Всё ещё горит

— Я бы осталась тут навсегда, — тихо шепчет девушка, одетая в белоснежный просвечивающийся сарафан. Её босые ноги по щиколотку омываются волнами океана, оставляя на загорелой коже тонкую полоску пены. Её руки беззаботно раскинуты в разные стороны, а волосы треплет лёгкий бриз. Подобно статуе Христа, она стоит тут и дарит невероятную благодать. Открытая, чистая, свободная — такая, какой Кэтрин Баррелл только мечтала когда-то стать. — И бросить всё? — иронично смеётся в ответ Кэт. — А почему нет? — спрашивает девушка, слегка повернув голову. Её лицо было полностью свободно от косметики, но природа щедро наградила её естественной красотой, которой хотелось проникнуться и в которой хотелось раствориться без остатка. — Мы имеем только одну жизнь, без сохранений и перезагрузок. Так почему бы не взять и не прожить её так, как хочется? — Потому что есть обязательства, Домми, — ответила Кэт, приобняв девушку за талию со спины. Она была выше ростом, и её подбородок уткнулся в макушку Доминик. Несмотря на свой ответ, Кэт очень хотела согласиться и плюнуть на всё, чтобы остаться здесь, рядом с ней. — Неужели ты так и хочешь всю жизнь оглядываться на обстоятельства? — Доминик накрыла своими ладонями пальцы Кэт на своей талии. — И взвешивать каждое слово, каждую мысль прежде, чем сделать что-то по своему? — Иначе я не умею. Я всю жизнь жила так, с самого детства. Всегда была ответственной, понимаешь? — А сейчас? — Доминик широко улыбнулась, будто бы не нуждалась в ответе. Она знает всё, о чём спрашивает, но её голос спокойный, ровный и тёплый. Такому голосу хочется отвечать и отвечать. — А сейчас я смотрю, как солнце заходит за горизонт. Несмотря ни на что, каждый вечер оно прячется, чтобы с утра появиться вновь. Цикличность, понимаешь? Так и со мной — я живу в определённом цикле и действую в соответствии с ним. После этих слов Доминик резко повернулась, оказавшись лицом к лицу с Кэтрин и, мягко опустив ладони ей на лицо, прошептала: — Давай останемся здесь. Плюнь на циклы и ответственность! Мы можем начать всё заново, пустить новый ход колеса Сансары прямо тут, и никто не скажет ни слова против. Пусть солнце встаёт на востоке и садится на западе, а мы будем свободны! Эти слова дались ей так легко и звучали действительно заразительно, если бы не тянущее чувство совести, оплетающее грудную клетку. Кэт хотела бы поддаться искушению в очередной раз и отрубить канаты, тянущие её обратно домой, где ждёт муж, работа, семья, обязательства. Ничего не объясняя и не оправдываясь, просто написать несколько строк в e-mail, приложить форму заявления о разводе и всё — свобода. Но мечтать всегда легче, чем действительно сделать. Кэтрин не умеет быть такой — человеком действия. Она привыкла следовать правилам. Но здесь, в этом пёстром городе, раскинувшемся на берегу Атлантического океана, Кэт отступила от правил, забыв обо всём в объятиях самой прекрасной девушки на свете. Они встретились ещё на посадке в самолёт, обнаружив, что их места рядом, и проговорили весь полёт из Оттавы в Рио. Сотни общих тем и интересов — начиная от литературы и заканчивая едой; десятки смешных историй и схожих вкусов в музыке. Это завораживало и усыпляло бдительность Кэтрин настолько, что она позволила себе раствориться в мгновениях, проведённых с Доминик. Первые три дня пролетели на одном дыхании, и просыпаясь утром, Кэт чувствовала себя наркоманом, которому необходима очередная доза общения с попутчицей. Она быстро собиралась, наспех завтракала и брала на прокат байк, чтобы добраться до отеля Доминик в считанные минуты. В этим моменты её природная скромность и нерешительность уходили на второй план, уступая место новой, более свободной и раскрепощённой Кэт. Она не замечала, как летят часы в обществе новой подруги, не замечала удушающей жары, окружающего шума и назойливых местных жителей. Весь мир просто переставал существовать вокруг, когда Доминик открывала дверь и дарила улыбку. А на четвёртый день Кэт перестала вспоминать свою обыденность, оказавшись в небольшом клубе на пляже вместе с Доминик. Там их встретили тропические коктейли и зажигательная самба прямо на песке. Всё это смешалось в одно, и вокруг всё заплясало пятнистыми всполохами огней. Было дело в алкоголе, самбе или болотно-зелёных глазах, в которых, как и в лесном озере, Кэт тонула, до мурашек пугаясь тёмной воды, но в какой-то момент они оказались слишком близко друг к другу, чтобы остановиться и разойтись в стороны. Губы жгли, пальцы плавили кожу, дыхание замирало. Кэтрин буквально заходилась в лихорадке от новых и совершенно незнакомых чувств и эмоций. Забылась неловкость и неуверенность, уступив место жажде забрать каждый луч света, что излучала собой Доминик. Кружить пальцами вдоль позвоночника, позволять чужим губам оставлять свои следы на скулах и впадине между ключниц. Слышать треск ткани своего платья, когда молния отказалась поддаваться. Собственная нагота уже не смущала, как и не смущала недопустимая близость. Ещё ни разу в жизни Кэтрин не знала себя такой — расколотой на части, но совершенной; собранной их тысячи безупречных деталей, как отлаженный механизм швейцарских часов. Она сжимала пальцами края белоснежной простыни и не глушила голос в горле, позволяя ему рваться наружу и выворачивать себя наизнанку перед человеком, который ещё несколько дней назад был совершенно чужим, а сегодня — самый близкий, самый глубокий и самый необходимый. Той ночью Доминик заменила собой всех, кого Кэт когда-то знала и в ком нуждалась. А затем солнце снова взошло на востоке, и Кэтрин распалась на атомы от осознания того, что она сделала. Синдром отмены спровоцировал умолкнувшую на одну ночь совесть и пробудил её вновь. Она забылась и потерялась, а сейчас, найдя себя абсолютно голой и лежащей на гостиничной кровати номера Доминик, Кэт ощутила на губах вкус биттера, смешанного с сожалением. Но не о том, что сделала, а о том, что ей этого хотелось. Но биттер исчез, когда Доминик нежно коснулась обнажённой спины Кэтрин, словно почувствовав кризис её эмоций и желая его предотвратить. Она вырисовывала созвездия на лопатках подушечками пальцев; чертила карту Млечного пути, прокладывая маршрут от косточки до косточки. Каждое движение отзывалось колыбельной, успокаивающей штормовые волны в груди Кэт. Тихое дыхание успокаивало сердечный ритм, а мягкий шёпот проникал в глубины мыслей и уводил ближе к берегу, где шторм их не достанет. Слов было не разобрать, но Кэт уловила их тональность — нежная, лёгкая. Она будто выманивала испуганного ребёнка из темноты укрытия. Здесь не страшно, говорил этот шёпот, здесь ты в безопасности. И Кэт возвращалась. Потом были ещё пять дней, в которых не было никаких подводных течений или острых углов — только мягкий голос, жизнерадостные переливы искреннего смеха и сумасшедшие поцелуи, смешанные с совершенно неробкими объятиями и стремительными минутами взаимного обмена чувств. Короткий летний роман, переросший в чистую нирвану переродившейся Кэтрин, стремительно горел масляным факелом, отбрасывая плящущие языки пламени на воспоминания. И сейчас, когда наступил последний день пребывания в Рио, Доминик говорит: «давай останемся здесь?». И это даже не совсем вопрос, это надежда, заключённая в трёх коротких словах. И Кэт из всех сил хочет утвердительно ответить, но вспоминает о той ответственности, что всё это время стояла за спиной, разочарованно опустив голову. Разве Кэт может, зная, что её ждут дома, сказать «да»? В ответ она только молча улыбается, и в глазах застывает беспокойная печаль. — Поцелуй меня? — просит Кэт, отводя внимание от вопроса. Пусть он ещё не раз встанет между ними, только бы избежать его прямо сейчас. И Доминик целует Кэт с той нежностью, на которую Кэтрин даже не рассчитывала. Так целуют губы тех, с кем прощаются навсегда, стараясь вложить в него всё, что не сказано и не сделано, что не забыто и не отведено. А потом они вернутся в отель, проведут там ещё одну восхитительную ночь, а на утро Кэт обнаружит на соседней подушке лишь записку, в которой слегка нервным почерком будет написано: «Говорят, что слоны никогда не забывают людей, которых встречают на своём пути. Я с трудом в это верю, но чувствую себя Дамбо — потерянным и чужим среди тысяч своих. Я не вижу пути, не вижу выхода, но знаю одно: я не забуду тебя, даже спустя 5 лет. Ты будешь гореть внутри меня, как солнце, и я буду обжигать руки в попытках спрятать тебя так глубоко, чтобы больше не видеть, но ты будешь цепляться за меня горящими пальцами и рваться наружу. Каждое воспоминание о тебе будет говорить: «Не оставляй меня здесь!». И я точно не смогу выбросить тебя из головы и забыть, потому что солнце горит. Оно всё ещё горит!».