суровые русские будни такие суровые.

      Пересекая государственную границу, Риг переживает какое-то крайне-крайне смутное чувство ностальгии — (так, ему кажется, оно должно называться) — вкупе с воспоминаниями его весьма скорого побега из России после окончательной ссоры с её президентом; ах, кажется, Урду не особенно понравился частично разрушенный политический строй, что поделать. В тот момент Риг совершенно не представляет, что когда-либо сюда вернется, и благоразумно скрывается в Европе на несколько лет.       Но жизнь — такая непредсказуемая вещь, и Риг лишь дежурной улыбкой одаривает лиц таможенного порядка, надеясь, что дражайший брат не объявил его публично и официально вне закона. а еще спокойствия ради Стаффорд не мчится в Москву, а остается в этом маленьком приграничном городке и селится в какой-то совсем нищенской квартирке. Что поделать, придется озаботиться и найти, чем же себя и тут занять.       Из своего "убежища" Риг лишний раз не выходит, а над проектами работает дистанционно — извечный ноутбук всегда под рукой. Удивительно, но подобный образ жизни весьма скоро становится привычным, и Стаффорд день за днем коротает за работой. Появляться на улице получается тоже нечасто – и это весьма кстати: светить свое местоположение совсем-совсем не хочется — вряд ли Урд его простил или горит желанием это сделать. Но, увы-увы, чувство голода — чувство неприятное и все еще в его жизни присутствующее, и выйти за продуктами приходится, о чем Стаффорд _о ч е н ь_ сильно и сразу же жалеет. — Хэй, красавчик, подбросить?       Когда перед ним резко тормозит последней модели джип, а следом раздается звонкий голос, Риг проклинает весь этот мир и Российскую Федерацию, в частности. А почти родной сын улыбается во весь рот, для приличия даже пару раз посигналив. О том, что Ферид Батори является заместителем директора какого-то важного градообразующего здесь предприятия, Риг как-то благополучно подзабыл. — Боже-боже, это же мой дражайший папочка! И кто бы только мог подумать, ка-ак тесен наш мир, — Ферид лучезарно и ослепительно улыбается, одаривает этой улыбкой мужчину. — Запрыгивай.       Отчего-то Ригу кажется, что у фразы этой должно быть красноречивое продолжение «...Или я тебя перееду», и идея эта имеет место быть — кажется, дорогой сын тоже не очень его простил за весьма скорый отъезд. Какая досада, право слова, она почти трогает сердце Стаффорда — почти. — Разве ты не должен быть в это время на работе, Ферид? — спокойно вопрошает Риг, занимая место впереди и рядом с водителем и предусмотрительно пристегиваясь. — Разве ты не должен быть в это время в бегах и изгнании? — ай; Риг почти ощущает, как на невозмутимом лице дергается бровь и пролегают легкие морщинки — «шпилька» в его сторону весьма ощутима.       Ферид достаточно легко управляется с вождением, и Стаффорд постепенно даже немного расслабляется; о, ну, безусловно, в голове еще держатся вопросы «Куда ты меня везешь?» и «Что вообще этот ребенок вознамерился делать?», но они оставляются на второй план. — Так что, расскажешь, и зачем это тебе потребовалось возвращаться в страну, где тебя ненавидит сам президент? — Батори, как всегда, ненавязчиво посмеивается; он весьма и весьма привык к азартному поведению, а шанс поиздеваться над блудным родителем упускать ни-в-коем-случае нельзя. — Работа, работа, что же еще это может быть, — Стаффорд расслабленно прикрывает глаза, но и в долгу не остается, парируя: — А ты расскажешь, куда везешь меня? Неужели вершить невероятно жестокий план отмщения своему отцу?       Ферид смотрит долгим, внимательно-скучающим взглядом, будто бы размышляя; и план, и желание действительно присутствовали, и какие-то тонкие струны безрадостной жизни жаждали получить ответы на терзавшие его вопросы, жаждали должного объяснения своему внезапному уходу, жаждали и вправду отведения души за всё-всё-всё время. Но в конечном итоге Батори лишь резко выкручивает руль и показательно зевает. — О-ох, скукота какая, — Ферид широко улыбается; Ригу кажется, что как-то не очень преисполнена добра эта улыбка, но это только кажется. — Вообще-то, у меня сейчас обеденный перерыв, и я везу тебя перекусить.       Радоваться ему или нет, Риг так и не решает.       Во второй раз Риг свою вылазку в культурный центр городка проклинает куда сильнее, а еще очень нервно потеет, холодеет и почти дергается, когда видит внушительный кортеж недалеко от достопримечательности-монастыря, а среди толпы строгих «костюмированных» охранников — родного братца. Благо, проклинает в этот раз не в одиночку — стоящий едва что не вплотную к президенту Ферид, находящийся у Урда в почти той же степени "не в чести", паникует ничуть не меньше — по немного дерганной улыбке и не оставляемой в покое пуговице белоснежного пиджака все становится более, чем понятно. И Риг предпочитает держаться чуть поодаль, невзначай прогуливаясь вдоль рядков мелких магазинов и лавочек и наблюдая за процессией.       На протяжении этой делегации вообще нервничают все, неосторожными словами и действиями опасаясь вызвать неудовольствие президента, но Урда едва ли это как-то волнует — голова забита международными вопросами, а атмосфера храма действует как-то туманяще. В голове хаотично мешаются соглашения с иностранными представителями и чуть путаются даты — кажется, завтра к нему должен прибыть посол из Великобритании, а в следующий четверг он и сам намеревался отправиться во Францию. — ..ох, господин президент, признаться, без своего заместителя я бы никогда такого успеха не достиг бы, ха-ха. — ..не стоит-не стоит, директор, такая похвала мне слишком льстит.       Так или иначе, а голоса сопровождающего его общества отвлекают, и слышатся в них нотки знакомого до глубинной неприязни голоса. Урд оборачивается на бодрые и звонкие интонации, взглядом пересекается с Феридом, кажется, даже хмурится, судя по очень нервной улыбке и чересчур резкому рукопожатию, но в целом ему как-то не до "племянника". Тем более, тот, кажется, относительно сумел прижиться в России и этой крохотной провинции без вреда окружающему миру — заслуга ли Джиллеса, вовремя взявшего опеку над брошенным ребенком, или то благодаря исключительному и весьма талантливому мышлению, Урд не особенно знал и ему это не особенно было интересно. — Позвольте я официально вам представлю — Ферид Батори, буквально что моя вторая голова и правая рука во всех вопросах, — директор просто светится, но о самом талантливом заместителе такого президент сказать не может и лишь как-то расплывчато и скомкано кивает. — С Феридом Батори мы знакомы, и я весьма рад его пользе, — следует ровный ответ. — О, а я весьма рад быть полезен вам и вашему государству, — прорывает на словесный поток, на который Урду, в общем-то, все равно.       И слава Богу, внутренне уверяет себя Ферид.       Поплутав по обширной территории монастыря еще с полчаса, Урд обходится сдержанными фразами, обещаниями инфраструктурой города тщательно заняться и уезжает. Лишь на мгновение президенту кажется, что где-то мелькает знакомый классический крой костюма, но подтверждения этому он не ищет и не находит. Риг же, со стороны за процессией наблюдающий, судорожно-нервно выдыхает, а Ферид Батори дает себе установку по возвращению в офис выпить чего-нибудь высокоградусного — без сомнения, на месте его не испепелили бы, но Ферид прекрасно знал, насколько родственные встречи плачевно могут оказываться, и явно не горел желанием испытывать трудности семейных взаимоотношений на себе. А потому торопливо забирается в машину и покидает место встречи.       Риг провожает его донельзя философским взглядом и тихо вздыхает — с семьей иногда столько-столько проблем. — Россия есть какое-то невообразимое испытание для моего немолодого сердца, прости господи.       Риг чуть мотает головой и растирает ладони: в России еще и весьма холодная погода, о чем он успел позабыть. — О да, конечно, я беру этот шерстяной шарфик и варежки, большое спасибо.