Simple Secrets/Просто секреты

Когда той ночью он увидел её, спускающуюся по лестнице, с непослушными волосами, укрощенными в один локон, подчеркивающий её длинную и тонкую шею, её изысканный крой платья, обнажающий бёдра и вгоняющий молодого человека в краску, и эту улыбку на её лице… Его сердце замерло. Она была прекрасна, и он это знал с самого начала, а чужие удивленные взгляды говорили о том, что он был первым, кто заметил это. Все смотрели на неё так, словно это превращение случилось с ней за одну ночь, но это было не так. Он разглядел её красоту еще на втором году обучения, когда он навестил её в больничном крыле, где она лежала, проклятая василиском. Тогда он понял, насколько она красива. Она лежала перед ним окаменевшая, и он не мог оторвать от неё взгляд. Затем у него на глазах выступили слёзы, и он хриплым шепотом рассказал ей всё, молясь, чтобы она никогда не вспомнила этих слов. Но её образ, воспоминания о том, что он сделал с ней, резали его как нож по живому… Он наблюдал за ней и на третьем году обучения, говорил ей ужасные, вульгарные вещи и вёл себя гнусно. И тогда он увидел её красоту так ясно, как никогда раньше; волосы дико развевающиеся на ветру, её злость и покрасневшее от холодного ветра лицо, и звериную ярость, пляшущую во взгляде. Он видел её. И еще отчетливей увидел, когда девушка врезала ему по лицу. Это определенно задело его гордость, но он не мог перестать думать, как прелестна её злость и как он был счастлив, увидев её, не смотря на то, что злость эта была направлена против него. И сейчас его переполняла гордость, раздражение, и смущение. Гордость за то, что она нашла в себе смелость сойти по тем ступенькам и лицом к лицу встретиться с теми, кто издевался над ней, включая его самого. Ярость вскипела в нём, когда он увидел, как Уизли уставился на неё, словно собака распустив слюни по всему холлу. Еще больше он разозлился, когда увидел, как Виктор Крам целует ей руку и ведёт её в танце, и вообще делает всё то, что хотел сделать он сам. И еще смущение, его он испытывал с того самого дня, как встретил её, с тех пор, как она бросила вызов всему, что он знал. Она была маглом, грязнокровкой. Но всю неприязнь и ненависть, которые раньше сопутствовали этим словам, теперь было почти невозможно испытывать. Он был сбит с толку: какой-то тощий, мелкий книжный червь из Гриффиндора посмел бросить вызов взглядам, которым Драко учили всю жизнь. Неважно насколько усердно он старался, он мог думать о ней, только как о равной себе. Она постоянно вышибала его с первых мест в классе; она год за годом доказывала, что она отважная и сильная волшебница, каких Хогвартс не видел, вероятно, со времен профессора МакГонагалл. И несмотря на сгустившуюся вокруг неё «тьму», она улыбалась каждый день. Улыбалась Уизли или Поттеру или в ответ на какую-то шутку Джинни, шепотом сказанную в классе. У неё всегда было достаточно сил и смелости, чтобы улыбнуться. И он понял, что начал ей в этом завидовать. С каждым днем ему становилось труднее улыбаться; нависшая над ним «тьма» начинала душить его. Постепенно она обвивалась вокруг него и вскоре бы начала сжиматься. Он тайно наблюдал за ней в течение всей ночи, скользя взглядом, пока сам танцевал с Пэнси, а она — с Крамом. — Драко? Драко? — Пэнси позвала его с нарастающим раздражением в голосе. — Да? — огрызнулся он на неё, раздраженный, что его выдергивают из молчаливой задумчивости. — Я устала, я иду спать, — сказала она, высвобождаясь из его рук, и демонстративно уставилась на него, будто ожидая, что он попросит её остаться, будет умолять её или, может быть, затащит в пустой класс и будет страстно целовать, пока их не поймают. — Тогда спокойной ночи, Пэнси, — ответил Драко и быстро проводил её ко входу, где и оставил её. Она проводила его взглядом, полным удивления и возмущения от того, как он избавился от неё. Если честно, ему было все равно. Он знал, что может залечить раненую гордость Пэнси завтра, осторожно подбирая нужные слова для большей искренности. Он знал, что это будет легко, ведь он поступал так уже сотню раз. Он знал, что от него ожидают, и вёл себя себя соответствующе, не нарушая этих правил. Однако сегодня он осмелился их нарушить, слонялся без дела и наблюдал за Гермионой Грейнджер, пока та не исчезла с Крамом в пустой комнате, а он пошел в мужскую уборную, чтобы вырвать. Он ненавидел, когда она была с другими парнями, это вызывало у него жуткую ревность. Глаза его наливались кровью от ярости, а желудок стремился вывернуться наружу, потому что он знал, что никогда, никогда она не подарит ему ни одну из своих ослепительных улыбок. Она никогда не снизойдет до того, чтобы увидеть в нём нечто большее, чем просто гада и осла, коим он являлся по отношению к ней все эти годы. И он знал, что это была только его вина. Он перестал копаться в своих мыслях, и его взгляд вновь заскользил по танцевальной площадке, чтобы еще раз отыскать девушку. Однако её там не было. Но там был Крам, который стоял и разговаривал с одним из своих дурмстрангский друзей. У него возникло плохое предчувствие, и ему пришлось заставить себя не бежать на её поиски; это не было похоже на него; между ними не такие отношения. Он только начал идти в сторону входа в зал, когда наконец увидел её. Она сидела на ступеньках, спускающихся в Большой зал, поджав колени к груди, по её щекам бежали слезы. Он никогда раньше не видел, чтобы она так плакала. Её плач звучал так, словно её сломали, будто её предали, и это его почти убило. Он отбросил все мысли, заставил себя забыть всякую осторожность и позволил себе сделать то, что хочет, хотя бы раз в своей чертовой жизни. Она почувствовала, как кто-то схватил её руку, сжал, но не сильно. Она подумала, что это был Рон, поэтому резко повернулась, чтобы как обычно накричать на него, но в шоке замерла, натолкнувшись на взгляд серых, стальных глаз Драко Малфоя. Его лицо было маской, не отражало никаких чувств или мыслей. Он нисколько не напугал её, она вообще никогда его не боялась. И сейчас тоже; она просто была заинтригована, сконфужена, и её одолевало любопытство. — Пошли со мной, — произнес он почти шепотом. Он бросил взгляд через плечо, чтобы убедиться, что за ним никто не наблюдает. Последнее, чего он хотел, чтобы какой-нибудь слизеринец сообщил его отцу, что сын исчез с июльского бала с Гермионой Грейнджер. Гермиона не стала сопротивляться, тихо и быстро они поднялись по ступеням и нашли пустой класс. — Коллопортус, — Драко взмахнул палочкой, чтобы закрыть дверь. — Я не хочу, чтобы сюда ввалился кто-нибудь из слизерина, — сказал он ей рассеяно. Он не хотел, чтобы она подумала, что он закрыл её здесь с каким-то гнусным замыслом. — Чем я могу тебе помочь? — спросила Гермиона, на щеках которой еще виднелись следы от слез. Но она перестала плакать, как только он помог ей встать со ступенек. — Ну, я… — начал Драко, но он не знал, что сказать. Он притащил её сюда, потому что она была расстроена, и он хотел это как-то исправить, но сейчас осознал всю свою беспомощность. Они не были друзьями, она бы не захотела с ним говорить. Но он зашел слишком далеко, чтобы отступить, уже рискнул, и может быть, всё получится. — Я видел, как ты плакала, ты в порядке? — спросил он, почти что смущаясь, что притащил её в этот класс, чтобы задать такой простой вопрос. Он явно потряс и озадачил её своим поступком. — Какая тебе разница, плакала я или нет? Ты заставлял меня плакать не один раз, если я правильно помню, — спросила Гермиона, почти смеясь над смехотворностью этой ситуации. — Я знаю, мне очень жаль. Я просто, я хотел знать, что ты в порядке, — сказал Драко. Он окончательно упал духом и сдался. — Это всё Рон, он приревновал меня к Краму. Сказал, что я завожу дружбу с нашим врагом, — сказала она ему после длинной паузы. Её голос был очень тихим, Драко пришлось напрячься, чтобы услышать.  — Если Рон хотел пойти с тобой на танцы, то должен был спросить, — усмехнулся Драко, не придумав ничего лучше. Гермиона усмехнулась вместе с ним. — Так что тебе на самом деле нужно, Драко? — спросила она его. Любой бы почувствовал, что Драко что-то не договаривает. Он переминался с ноги на ногу, с трудом глядя ей в глаза. Что-то явно было у него на уме. — Ты сегодня потрясающе выглядишь, — сказал он ей тихо, уставившись в сторону. — Спасибо, — ответила Гермиона, широко раскрыв глаза от удивления. Это, действительно, было неожиданно! Мальчик, который постоянно жестоко дразнил её в течение нескольких лет, теперь беспокоится о её слезах и отвешивает комплименты. — Послушай, я никогда не понимал, как тебе это сказать, — начал Драко, все еще избегая её взгляда, — Но я хочу извиниться за всё. Всё всегда было так сложно и запутанно, и я вымещал это на тебе. — Ч-что? — спросила Гермиона, чьё лицо теперь не выражало ничего кроме замешательства. — Прости меня, Гермиона. Раньше я не мог этого сказать, потому что, если бы мой отец или Уизли об этом узнали, я бы не вынес… Но наедине я могу честно признаться, что я сожалею. Мне ужасно жаль, с того самого дня, как я навестил тебя в больничном крыле, когда ты окаменела из-за василиска, и меня до сих пор тошнит от себя, — выпалил Драко, слова рвались из него, словно вода, хлынувшая из прорванной плотины. — Мадам Помфри сказала мне, что ты приходил, даже сидел у кровати целыми часами. Я не решилась в это поверить, — сказала Гермиона, больше адресуя это себе, нежели Драко. — Да, — тихо сказал Драко, не зная, что еще сказать. — Спасибо, что извинился, — сказала Гермиона ему. — Рон и Гарри с ума бы сошли, если бы узнали. — Пожалуйста, никому не говори, — взмолился Драко, вскинув голову и посмотрев на неё. — Я не скажу, но все же, спасибо тебе, — сказала Гермиона с настоящей улыбкой на губах. Для Драко эта улыбка озарила целый мир, он никогда не мог подумать, что она хоть раз улыбнется ему. Драко открыл дверь и улыбнулся ей, прежде чем исчезнуть в коридоре и отправиться на вечеринку. Всё о чем он мог думать, это о том, насколько непредсказуемой была эта ночь, хотя он считал, что это будет еще один утомительный, скучный праздник в Хогвартсе. Вместо этого почувствовал, как груз спал с его плеч. Он ощущал себя необычайно легко и продолжал представлять улыбку, подаренную ему. Это было похоже на первый глоток воды после десятилетий скитаний по пустыне. Он видел, как она выскользнула из класса вскоре после него. Все же, вместо того, чтобы присоединиться к празднованию, она отправилась в темнеющие коридоры, ведущие в общую комнату Гриффиндора. Он надеялся, что возможно в будущем будут еще такие же ночи. Только они вдвоем, в тишине, и могут говорить свободно. Сейчас он мог только надеяться, ибо он не знал, что ждет их впереди. К концу Турнира Трёх Волшебников их мир помрачнеет и всё станет гораздо тяжелее, чем когда-либо.