Взгляды

Видит Мерлин, Малфой святым не был. Он всегда знал собственную выгоду, всегда знал, как идти по головам ради достижения цели. Но, видит все тот же многострадальный Мерлин, смотреть на вечно печальное лицо Грейнджер в Большом Зале и на ее полудурочных дружков, не вынес бы никто. Нет, разумеется, он мог просто отводить взгляд — в конечном итоге, за столами было полно людей. Но у него не получалось. Не получалось с очень давних пор, еще до войны, а после нее — и подавно. Потому что там, где Грейнджер и ее рыжий остолоп, всегда был и он. Лохматый, взбалмошный, с его дурацкой искренней улыбкой, сильными руками и усталым взглядом потрясающих зеленых глаз. Как же Драко устал! Всем богам известно, что сил в нем почти не осталось — всегда смотреть на него и никогда не получать хоть мимолетного взгляда в ответ. И никогда, никогда не замечать на себе внимательный, чуть тревожный, но всегда мимолетный призрак взгляда с другой стороны стола. Все равно он бы никогда не поверил. Видеть ни о чем не заботящегося Уизела было тошно, смотреть на Поттера — больно так, что несчастное, замученное сердце пропускало удар, а Грейнджер хоть как-то скрашивала эту картину. Ее огромная копна кудрявых волос всегда служила оправданием, почему взгляд Драко так и притягивал гриффиндорский стол. Невозможно такое не заметить! Впрочем, считал Малфой, так могли думать только дураки. Действительно невозможно было пропустить заливистый, ставший каким-то взрослым смех Поттера. Все остальное было неважно. Но не только Герой-с-дырой повзрослел после войны. Она на всех оставила след. А на Драко, пожалуй, и больше, чем на остальных. Попробуйте пожить в одном доме с Темным Лордом и его компанией буйно помешанных — как вам, понравится? Постоянные, не сходящие пятна крови на стенах, запах рвоты, крики жертв. От одних только воспоминаний его передергивало — иногда не помогало и осознание, что все это осталось в прошлом, ушло, оставив ему лишь остатки себя самого, разодранную в клочья душу и тяжелое одиночество. С годами Малфой научился замечать не только одного Поттера: задумчивого или веселого, спорящего с кем-то или смеющегося над чужой шуткой. Герой так настойчиво ратовал в судах за семью Малфоя — он спас их, отец получил до смешного маленький срок, а матери разрешили и вовсе уехать из страны. Спас, а вместе с тем подарил ему зудящую в каждой клетке надежду и звенящее одиночество. У него было мало друзей и до войны — а она забрала их всех. Слизерин всегда оставался змеиным факультетом — зависть имела место быть. Тем более, такая — когда его родители оказались спасены, избежав убийственного поцелуя с азкабанской тварью. Бывшие его друзья по-прежнему держались вместе, но в свою жизнь Драко упорно не пускали: бросали косые взгляды, презрительно улыбались и молчали. Даром, что не подначивали и не издевались. Все-таки взрослые люди. А он остался совсем один — и к его бесконечно долгим мыслям о лохматом Поттере в его дурацких очках прибавились и мысли о дружбе. Не зависть — но смотреть на то, как даже война не смогла разлучить золотую троицу, как только сблизила их, было невыносимо тоскливо. Что было бы, прими они и его в свою компанию? Мог бы он тогда бесконечно обсуждать с Грейнджер учебу, привалившись к теплому боку сидящего рядом Поттера? Смог бы вытерпеть противного рыжего Уизли, если Поттеру его шутки кажутся смешными? Смог бы почувствовать себя не одиноким? От этих мыслей Малфоя тошнило. В каком же он, должно быть, был отчаянии, мечтая о дружбе с предателем крови, грязнокровкой и их придурочным героем-дружком? Он — наследник и лорд! Впрочем, даже подобные мысли звучали теперь смешно. После войны чистота крови не имела значения. А друзья Поттера, пусть он и ненавидел их за то, что они могли быть рядом с ним — они, а не Драко! — могли оказаться вполне неплохими людьми. Ведь водится же с ними как-то его ненаглядный очкарик? В общем, вечно печальная Грейнджер его раздражала. Более того — он бессильно бесился, потому что, кажется, среди ее полных идиотов-друзей, ни один не понимал причины ее расстройства — даже рыжий Уизел, который, как оказалось, был в нее влюблен. И ему бы приглядываться повнимательнее да понимать причины печали своей визави — ведь может же он, Малфой, всегда различать настроение Поттера, даже с ним не общаясь — но полудурок получил от ставшей какой-то тихой Грейнджер от ворот поворот, пострадал, приличия ради, пару месяцев — да и плюнул, все чаще проводя время с Браун, а Гермиону воспринимая как подругу, не больше. Хотел бы Малфой так уметь! Но его больные чувства не отпускали уже много лет, как, кажется, и саму Грейнджер, которая при любой возможности тоскливо, отчаянно смотрела на темные, отросшие волосы чудом выжившего профессора-зельевара, после войны вернувшегося в Хогвартс. Может, поэтому Драко и замечал их — в ее глазах он периодически замечал свой собственный взгляд. И, не умея помочь себе, проклиная себя за невесть откуда взявшуюся тягу к благотворительности, Малфой решил помочь ей. Должен же быть хоть кто-то в их троице счастлив? И, может быть, тогда Поттер на него посмотрит… Хотя бы один раз. Здраво рассудив, что лично его Грейнджер никогда не послушает, бывший-лорд-Малфой принял, кажется, самое неправильное решение в своей жизни. Уловив момент, когда Поттер остался в коридоре один, он сильною рукою схватил его за рукав и затащил в пустой класс, накрепко заперев дверь. — Малфой, рехнулся? — недоумевающе разглядывал его Поттер, словно дикого зверя увидел впервые, — чего тебе нужно? — Поговорить с тобой, — коротко отрезал Драко, — выслушаешь? — Как будто тебе это действительно нужно, — как-то горько выдохнул национальный герой, привычно потирая тыльной стороной ладони шрам, — выслушаю, куда деваться. Говори. Сердце Малфоя предательски пропустило удар. «Как будто тебе это нужно». А что, безголовый, не похоже? Заметил бы, если бы хоть раз обратил внимание! Кому тут еще что не нужно. — Ну чего ты замолчал? — переспросил Поттер, мгновенно обретая свою чертову тревогу в зеленых глазах, — говори, Малфой. Этого только не хватало! Отчетливо ощущая, как щеки начинают предательски заливаться краской от этого заботливого взгляда, а пальцы — подрагивать, Малфой вздернул подбородок, окончательно приняв решение. — Твоя Грейнджер влюблена в Снейпа. Только идиот, как ты, мог не заметить, что от нее скоро один призрак останется, — презрительно выдавил слизериниц, приподнимая бровь, — не в твоих, кажется, принципах бросать подругу в беде. А я предлагаю помощь — первый и последний раз. Уж я-то знаю своего крестного. Или ты сам на нее виды имеешь? — ядовито добавил он в конце, ненароком прикусывая губу. Вид у Поттера был такой, словно ему сообщили, что Темный Лорд возродился. Вся его напускная сдержанность тут же слетела, а сам он стал похож на мальчишку: недоуменно хлопал глазами, болтал ногами, устроившись на ближайшей парте, почесывал затылок и, словом, совершенно ничего не понимал. — Гермиона? В Снейпа? Но как? Чего? Ты шутишь, наверное, — скороговоркой выдал он, а потом добавил, как припечатал, — да тебе на войне все мозги вышибли, Малфой. — Да что ты говоришь, пустоголовый идиот, — раздраженно выдохнул Драко, с трудом сдерживаясь, чтобы не встряхнуть недогероя за грудки, — это просто тебе по-прежнему нужны очки получше. Не хочешь — не надо! Живи с этой информацией и помогай ей, как хочешь. Или тебе все равно? Я дважды помощь не предлагаю, так что можешь продолжать мне не верить, — круто развернувшись и в два огромных от ярости шага достигнув двери, Малфой схватился уже было за ручку, чтобы выйти, забыть весь этот позор и существовать дальше. Ведь можно же было просто смотреть — дернул его боггарт во что-то сунуться! Глаза предательски зажгло, защипало, а горло стиснула холодная рука стыда. Это же нужно было! — Малфой, стой, — послышалось вдруг за его спиной как-то совсем глухо и по-взрослому печально, — стой, кому говорю! Останься, я тебе верю. Худые плечи вздрогнули, а светлый, почти прозрачный кадык дернулся — дверную ручку Драко так и не выпустил. И, видит многострадальный Мерлин, готов был потянуть ее на себя — но на плечо легла горячая сильная ладонь: удерживая как-то мягко, просяще. — Ну останься ты, а, — пробурчал Поттер, притягивая слизеринца обратно в класс, — я ведь правда верю. Только идей у меня нет. Что ты предлагаешь, а, Малфой? Но Драко уже ничего не предлагал. Всего этого ему было слишком много: впервые за долгие месяцы разговаривать с кем-то лично, тем более, когда этим кем-то оказался его вожделенный Поттер, ощущать на плече теплую ладонь, слышать — именно от него — глухое: «я тебе верю», а потом вдруг оказываться притянутым к широкой груди. Как будто не об этом он мечтал всю свою жизнь, как будто не этого так сильно хотел. И, плюнув на все приличия — да разве было ему, что терять теперь, когда и так ничего не осталось? И почему-то верилось, что уж Поттер-то смеяться не будет. Сейчас — не будет. — Малфой нервно вывернулся из его пальцев, и, вместо того чтобы отойти, уткнулся лбом в крепкое плечо. Плечи его мелко задрожали от слишком долго копившихся внутри чувств, боли и страхов. А еще сердце у Поттера стучало почему-то совсем не ровно — заходилось в частых ударах, а пальцы его, прижимающие к себе слизеринца, подрагивали. — Ну что ты, — прошептал он, — что такое? Драко? Я обидел тебя, скажи? Да боггарт бы побрал этого Поттера! Переживающего будто бы и вправду за него, назвавшего по имени, заботящегося. Глаза снова предательски защипало. — Отвяжись от меня, придурок, — выдавил Драко ему в мантию, позорно шмыгая носом и, в противовес своим словам, утыкаясь в него только сильнее. — Да как же, отвяжусь я теперь, — фыркнул вдруг Поттер, — а вдруг это мой шанс узнать, что тебе не все равно? А там и Гермионе поможем… Ну что ты, Малфой? Взбесился ты, что ли?! А слизеринец, казалось, и правда взбесился. Дурное сердце забилось сильнее, а ярость поднялась так внезапно, что заложило уши. Мгновенно собравшись, Малфой оттолкнул Поттера, с силой хватая его за грудки: — Мне не все равно?! Мне?! Ты, пустоголовый идиот, даже не посмотрел на меня ни разу! Да что ты знаешь о том, как мне может быть не все равно! Что ты вообще обо мне знаешь, а! Пусти меня, идиот! Пусти, говорю, и убери свои мерзкие лапы! — Ну, теперь я точно знаю, что тебе не все равно, — засмеялся Гарри, совершенно не собираясь никуда убирать «мерзкие лапы». Засмеялся своим искренним смехом, мгновенно заставив всю ярость Драко исчезнуть так же быстро, как она появилась. Слизеринец молча обмяк в удерживающих его руках, — а еще я знаю, что нам нужно поговорить. И что отпускать я тебя теперь не собираюсь. Ты-то тоже не знаешь, чем моя, по твоему выражению «пустая», голова была на войне забита. — Чем… забита? — недоуменно уставился на него Драко, впервые разглядывая зеленые глаза так близко. Оказывается, в них были совершенно невыносимые коричневые крапинки, — как. отпускать не собираешься? И о чем поговорить? — Как, «о чем»? — усмехнулся Поттер, совершенно автоматически стискивая плечо Драко, — так что ты там предлагаешь по поводу Гермионы? — Да какая, к дьяволу, Грейнджер! — тут же взвился Малфой, — причем тут вообще она?! — А ты всегда такой злобный, а, Драко? — хитро ухмыльнулся Поттер, мгновенно напоминая Малфою давно услышанную им сплетню, что шляпа предлагала будущему герою Слизерин, — чего ты развопился? Сам ведь предложил. Но Драко и сам был слизеринцем. И не зря. — Злобный, только когда разговариваю с идиотами, — процедил он, а потом, вновь вздернув подбородок, посмотрел Поттеру прямо в глаза, — посмотрим, захочешь ли ты со мной разговаривать после этого. И, словно кинувшись в омут с головой, быстро прижался к губам Поттера своими. Тот, на удивление, лишь вцепился в Малфоя крепче — притягивая к себе, запуская мозолистую ладонь в мягкие, как шелк, белые волосы. Кажется, разговор о Грейнджер откладывался. *** Новость о внезапно возникнувших отношениях между Малфоем и Поттером произвела настоящий фурор, спровоцировав появление тысячи и одной сплетни, повергнув рыжего Уизли в праведный гнев, а у Гермионы вызвав приступы искреннего смеха. — Как ты мог, Гарри? — вопил Рон, нервно сжимая кулаки, — это же! Это же Хорек! Он же нам враг! — Рональд Уизли! — звонкий и, впервые за месяцы, немного оживший голос Гермионы мигом прервал тираду гриффиндорца, — никаких врагов у нас не осталось. Разве не за это мы боролись на войне? Но в одном я с тобой согласна. Как ты мог, Гарри?! Сердце у Поттера тревожно пропустило удар. Бросив быстрый взгляд на разом потухшего и закусившего губу Малфоя, он лишь крепче сжал его руку, мысленно готовясь ко всему. Но в груди разливалось горькое разочарование — неужели такие у него друзья? Неспособные принять его выбор. Его счастье. Ну ладно, Рон! Гарри знал, что уж ему-то просто нужно время, чтобы все обдумать и принять. Но Гермиона! — Как ты мог, Гарри?! — повторила она, вдруг широко улыбнувшись, — Как ты мог так долго тянуть? Я-то думала, вы никогда не догадаетесь поговорить. Вставший было в горле комок растворился мгновенно. Это ведь его невыносимая Грейнджер, его любимая Гермиона! Конечно, она все поняла. Хотя поговорить с ней определенно нужно — что значит, «никогда не догадаетесь»? Не зря она, все-таки, лучшая волшебница своего возраста. Малфою, стоявшему рядом с ним, кажется, тоже полегчало. Он неуверенно улыбнулся в ответ, осторожно отпуская руку Гарри — и на то была причина: на хрупкого и исхудавшего Малфоя обрушилась целая буря из кудрявых волос и крепких объятий. — Добро пожаловать в семью… Драко, — дружелюбно фыркнула Гермиона, после коротких объятий протягивая ему узкую крепкую ладонь. — Вот видишь, Поттер, — не упустил он возможности подначить гриффиндорца, — твоя подруга всегда была умнее тебя. Она-то мне руку пожала. А Гарри, совсем не обидевшийся и готовый слушать подобное хоть часами, лишь бы видеть, как Малфой постепенно отмирает, громко захохотал, толкая его в плечо: — Я тебе кое-что другое пожму. Но, вообще-то, передумаю, если будешь так себя вести. Лицо Рона, кажется, стало краснее его волос. Зрелище это веселило Поттера и вселяло в Малфоя живительные силы старого-доброго слизеринского принца: умного, утонченного и безукоризненно вежливого. И, плюнув на вековые условия, он вдруг шагнул вперед и протянул бордовому Рону руку: — Смирись, Уизли. Не так я и плох. А Рон, недоверчиво и немного брезгливо смерив его ладонь взглядом, глянул на лучшего друга — впервые после войны веселого, будто прежнего — и принял для себя решение: — Добро пожаловать, слизеринский выскочка, — дернул он плечом, пожимая крепкую ладонь, — говори, если обидят. У нас не только Поттер отлично дерется. — Не ври! — тут же встрял невыносимый Поттер, принявшись ерошить рыжие волосы, — дрался я всегда лучше! — Несносные мальчишки, — доверительно повернулась к Драко Гермиона, — и так все семь лет. И правда, привыкай. — Ничего, Грейнджер, — хитро ухмыльнулся Малфой, — здесь есть ты, а значит, я могу не бояться за свой блестящий интеллект, который бесславно затухнет. Тем более, мне есть, что тебе рассказать. Вздернутая бровь Драко заставила Гермиону вздрогнуть. Он не был похож на Гарри или Рона: пронзительный взгляд серых глаз, она готова была биться об заклад, явно свидетельствовал о том, что уж Малфой-то давно разгадал ее страшный секрет. А тот, словно в подтверждение ее опасений, коротко сжал ее ладонь: — Не бойся ты меня, — наклонившись ближе, негромко сказал он, — не в моих интересах обижать лучшую подругу Поттера. Я, знаешь, не настолько хочу умереть. Чуть дрогнувший на последней фразе голос Драко заставил чуткую Гермиону не столько поверить ему, сколько забыть ненадолго о своих переживаниях и сжать длинные прохладные пальцы в ответ: — Надеюсь, перехочешь, — так же негромко ответила она. — Вы что там устроили?! — послышался сбоку недовольный вопль Поттера, — Гермиона, он уже занят! Драко! — Ну началось, — одновременно фыркнули Малфой и Уизли, а после, переглянувшись, расхохотались. Кажется, друзья Поттера и вправду не были такими уж отвратительными. *** В одну из долгих, затянувшихся бессонных ночей глупая мечта Драко совершенно случайно исполнилась, окутав его, словно теплым пледом, уютным чувством безопасности, которой не было у него уже много лет подряд. Все гриффиндорцы уже давно спали, а они так и остались сидеть у камина: прислонившаяся спиной к креслу Гермиона, напротив нее — полудремлющий Поттер, так и не убравший руку с плеча сидящего рядом с ним Драко. Языки незатухающего пламени тянулись вверх, пощелкивали и разбрасывали вокруг себя маленькие искорки, отражающиеся в глазах у неподвижно сидящей Грейнджер. И, заметив ее печальный, задумчивый взгляд, Малфой снова узнал прежнего себя: мыслями с человеком, которого, казалось, не может быть рядом. Безнадежное смирение, ядом разливающееся в легких. Узнал себя — и вдруг решился: — Послушай, Гермиона, — негромко позвал он, заставив ее, вздрогнув, отвлечься от собственных мыслей, — можно с тобой поговорить? — Можно, конечно, — тепло улыбнулась она, в который раз поражаясь его воспитанности и сдержанности: это не вечно дерганный Рон. Ей вообще всегда нравилась сдержанность… Прервав поток снова стремящихся к единственному на всем свете человеку, она перевела взгляд на Малфоя, — что случилось, Драко? — У меня — ничего, — выразительно глянул он на спящего в кресле Поттера, — зато я знаю, что случилось у тебя. Знаю — и хочу помочь! — Ты не можешь… — залилась краской девушка, не отрывая, однако, взгляда от слизеринца. — Вообще-то, могу, — фыркнул Драко, — он же мой крестный. И он, кстати, считает тебя единственной достойной ученицей. И, расплываясь в довольной улыбке, глядя на стремительно краснеющую Гермиону, продолжил: — А еще, готов спорить, ты первая девушка, которая может стать достойной соперницей вечному образу миссис Поттер в его голове. В конечном итоге, он тоже не идиот — и давно уже принял чету Поттеров как должное. Правда, меня он чуть не пришиб, — рассмеялся Драко, — ну, когда узнал о моем Поттере. Этого, сказал, только не хватало в нашей семье. Поверь, Гермиона, он заметил тебя. — И… И что же ты предлагаешь делать, Драко? Не могу же я просто… — часто моргая и касаясь горящих щек, недоверчиво проговорила Грейнджер, которая, казалось, вот-вот расплачется. — Да, говорить ему вот так я и правда не советую. Он сварлив и не выносим, — Малфой, заметив гневный взгляд Гермионы, тут же осекся, — ладно-ладно, прости. Но я имею право! Знаешь, сколько мне от него нотаций пришлось выслушать! Говорить прямо я действительно не советую. Зато настаиваю на любой научной работе под его руководительством — это потрясающий вклад в твое будущее и гарантия ваших постоянных встреч. А там уж разберешься. Ты же, все-таки, лучшая волшебница всего твоего полудуручного факультета. И достаточно храбра. Не бойся, Грейнджер. Если что — к нему пристану я. А он, — горделиво добавил Драко, — еще ни разу не сумел от меня отвязаться. Вообще-то, тягой к благотворительности Малфой и правда никогда не страдал. Но благодарно загоревшиеся глаза Грейнджер, которая, кажется, старательно сдерживалась, чтобы не кинуться его обнимать, того стоили. Как стоило и все это: крепко спящий, но так и прижимающий его к себе Поттер, и его огромная, горячая любовь, и рассказы о том, как следил за ним с шестого курса, и даже вечно бурчащий Уизел, который и правда сумел принять его и даже изредка подначивать, и долгие разговоры с Грейнджер. И, глядя на нее, раскрасневшуюся и ожившую, Драко улыбнулся и вдруг искренне пожелал, чтобы у нее все вышло. Ведь, кажется, в их теперь-уже-четверке она осталась последней, кому на голову еще не свалилось бессовестное счастье.