⊹⊹⊹
Стоит «служанке не по-своему желанию» выйти в потускневший без дневного света коридор с кухни, как из недостроенной спальни доносится грохот. «Отче наш, если ты есть и слышишь меня, бедного Серёженьку, только нашедшего вроде-как своё счастье, прошу, сделай так, чтобы по моему возвращению на полу не валялся в раскоряку Бестужев-Рюмин с белой мордой и сломанными руками или хотя бы валиком.». Затишье прерывает слабый вой с упоминанием господа всуе. Не долго длился приличный лексикон пострадавшего, заменяясь бранью в тот же момент, как и мысли «бедного Серёженьки». Открывается картина маслом: Миша с белыми усами сидит на полу с валиком в одной руке и свалившейся стремянкой во второй, проклинает весь белый свет, перекрикивая замолчавшее в одночасье радио. Муравьёву очень хочется рассмеяться, согнувшись в три погибели, и одновременно взвыть от своего «вроде-как счастья», но внутренняя мать-наседка вынуждает нацепить тревожную гримасу, тут же поспешив к месту происшествия. Кружка забывается где-то на полу. Ладони первым делом хватают покрасневшее лицо, к удаче, не пострадавшее, если, конечно, не считать побелевшие злощастные усы, так надоевшие Серёже при поцелуях. «Вот и повод наконец сбрить их, спасибо, боже, за кривоногость Миши.» — Се-е-ерж. — Болезненно тянет Бестужев, выкидывая всё куда подальше, на сколько это получается, из рук, протягивая их к шее старшего, обвивая. — Боже, ты же в курсе, что самая настоящая ходячая катастрофа? — Поглаживая пострадавшего по макушке, шепчет Муравьёв-Апостол. Вот тебе и отошёл на секунду, какой там глицин, когда тут ребёнка оставишь одного без присмотра с лестницей на пару и всё, ни того, ни другого. — Дойдёшь хоть до ванны? — Ответом следует ленивое мотание головой. Вздох Сергея и тело подхватывают с бетонного пола на руки, направляясь на осмотр покалеченого. Благо, дойдя без дополнительных приключений, Мишеля аккуратно усаживают на край матовой ванны, прося хотя бы сейчас не петушиться. Как истинная старуха, Муравьёв, хрустя суставами, опускается на колени, начиная копошиться в нижней тумбе на наличие аптечки.⊹⊹⊹
Царапины обработаны, усы, чуть ли не через слёзы, но сбриты, ребёнок сидит в изляпанной ещё сто лет назад щербетом простынке на подоконнике, попивая, всё же нагретый «наседкой», чай с двумя ложками сахара, пялясь на недокрашенный угол и смазанное пятно на потолке, теперь так ярко выделяющееся. Месяц искал нужную жемчужную краску, все нервы измотал себе и за компанию мотающемуся Кондратию, думал за трое суток уж точно управятся без проблем и тут на тебе, шапито одного актёра. Сергей подсаживается рядом, отодвигая давно выключенное радио. На колени горе-страдальца падает кулёк тех самых приторных конфет с кривой ромашкой на упаковке. «Даже дизайнер у них всратый» — произносит Рюмин уже на протяжении года перед тем, как поглотить десяток таких. Сейчас юноша молчит, лишь поднимает уставшие, но благодарные глаза, опуская голову на крепкое плечо. — Знаешь, криво, но со вкусом. — Тихо лепечет Апостол в попытках подбодрить. — Своеобразный постмодерн, во! — Щёлкает по носу насупившегося Мишеля, расплываясь в мягкой улыбке. — Или лучше футуризм? — Лучше, если ты молча поцелуешь меня в щёку, и мы пойдём спать. Мне без пяти минут нужно поплакаться в подушку, так что давай быстрее. — Отчеканивает Бестужев, тут же с гордым видом подставляя лицо для упомянутого в начале действа. Муравьёв закатывает глаза, однако ж, тепло целует своего калеку на одну хромосому в указанное место, захватывая в кольцо из рук. Не проходит и пятнадцати минут, как подоконник опустевает, скрашивая компанию лишь полупосутой кружке с потёртым радио подле. Постмодерное нечто на потолке оставляется сохнуть до утра. «Ужас диабетиков», на удивление, не съеден, а забирается под подушку, дабы начать завтрашнее утро с недовольства и сахара на зубах. Всё тот же запах породнившейся сырости и ментоловых сигарет, ничего не выветривается, сколько не гоняй форточку, но теперь есть ещё и тепло. Такое же обыденное и родное до мурашек.