архивариус выглядел точно так же, как когда-то. Мягкий, сладкий и милый. Он ненадолго ныряет, чтобы порыться в коробке, которую держит под своей койкой, сортируя игрушки, временные Моды и файлы данных (отвратительно, как это могло быть во времена его зарождающегося Восстания, так называемые «фикции», составленные ищущими шаникс предпринимателями, приводят к наплыву гладиаторов на Архивариусские интерфейсные видео; теперь он ценит их больше, чем раньше), прежде чем схватить старую бутылку смазки и вытащить ее из бесполезных масс. Теперь, когда он вернул свой Орион, он полагает, что теперь ему ничего из этого не нужно. Хотя смазка будет кстати. Если Орион не отреагирует естественным образом, ему придется сделать еще больше. Он накладывает большой палец на лезвие когтя и протаскивает его через половые губы Ориона, скользя по его входу. Архивариус наклоняется, наблюдая за ним через плоскую оптику. Ему, кажется, любопытно, пусть и отстраненно, наблюдать за процессом. Выражение его лица даже не дрогнуло, когда палец скользнул в него, обводя вокруг края мягкого клапана. Он напряжен, удивительно (и ожидаемо, он предполагает: Оптимус, вероятно, не часто баловался со своими драгоценными солдатами), и его кабели обнимают вторжение второй цифры. Он режет пальцы, осторожно проводя лезвиями по бокам этого мягкого клапана. Ему не нужно быть осторожным, чтобы не порезаться, но он не хотел бы, чтобы его драгоценный архивариус пролил энергон. Смазка хлюпает между его когтями, когда он тянется и толкается, прощупывая узлы, которые он когда-то мечтал наметить. Орион обычно шутил о созвездиях в небе. — Ты чувствуешь это, Орион? — он напевает, протягивая руку, чтобы обхватить ладонью щеку Ориона. — В тебе живет символ единства. Еще один признак того, что нам никогда не суждено было сражаться.» Орион (шипит, оскалив зубы) хнычет, как всегда сладко. Этот раскалывающийся рот пытается грызть его пальцы, запах искусственной смазки манит его вечно любопытного питомца, но он прогоняет их прочь. Позже, думает он. У них есть достаточно времени, чтобы играть в каждую маленькую фантазию, желание и игру, на которую он когда-либо мог надеяться. Но пока… … Клапан Ориона неуклонно ослабевает. Не так быстро, как он думает, но, возможно, таков фактор этой новой стадии жизни. Он должен будет вылечить нокаутом и это, просто чтобы это не заняло так много времени. Ему скорее нравится идея настроить своего маленького питомца на определенную диафрагму, чтобы он мог получить удовольствие всего за несколько минут подготовительной работы. Еще одно преимущество всего этого, полагает он. И все же он устал от растяжек. Орион чувствует себя достаточно свободным на данный момент. Он прикладывает еще одно полезное сжатие смазки вдоль своего шипа, поглаживая его по всей длине (Орион наблюдает за ним, голодный: но, возможно, не так, как ему хотелось бы). Он хватается за длинную ногу и выпрямляется, наслаждаясь видом своего драгоценного маленького Архивариусского клапана, распахивающегося вокруг него. Это жесткое сжатие, такое же медленное, как и предыдущее упражнение на растяжку, но наблюдение за тем, как этот голодный клапан медленно проглатывает каждую секцию своего шипа, делает его вполне стоящим. Рука Ориона дергается, сжимаясь в кулак. Он издает странный звук, что-то похожее на стон, и ему приятно думать об этом, когда его ноги раздвигаются еще больше. — Хороший мальчик, — бормочет он, протягивая руку, чтобы погладить голову своего любимца. Досягаемость сдвигает его еще на несколько микрон, пучки узлов тянутся через его шип. Они даже до сих пор искрятся, посылая вспышки удовольствия вверх по позвоночнику. Он пытается сделать выпад, втягивая кончик в пучок, и Орион снова издает этот странный звук. «Тебе это нравится? — спрашивает он, поправляя хватку на ноге. Он кладет другую руку на плечо Ориона, напрягаясь там, когда вытаскивает свой шип и засовывает его обратно. «Я всегда думала, что тебе понравится быть немного грубой. Ты всегда был таким нежным, таким скромным, таким защищенным… все эти планшеты, которые ты прятал от меня, всегда были грубыми и острыми, такими страстными, какими только могут быть твои слова. Но тебе больше не нужно скрывать свои желания, Орион. Я буду настолько груб, насколько ты захочешь.» На этот раз он быстрее, толкаясь достаточно сильно, чтобы протиснуться через другое отверстие. Стон эхом отдается в его собственной груди, наслаждаясь влажным скольжением и искрами, вспыхивающими вдоль его тела. Орион теплый, теплее, чем должен быть, но это нормально. Жара ощущается чудесно, подчеркивая резкое похолодание его шипа, выскользнувшего почти полностью. Искры вспыхивают, как глоток темного энергона вдоль его нервов, побуждая его принимать, принимать, принимать. И вот, он это делает. Он сгибает Ориона пополам и врезается в него, проталкиваясь через отверстия и втыкая головку своего шипа в заднюю часть клапана своего питомца. Пучки узлов освещают его по пути, вырывая стоны и шипение из глубины его груди. Его искра (или, возможно, то, что собрано вокруг этого одинокого осколка тени, то, что можно посчитать за жизнь в нежити) пульсирует с каждым толчком, все более и более голодная. Еще один забавный маленький шум вырывается из его питомца. Посмеиваясь, он наклоняется, чтобы уткнуться носом в нагрудники своей любимой, покусывая мойку лобового стекла. Корм такого рода имеет тенденцию быть довольно чувствительным, новым для кадра, и он воображает, что Ориону это очень нравится. Он, конечно, может не хныкать и не умолять так много, как раньше, но он знает, что Ориону это нравится. И именно с этой уверенностью он ускоряет свои толчки, поражая самый глубоко посаженный пучок нервов, пока-- Орион неожиданно вскрикивает. Фиолетовые искры летят по его телу, кулаки царапают плоскую койку. Удивленный, Мегатрон обнаруживает, что его толкают лицом вперед в его собственную перегрузку, рывок вперед и проливание трансфлюида глубоко внутри. Он хлещет наружу, не имея места, чтобы пойти, проливаясь на его койку и окрашивая серебро гульфика Ориона. Орион, к его чести, кажется странно смущенным тем, что только что произошло. Он скулит и щиплет воздух, оптика мечется во все стороны. Тихонько шикнув на него, лорд освобождается, чтобы погладить его и снова погрузиться в молчание, позволяя своему любимцу покусывать его пальцы, пока он не успокоится. Довольный этим маленьким сюрпризом, он гладит Ориона по голове и решает прибраться позже. Взаимное послесвечение с чем-то, что он не ожидал, что будет способен перегрузить, — это то, что нужно наслаждаться, в конце концов. Это, думает он, сделает предстоящие дни еще более приятными.