Ведь он - раб, она - его Госпожа.

      Прошло несколько лет после отъезда Шах-и-Хубан-султан из дворца и столицы. О ней просто нельзя забыть, это физически и морально (и эмоционально) невозможно, если учитывать все события, что пришли с её появлением и ушли с её исчезновением. У многих остался неприятный осадок в памяти по вине «светлой» госпожи. То же похищение Хюррем-султан, которое, правда, произошло из-за Хаттидже-султан, но многие продолжают думать, что её сестра также к этому причастна, и играла она там далеко не последнюю роль. Только вот, практически все вычеркнули из памяти факт, что существовал с ней и Мерджан-ага — её верный слуга.       Он немногословен и мрачен, он никогда не предаст свою Госпожу, он — её глаза и уши, он самый близкий человек для неё. Он не смел ей предъявлять претензии, он беспрекословно шёл исполнять самые безумные и отвратительные приказы Шах-султан. Он не перечил ей, не роптал, не обижался на неё. Он — тот самый человек, которого хотел бы каждый, кто мечтает о друге. Только вот в то время Мерджан не смог бы стать тем самым «другом» султанши. Ведь он — её раб, она — его госпожа.       Она из правящей династии. Хладнокровная, «снежная королева» дворца. Она была замужем за нелюбимым ею человеком, она испытала всю боль того, что мужчина, которого она обожает, женится на её сестре, которую она не так сильно и жаловала. Она смирилась и стала умной и достойной уважения. Она продумывала планы и не полагалась на удачу. Ей, ей и только ей стоит отдать некую часть уважения за столь мудрые шаги по приближению к цели. И хоть она и покидает Стамбул, но покидает она его лучше, чем остальные дочери Селима Явуза, не считая Бейхан-султан.       Как бы то ни было, Мерджан всегда был влюблён в эту чудесную девушку. Нет, не так. Мерджан всегда боготворил Шах-султан.       Он восхвалял её и не замечал в ней недостатков. Он привязался к ней всей душой и всем своим сердцем. Он никогда бы не посмел обсуждать её с другими обитателями гарема. Это уму непостижимо. Он изобьёт любую или любого, кто причин боль султанше. Он убьёт того, на кого покажет её изящный палец. Он готов самого Великого Визиря Османской Империи, Лютфи-пашу, отравить и бросить в озеро, а после утопить его там, а потом достать труп из воды и аккуратно вырезать ему сердце, ровно по контуру и принести своей Госпоже. Он её любит. Но они не смогут быть вместе, даже если сбегут куда-то в провинцию. Ведь он — её раб, она — его госпожа.       В тот роковой день должна была решиться судьба двух молодых людей. Султанша, ссылаясь на защиту Повелителя от тиранов и злоумышленников, оставляет Мерджана в Топкапы. Это бьёт по нему сильнее всего. Ведь страх потерять ту, что приносила свет в его жизнь, ту, что радовала его обычным снисходительным взглядом на его бледные и холодные руки, таким, каким она смотрела всегда на него.       Он видит, как она, его Богиня, его Ангел, его любовь всей жизни, удаляется всё дальше и дальше. Она поворачивается и смотрит на слугу чувственным взглядом, в котором читается разочарование и желание обнять его. Но нельзя. Это запрещено. Если узнают или, не дай Аллах, подумают, что их связывают не только обычные платонические отношения, а что-то большее, да даже банальные прикосновения и нежные разговоры — казнят обоих. Ведь он — её раб, она — его госпожа.       Но в евнухе что-то ломается. И на совсем.       Он видит, что все сёстры Султана Сулеймана, да и в принципе его родственники (как по крови, так и по духу), даже уже мёртвые, хотя, они в основном и мёртвые, чего стоит тот же Паргали Ибрагим-паша, как-то, но упоминаются в гаремной жизни среди обитателей. То про распутницу-Фатьму-султан слухи нелицеприятные поползут, то про наглухо спокойную и закрытую от всех интриг душой и телом Бейхан-султан, то про покойную похитительницу Хасеки Хюррем-султан — Хаттидже-султан, вот ей точно часто что-либо постыдное припоминают, глаза не прячут, знают, что Повелителю не до этого. А про его Светлейшую Госпожу ничего.       Она, подобно тени, растворилась в лучах яркого света и больше не появлялась тут, и не появится уже никогда и ни за что. Возможно, не хочет, чтобы её выгнали из дворца повторно, но теперь с огромнейшим позором, а и не кем-то, а, мало — не мало, но самим Султаном Сулейманом — главной фигурой в этой игре, в которой выжила лишь одна Александра, ибо даже Ибрагима убрали. Друга Повелителя и Великого Визиря этого государства. А если и он угодил в могилу, тогда это может сделать и по «счастливой (хотя, для кого как) случайности» Шах-и-Хубан. Или на то есть другая причина? Может быть, она, его Свет, его Госпожа, его единственная и неповторимая, но такая холодная и далёкая Госпожа не хочет лишения головы Мерджана-аги, его, простого евнуха, коих можно достать сотнями, а то и тысячами?       Однако, это не отменяет того факта, что о ней нет какой-либо информации после изгнания. Ни слуха.       Ни единой усмешки или насмешки, ни единого упоминания как в хорошем, так и в плохом ключе, ни единой записки с её именем. Абсолютно ничего. Словно Мерджан оказался в мире, где Шах-султан никогда не существовало. А может и существовала, просто не пережила детский возраст и рано отошла в мир иной, но даже и тогда бы о ней кто-нибудь что-нибудь знал. Но сейчас… Пусто. Пусто у него в душе, пусто на слуху, пусто в его сознании.       Он не ощущает вкусы, не чувствует запахи, не слышит и не видит, не прикасается ни к чему в этом грязном дворце. Он больше не дышит.       Он хотел бы дышать вновь, хотел бы видеть её прекрасные черты лица, хотел бы наблюдать за ними, пусть из стороны и не участвовать в её жизни от слова совсем. Но Мерджана от одной только её невзрачной улыбки начнёт воротить в счастливую сторону.        Радость. Счастье. Отсутствие печали.       Одним холодным вечером Мерджан-ага ходил по этому месту, вернее сказать, бродил в беспамятстве. Он забрёл, казалось, в самый дальний коридор, где никто и никогда не появлялся. Даже паутина на некоторых стенах обрастала, а при свете луны, который благополучно отсутствовал из-за банальной нехватки окон в этом крыле, выглядела бы куда более привлекательнее, чем евнух сейчас. Но ему удалось выйти на более-менее знакомую дорожку — примаком к комнате рабынь. Там он проходил, стараясь быть максимально незаметным, чтоб никто и не подумал его подзывать, но кому это надо? Однако же, краем уха он услышал разговор двух наложниц, что сидели не так далеко от выхода и достаточно громко перешёптывались. Удивительно, как же их ещё не услышали другие? ***       — Айше, ты слышала недавнюю новость? — поинтересовалась девушка у подруги, переминая пальцы, стараясь как-то отвлечься от этого или же успокоиться. Было видно, что она довольно нервная и чем-то обескуражена. Но вот — чем? Да и есть лидо этого дело Мерджану?       — Ну что жен ты молчишь? Говори! — на одном дыхании проговорила вторая девочка, разглядывая глаза первой. Она с упованиям вглядывалась в её ярко-зелёные глаза, морально готовясь услышать эту неизвестную никому (по утверждениям подруги) весточку.       — Шах-султан. Поговаривают, что её больше нет. *** У Мерджана словно душу вырвали, вновь и на этот раз уже с корнем. Он резко остановился, чуть не упав на мраморный пол, хотя, в его состоянии лучше и упасть было бы. Это самое лучшее решение, о котором он смог подумать. Одной рукой евнух опёрся об стену, пытаясь устоять на ногах и не подавать признаков какой-либо жизни, оставаясь незамеченной тенью, по крайне мере, ему хотелось бы думать, что он — тень от мира сего, которую никто и никогда не узнает, и не поймёт, которую просто пропустят мимо взглядов и не проявят внимание. Зачем оно ему, если это не внимание Шах-султан?        Какая разница, кто отошёл в мир иной? Какая разница, кто лежал в агонии, пока его грешное тело покидало душа? Какая разница, что вообще происходит в этом мире, если нет того, что давало силы жить ему? Зачем это всё? Злая шутка сторонников жены Султана? Да нет, не похоже. Попытка избавиться от Мерджана-аги? Какой от этого толк, если он — лишь капля в море врагов. Тогда… Может, это и не подделка? Может, Шах-султан действительно умерла?        Но достоверность этого факта нужно было ещё проверить, однако, станет ли это делать человек, вернее, потерянный временем и жизнью раб сердца своей Повелительницы, напуганный до самой смерти, хотя, именно её он хотел побыстрее увидеть?        Нет.        Ему было не важно на время и пространство, не важно, что там и у кого произошло, и кто, бедненький, отошёл в мир иной по собственной воле, по воле Аллаха или по воле Повелителя. Это не имеет смысла теперь.        Звуки стали монотонными, а цвета поблекли, и через доли секунд и вовсе потерялись в пучине чёрного и белого оттенков, заставляя терпеть это всё на себе, на своём не таком и жестоком и холодном сердце на своём бледном теле, на своих губах, руках, ногах, на всём, что хоть как-то материализовалась.        В голове, в этом пустом и мрачном сознании, где нет больше и места для более-менее адекватного размышления над проблемой и её решением, крутилась лишь одна надоедливая и сжирающая всё изнутри мысль. Мысль, которую Мерджан не хотел произносить вслух или даже допускать ни за какие коврижки, никогда и не при каких обстоятельствах.        Шах-султан больше нет.        От неё нет никаких вестей или писем, Шах-и-Хубан словно растворилась в воздухе. А возможно и умерла, ведь мало ли что могло случится с ней, но кто забьёт тревогу? Кому она нужна? Дочери? Вряд ли, ибо её любимым родителем был и останется отец. Султану? Какое дело ему до сестры, которую выгнала его же любимая дочурка Михримах. Только Мерджану и была нужна эта девушка.        Он помнит, как супруг ударил Госпожу по лицу. Мерджану хотелось лично вывести во двор этого негодяя и при всех стражниках избить его до смерти, выжигая на его руках надписи на неизвестном народу языке, смотреть, как из носа течёт струйка алой крови, как она повторяется из рта, как кровь охватывает тело Лютфи. Как он умирает. Это зрелище было сам приятным зрелищем для Мерджана. И самым желанным с самого первого дня их встречи.        В голове собирался комок мыслей. Он не мог допустить, чтобы Шах, его любимая, оказалась мертва. Его могут лишить головы, но уже плевать. Мерджан решает спасать свою госпожу. Он хочет найти её, отыскать в любом месте в этой проклятой Империи, он хочет хотя бы последний раз взглянуть в её чудеснейше глаза, пусть и закрытые, а потом выпить яд и не просыпаться вновь, ведь смысла уже больше нет. Как и её, Светлую Госпожу.        Она была для него всем.       Стена и руки его не спасают. Они предательски тяжело дрожат. Евнух падает, попутно пытаясь подумать, что наконец-то он умрёт. Звук был слышен, наверное, по всему гарему. Девушки очень быстро столпились вокруг бедного Мерджана словно пчёлы вокруг цветка, и не собирались его отпускать. Одни смотрели с жалостью и состраданием, другие — с ненавистью и злобой, третьи безразлично наблюдали за безысходной и жалкой картиной, пока не подоспели на помощь Сюмбюль-ага и Шекер-ага. Хотя, больно им он нужен, это так, чтобы шумиху лишнюю не наводить на народ, ибо никому от этого не было выгоды, наоборот — одни проблемы бы всё действие вызвало, а они совершенно не нужны сейчас ни повару, ни слуге Хюррем-султан, ни самой жене Падишашха. И, естественно, наложницам.       Лекари отнесли Мерджана в лазарет, пока тот был без сознания. В процессе столкновения с поверхностью, он разбил себе нос и губу, а также появились некоторые кровоподтёки в области лба и гематомы, медленно синеющие. Он долго лежит там без единой возможности открыть глаза, а потому изредка непроизвольно дёргает пальцами на руках и часто дышит. Больше его жизнь не имеет смысл. ***        Евнух теперь ни в чём не уверен. Он подозревает каждое слово и проносит его через твёрдую и плотную пелену сомнения, которую вряд ли что-то разрушит или обойдёт. Даже здороваться с ним теперь стало проблематично, ибо Мерджан находится всё время на своём любимом месте, — в самой дальней комнате дворца, и редко, когда выходит оттуда. Да, следить за гаремом — его основная обязанность, но теперь до него никому фактически и дела нет, так зачем травить себя поручениями, зная, что ничего из этого не поможет ему выйти из такого мрачного состояния. Там до него не доберутся лишние звуки, не долетят неблагоприятные вести, нет ничего, что помешало бы ему копаться в собственном сознании и медленно разлагаться на мельчайшие частицы.        Сюмбюль-ага как-то поднял вопрос о том, что его своеобразный «Коллега» ничем толком не занимается, но на следующие же сутки молча кивал под наставления Хюррем-султан не лезть в это. Она не глупая и прекрасно понимала, почему у Мерджана такое состояние, и ей, ибо обижаться не на что, пришло решение в голову отстать от него и дать разбираться самому.        Однако, евнух окончательно и закончено уверен в одном: больше ничто не сделает его счастливым.        Он, помимо саморазрушения и совершения личностного суицида, задумывается также и о смерти по неестественной причине. Как-то раз его заставили пойти к лекарю, и по пути туда и обратно, Мерджан надеялся услышать, что у него неизлечимая болезнь, и никто ему уже ничем не поможет, а недуг унесёт жизнь евнуха настолько быстро, насколько это возможно.        Он чувствует дичайшую вину перед Шах-султан. Он не смог отправиться с ней, он не смог ничего сделать, никак помешать ому, кто навредил ей.        Я не понимаю, каков теперь смысл моей жизни. Я потерял его. Аллах Всемогущий, забери мою несчастную прогнившую душу на небеса и суди, как пожелаешь. Я бесполезен. Я не помог ей. Я не уничтожил главного врага моей Госпожи, я остался один на всю свою никчёмную жизнь, но даже это и жизнью нельзя назвать. Так отвратно мне видеть отражение своё на мраморном полу или в зеркале старинном, так скажи, в чём моё предназначение в этом дворце.        На улицах всё так же весело, слышен гул и крики детей, солнечная погода, даже стало жарко. Очень жарко. Птицы пели свои песни, находясь на не таком уж и большом расстоянии от нашего героя. А он всё шёл дальше, рассматривая глазами землю и пытаясь совладать с собой.       Его жизнь окончательно потеряла смысл.       Он потерял свою любимую госпожу.       В его душе присутствовала лёгкая, практически невесомая и призрачная, но надежда, что Шах-султан дышит, что она счастлива и сейчас где-нибудь неподалёку от города, повторно вышла замуж, и живёт там с любимым мужем и дочерью. Но приносила ли эта мысль радость самому Мерджану? Нет. ***       Лезвия в руке — оно острое. Острее любого слова Хюррем-султан, острее её ума, острее всего, что только было возможно, в представлениях Мерджана-аги точно, учитывая, что его нельзя было назвать прям недалёким юношей, он прекрасно понимал, что с ним будет, если он порежется, прекрасно понимал, что дорога назад перекрыта любыми средствами, и уже ничто не проломит стену между входом и выходом из состояния смерти.       Он подносит заточенный конец к запястью, наблюдая за всем происходящим словно со стороны. Мерджану было интересен сам процесс. И это был грандиозный прорыв! Раньше ему было ничего не интересно, даже приказы Султана Сулеймана он слепо передавал Сюмбюлю, скомкивая слова в одну огромную бессмыслицу, иногда путаясь. Или и вовсе не приходил на важные события. Ему было не до этого. Смыслом жизни евнуха стала пустота. Бесконечная пропасть между ним и Шах-султан по размерам стала куда больше, только вот раньше её можно было сузить, проведя пару вечеров с Госпожой хотя бы за обычной беседой, но теперь… Теперь дышать для Мерджана — сплошная вечная каторга. Каждый день начинается с того, что он не осознаёт, когда ночь, а когда утро. Занавески настолько плотно завешаны, что свет просто не пробивается сквозь них, создавая вечное ощущение одиночества и подавленности, к которой, кстати говоря, он уже привык.       И вот, настал последний, как он считает момент его жизни. Непонятно, о чём евнух думает, следя с маниакальной улыбкой на лице за стекающей кровью из раны. Ноги вновь начали не справляться с нагрузкой. Грохот. Мерджан падает, обрушивая некоторые предметы и статуэтку в его «комнате». Конец. ***       Очнулся он в лазарете. Холодные бледные руки были перебинтованы, а пальцы плотно вцепились в письмо с надписью на конверте «От Шах-и-Хубан-султан».