I'll draw myself to you through the dark Like a moth to your blame to my shame. You’ll fade You’ll fade To ash again. Hannah Hard — Ash Again
Шэй, конечно, и раньше слышал о магистре Кенуэе. Монро говорил о нем с искренним восхищением и уважением. Но сам он впервые увидел его на церемонии посвящения; воспоминание о ней до сих пор жило в нем, окутанное атмосферой чего-то не совсем реального, как миражи, которые кажутся более настоящими, чем действительность, даже когда ясно, что они всего лишь фантазия. Он помнил, что Гист и еще несколько тамплиеров, которых он уже встречал, были там. Он помнил свет свечей и тяжелый запах тающего воска; он помнил тяжесть металла в тот момент, когда обнажил свой меч и положил его на стол. И он помнил спокойствие лица Кенуэя, как пляшущие тени углубляли его черты, из-за чего он казался кем-то из другого мира, внушительным, величественным и устрашающим одновременно. Мало что изменилось, когда они покинули поместье и вновь вышли на улицу, на дневной свет. Магистр Хэйтем Кенуэй под солнцем был уже больше похож на человека, и Шэй почувствовал, как тяжесть в его душе понемногу рассеялась. И все равно часть его шептала, что то, что он делал, было абсолютно неправильно, та же часть, чей крик так и не замолк еще с Лиссабона. Он был удивлен, когда магистр Кенуэй задержал его после их разговора о древе жизни Предтеч. В сердце у Шэя что-то кольнуло, когда он упомянул полковника Монро и как высоко он о нем отзывался. Еще одна смерть, оставившая в его сердце не затянувшуюся до конца рану. — Я думаю, ты не будешь разочарован. Несмотря на абсолютную вежливость магистра, в его голосе ощущалось что-то более опасное. Легкая угроза, как будто предупреждающая о том, что будет, если он предаст своих новых братьев. Это заставило Шэя мимолетно задуматься, заслужит ли он когда-нибудь полное доверие тамплиеров или навсегда останется предателем для обеих сторон. — Я не собираюсь разочаровываться, сэр, — сухо ответил он. Прежде чем магистр коротко кивнул, его взгляд на секунду задержался на нем. Всего мгновение что-то блеснуло в его глазах, прорвавшись через строгость манер. Только спустя несколько месяцев Шэй понял, что это было: желание не быть преданным вновь, снова кому-то доверять. Они зашли за угол и направились по узкой аллее, ведущей к главной части Манхэттена. Шэй планировал закупить еще немного припасов перед долгим морским путешествием. Что хотел сделать магистр, или как долго он собирался его сопровождать, он не знал. Он хотел уже нарушить молчание, как вдруг из ближайших кустов раздался звук, который заставил его застыть на месте. Хэйтем, судя по всему, тоже его услышал: глазами он пробежался по сторонам, руку держал около меча. — Ассасины, — прошептал Шэй. Это был не первый раз, когда они пытались убить его. Хэйтем кивнул, и Шэй мысленно себя обругал. Магистр наверняка далеко уже не раз спасался от покушений. Взгляд Хэйтема упал на другую кучку кустов по другую сторону аллеи, и Шэй кивнул. Его пальцы легли на курки пистолетов. Хэйтем сделал в его сторону еще один кивок и, едва развернувшись каждый в разном направлении, открыли по прячущимся ассасинам огонь. «Пожалуйста, пусть это будет не Хоуп или Лиам, — подумал Шэй. — Пожалуйста». Конечно, ассасинов было больше, чем двое. Прежде чем из-за угла почти в руки Хэйтему выскочил третий, времени на перезарядку не осталось. Четвертый подобрался к Шэю с другой стороны. Тот отразил выпад и отступил, ускользая от следующего удара. Его клинок скользнул по клинку противника и нашел цель в его горле. Шэй повернулся как раз в тот момент, когда Хэйтем расправился со своим соперником. Его зрение уловило какое-то движение, и он посмотрел вверх. — Мастер Кенуэй! — закричал он, намереваясь обратить внимание магистра на фигуру в плаще, сидящую на крыше над ним. Нужды в этом не было. Меч магистра, словно тот ждал прыжка ассасина часы, а не считанные мгновения, выскользнул из ножен, встретился со скрытым клинком нападающего и заблокировал удар. Хэйтем уклонился, вывихнул ассасину колено и одним движением вонзил меч ему в грудь. Особенно Шэю запомнилось, тем не менее, то, что выражение его лица за все это время едва ли изменилось. Как бы то ни было, времени удивляться или восхищаться не было: еще один ассасин атаковал, собираясь сделать его первый день в статусе тамплиера последним. Шэй думал, что узнал ее лицо, но не смог его вспомнить. Что-то в ней напомнило ему мимолетно о Хоуп, и… Лезвие вонзилось ему в руку, наказывая за секундную невнимательность и воскрешая в памяти прошлое. Шэй вскрикнул от боли, когда оно вновь разорвало его плоть, и едва смог отбросить женщину от себя. Он судорожно потянулся к своему мечу, упавшему на землю, но ассасин был быстрее: выбил клинок из поля его досягаемости, так что, чтобы защититься, у него остался только кинжал. Торжествующий блеск сиял в глазах женщины, когда она вновь навалилась на него. Но она не достигла цели. Раздалось два громких выстрела, а потом ее тело с глухим звуком, согнувшись, рухнуло наземь: две пули угодили ей в спину. — Ты не должен колебаться, — магистр смотрел на него; его лицо было непроницаемо. Мгновение спустя он подал Шею руку, чтобы помочь встать, и тот принял ее с благодарным вздохом. — Насколько все плохо? — кивнул он на его кровоточащую руку. Шэю посмотрел на нее, попробовал тряхнуть плечом и сжал зубы от боли. — Всего лишь задело мышцы, я думаю, — и все-таки глубоко. По лицу Хэйтема пробежала тень, но так быстро, что Шэй ее почти не заметил. — Думаю, у тебя дома есть медицинские инструменты. — Есть. Хэйтем только кивнул в ответ и направился обратно к поместью Шэя, обыскав сначала карманы некоторых убитых ассасинов и забрав из них несколько запасных пуль. Шэй хотел сделать так же, но потом передумал, взглянув на свою руку. Он последовал за магистром в поместье и уже там провел его по просторным залам в помещение, где хранил приличный запас бинтов, игл, алкоголя, нитей, кое-каких трав и прочего, что могло понадобится при травме или болезни. Хэйтему не нужно было приглашение, чтобы обыскать медицинский набор Шэя. Сообразив, насколько бесполезно будет сопротивляться, Шэй просто присел рядом с деревянным столом посреди комнаты — его дерево все еще покрывали застывшие пятна крови, оставленные всеми теми, кого он здесь лечил. Неподалеку работал доктор, к которому всегда можно было обратиться за помощью. Немного погодя он озвучил эту мысль. — Мастер Кенуэй… — он дождался, пока Хэйтем посмотрит на него из угла, где он в это время рылся в шкафу. — Тут рядом есть врач, он может помочь. Вам нет нужды напрягаться. — И его напрягать тоже необязательно, — Хэйтем, кажется, наконец-то нашел то, что искал, и вернулся ко столу с руками, нагруженными лекарствами. — Снимай плащ, — его тон возражений не предполагал. Шэй принялся методично стягивать свой плащ, осторожно, чтобы не слишком беспокоить руку. Рукав его рубашки уже был полностью пропитан кровью. Едва на него взглянув, Хэйтем просто покачал головой, достал откуда-то из-под своего пальто кинжал и разрезал рукав. Шэй слегка вздрогнул, пораженный прямотой его действий, но вспомнил, что его рубашка все равно уже была ни на что не годной. — Положи руку на стол. Хэйтем начал очищать рану ловкими, умелыми движениями. Шэй наблюдал за тем, как он прогрел иглу в огоньке свечи, подождал, пока она остынет, и принялся сшивать гладко разрезанные края кожи. Его манипуляции были быстрыми и уверенными, но боль все равно вспыхивала в уме Шэя, как молния. Он прикусил язык, пытаясь не издавать ни звука. Он даже не заметил, как Хэйтем остановился, и понял это только тогда, когда тот коснулся его колена ладонью. — Дыши, — голос магистра был спокойным и ровным. Хватка его пальцев усилилась, удерживая Шэя на месте. Шэй рискнул взглянуть на рану: шить оставалось еще прилично. Она была глубже и длиннее, чем он думал. Он был смущен тем, что так плохо держался. Жалел ли уже Хэйтем о решении принять его в Орден? — Простите, сэр, — пробормотал он. Хэйтем ничего не сказал, но его пальцы быстро скользнули по колену Шэя, прежде чем отпустить его и вернуться к работе. Ощущение его прикосновения, казалось, просачивалось даже сквозь ткань штанов Шэя. Невольно он подумал, каково было бы держать ладонь Хэйтема в своей собственной. Эта мысль занимала его до конца этого испытания, и все же он не мог не выдохнуть, когда Хэйтем наконец-то закончил. После того, как он стер с раны остававшуюся кровь, он принялся прибираться, возможно, чтобы дать Шэю прийти в себя. Это была удивительная тактичность, которой Шэй от него не ожидал. Он несколько раз глубоко вздохнул, глядя, как Хэйтем передвигается по комнате. Каждый шаг говорил о тихой уверенности в себе: у этого человека не было нужды демонстрировать свои способности. Они были словно его частью, как зубы — или клыки хищника. Только однажды его ладонь бессознательно дернулась в сторону — наверное, подумал Шэй, старая рана. Хэйтем, казалось, был в курсе, что Шэй следил за ним, но не показывал этого и все еще молча присел, чтобы обработать рану охлаждающей мазью и наложить на нее бинты. — Спасибо, сэр. Хэйтем ненадолго остановился и взглянул на него. Выражение его лица было все еще нечитаемо. — Не стоит. Было бы нехорошо, если бы новобранец под моей опекой умер от какой-нибудь инфекции или потери крови в первый же день, не так ли? Шэй был относительно уверен, что оба эти варианта были маловероятны, но, тем не менее, кивнул. — Я ценю ваше беспокойство, сэр. Я уверен, все будет в порядке. — Будет, — Хэйтем встал рядом с ним и посмотрел на его обнаженную руку со свежей повязкой. Маленькое пятнышко крови уже проступало сквозь нее. Он как будто уже наклонился к ней, но остался в полудвижении. — Что ж, тогда мне пора, — сказал он. Шэй поднялся и кивнул ему. — Сэр. Хэйтем слегка склонил голову и повернулся, чтобы уйти, и его ладонь будто случайно задела руку Шэя. Тот застыл в неподвижности, глядя ему вслед еще долго после того, как голубая тень его плаща исчезла в дверях. Той ночью ему снилась кровь, проплывающие где-то на краю его сознания лица и почти устрашающие легкость и изящество, с которыми Хэйтем Кенуэй, великий магистр колониальной ложи Ордена тамплиеров, забирал жизни противников вокруг него. И сильнее всего, однако, он ощущал отзвук прикосновения магистра, все еще стынувшего на его коже.***
Ему было бы стыдно за то, кем ты стал. Слова Адевале еще долго стучали в его голове после того, как были произнесены. Хэйтем пытался представить своего отца и каким бы он сам был, будь тот сейчас рядом. Как оказалось, сделать этого не смог. Годы, возможно, притупили боль от смерти Эдварда Кенуэя, но, что было куда более жестоко, они также забрали некоторые воспоминания Хэйтема и затемнили остальные, пока их не осталось совсем мало. Хуже всего было то, что он никогда по-настоящему не знал его: у него были только смутные воспоминания ребенка и истории, много раз звучавшие в чужих устах прежде, чем дойти до него. Он мог бы спросить Дженни, но зачем делать ей еще больнее, бередя старые раны? Нет. Единственным возможным решением было хотя бы убить человека, ставшего причиной смерти его отца. Это была одна из немногих вещей, о которых он никогда не жалел. Порыв холодного ветра ударил Хэйтему в лицо, вызывая дрожь. Он не мог вернуться обратно под палубу, поняв, что предпочел бы наслаждаться видом на океан и льды вокруг. И на мужчину, который стоял у штурвала Морриган, направляя ее между ледяными глыбами ловкой и изящной рукой. Наблюдать за работой хорошего капитана всегда было удовольствием — в случае с Шэем тоже. Ладонь Хэйтема скользнула к боку, на котором вновь болезненно заныла его старая рана. Зимой всегда становилось хуже, и так далеко на севере было достаточно холодно, чтобы она постоянно зудела. Это один из стражников, которых он убрал с дороги, чтобы отвлечь Адевале, угодил ему прямо в ребра, и поделать с этой раной ничего было нельзя. — Мастер Кенуэй! — Шэй обернулся, и Хэйтем быстро опустил руку, надеясь, что его слабость не увидели. — Нам стоит поужинать. Море сейчас довольно спокойно, так что мы в безопасности и почти навряд ли нас кто-то заметит в этом заливе. Гист позаботится о Морриган. Хэйтем кивнул и проследовал за ним вниз. Несмотря на то, что обычно они ели в капитанской каюте (которую Шэй предложил ему на время путешествия и от которой он благородно отказался), получали они обычно то же самое, что и остальная команда. Совместные ужины стали привычкой в течение долгой дороги на север; иногда к ним присоединялся и Гист. Хэйтем обнаружил, что его все больше тянет к ним: с Шэем не было ни интриг, ни вездесущих двусмысленностей. Шэй был всегда прямолинеен, честен и — довольно часто — отрезвляюще откровенен. Еще он любил рассказывать истории: о своем детстве, и путешествиях и приключениях по миру, хотя об ассасинах говорил мало. Хэйтем был всегда рад просто сидеть и слушать его. Это почти напоминало ему о доме, когда он еще рос. Почти. — Вы сегодня весь в своих мыслях, сэр, — ненавязчиво заметил Шэй, вырывая его из размышлений. Он поставил перед Хэйтемом тарелку солонины. — Хм? Думаю, да. Наверное, из-за погоды. Шэй был достаточно тактичен, чтобы не отметить, что погода, вообще-то, не менялась уже неделю. Он оставался непривычно тихим в течение ужина, возможно, думая об Адевале и, в частности, его смерти. Даже Хэйтем уважал Адевале, невзирая на его статус мастера-ассасина, и поймал себя на том, что ему было интересно, был ли шанс избежать его смерти. И если даже ему было немного жаль… Говорить об угрызениях совести Шэя не имело смысла. Хэйтем поднялся из-за стола после того, как они поужинали, желая еще немного подышать свежим воздухом перед тем, как удалиться ко сну. Когда он помогал Шэю убирать посуду, корабль внезапно покачнулся, выбив его из равновесия и швырнув к шкафу, прибитому к стене. Его острый деревянный угол врезался ему прямо в рану. Хэйтем очнулся, судорожно дыша от резкой боли, пытаясь что-нибудь разглядеть сквозь черные точки, внезапно забегавшие перед глазами. — Мастер Кенуэй? — голос Шэя, казалось, доносился откуда-то издалека. — Я в порядке, — хотел было сказать Хэйтем, но дыхание было недостаточно. Он схватился за бок, пальцами другой руки вцепившись в дерево мебели, пытаясь найти что-нибудь, за что можно было бы удержаться. — Сэр, — теперь Шэй был ближе и когда Хэйтем поднял взгляд, он увидел, что тот стоял прямо напротив него, и его руки застыли рядом с телом Хэйтема. — Сэр, вы ранены? Я могу вам чем-то помочь? Мне позвать Моррисона? — Нет, никаких врачей, — выдавил наконец Хэйтем сквозь стиснутые зубы. Как только боль понемногу уменьшилась, чувство растерянности усилилось. — Все хорошо. Просто… Просто старая рана. — Вам лучше присесть, сэр. Позвольте взглянуть. — Мне не нужна… Но Шэй уже пододвинул кресло, и Хэйтем со вздохом в него опустился. Он несколько раз глубоко вдохнул, взглядом следя, как Шэй пересекает каюту. — Вот, сэр, — сказал Шэй, вернувшись с двумя полными стаканами и полупустой бутылкой в руках. Запах подсказал Хэйтему, что в них было, прежде чем он это проглотил, и, тем не менее, он был впечатлен: это был определенно очень качественный бренди, не просто какое-то моряцкое пойло, обжигающее глотку. Острота во рту помогла приглушить боль. — Спасибо, — Хэйтем вытер губы и немного расслабился в кресле. Шэй все еще стоял, смотря на него с почти забавным волнением. — Разрешите мне взглянуть на вашу рану, сэр, — предложил Шэй. — Со мной все нормально, Шэй, — но в словах этих не было ни капли правды. — Сэр, — Шэю удалось вложить в эти три буквы больше упрека, раздражения и искреннего беспокойства, чем следовало бы. Хэйтем вздохнул, делая еще один глоток бренди. — Если это действительно нужно, — уступил он. С помощью Шэя он сбросил с плеч плащ, пальто и жилет под ним. Прикосновения пальцев Шэя, когда он помог ему приподнять нижнюю рубашку, были теплыми. Он нахмурился, посмотрев на грудь Хэйтема, и тот проследил его взгляд. Широкий узловатый шрам заметно проступал на припухшей коже, усыпанной темно-фиолетовыми и голубыми синяками. Хэйтем со свистом втянул воздух, когда пальцы Шэя скользнули по поврежденной поверхности, а по его обыкновенно такому открытому лицу пробежала тень. — Дышать больно? — спросил он. Хэйтем глубоко вдохнул, как бы пробуя понять ответ, и тут же об этом пожалел. — Да, — признался он. В свое время у него было достаточно травм груди, чтобы понимать, что это значило. — Перелом ребер, скорее всего. И прямо над вашей раной, — Шэй не дал ему времени ответить — вновь начал чем-то шуметь в своих шкафах. Хэйтем откинулся в своем кресле и позволил себе роскошь закрыть глаза и попробовать хотя бы ненадолго расслабиться. Он терпеть не мог смотреть на этот шрам на боку. Ни одно связанное с ним воспоминание не было приятным, не считая разве что внутреннего спокойствия, наконец обретенного Дженни после смерти Берча. Мысли о Берче и Дженни напомнили ему вновь о Холдене, и это… Хэйтем допил остававшийся в стакане бренди. Как рад был бы Джим увидеть места, где они были сейчас. Для него это было бы замечательным приключением. Сосредоточившись, он почти мог снова услышать его восторженный смех, почувствовать улыбку на его губах, когда они скользили по его коже… — Сэр? Хэйтем открыл глаза и увидел Шэя, вновь стоящего напротив него с маленьким горшком в руках. Он сделал значительное усилие, чтобы прогнать из мыслей призраки прошлого, и сел немного ровнее. Шэй приподнял небольшой сосуд. — Лошадиный бальзам, сэр. Мы с Лиамом случайно обнаружили, что это лучший способ предотвратить синяки, — он слегка улыбнулся, и Хэйтем, к своему удивлению, понял, что и у него в уголках рта проступает улыбка. Наверное, дело в бренди. — Не возражаете, если я… — Шэй все еще вел себя необыкновенно застенчиво. — Давай, — Хэйтем махнул рукой и поднял рубашку немного выше. Шэй кивнул и начал аккуратно распределять мазь по коже Хэйтема. Его пальцы всего на секунду остановились над синяками, прежде чем опять их коснуться. Хэйтем не смог сдержать легкой дрожи от холода мази, но он заставил себя сидеть смирно и не прерывать Шэя в его действиях. Ему было даже чуть жаль, когда Шэй закончил. Его ладонь еще ненадолго задержалась на его боку, пальцы скользнули по его коже, а большой — почти достаточно близко, чтобы исчезнуть за поясом бриджей. Этот момент длился словно вечность. Шэй наконец отошел, и Хэйтем был почти уверен, что видел, как тот начинает краснеть, прежде чем повернуться. — Спасибо, Шэй, — произнес Хэйтем ему в спину. — Не за что, сэр, — Шэй воспользовался моментом, чтобы успокоиться, прежде чем вновь на него посмотреть. Что бы за странные чары на нем ни лежали, они потихоньку рассеялись, когда Хэйтем заправил полы рубашки в бриджи и помог ему убрать то, что оставалось на столе. — Вам лучше не суетиться ближайшие несколько дней. Помните о глубоком дыхании. И приложите что-нибудь холодное, чтобы убрать отек, — это был один из уникальных талантов Шэя: отдавать магистру приказы, но делать это каким-то образом уважительно. — Хорошо. Хэйтем колебался: его инстинкты говорили ему, что было самое время уйти, как и каждый раз после ужина, может быть, подышать немного свежим воздухом на палубе и потом пойти спать. И все же что-то держало его здесь: возможно, напиток, а возможно, воспоминание о ладони Шэя на его коже — он не знал. Шэй вновь присел за стол напротив него, явно не зная, что сказать. — Ты знал, что кольцо тамплиера, которое ты должен был получить, принадлежало однажды предыдущему европейскому магистру? — Хэйтем не знал, откуда приходят слова или почему он их произносит. Кольцо Берча все еще покоилось в кармане его пальто, хотя он не совсем понимал, почему оставил его там после посвящения Шэя. Он достал его и положил на стол. — Я… — Шэй прервался на полуслове и посмотрел на кольцо на своем пальце, которое раньше принадлежало Джорджу Монро. — Нет, сэр, не знал. Что с ним случилось? Его убили ассасины? Хэйтем сверлил взглядом кольцо, лежащее на столе, и вспоминал день, когда снял его с мертвого тела мужчины. — Его имя Реджинальд Берч. Я помог убить его. Видеть Шэя с открытым ртом было бы забавно, если бы Хэйтем не был в таком странном настроении. Как бы то ни было, прежде, чем он продолжил, его губы на мгновение растянулись в невеселой улыбке. — Он обучал меня и после вводил в тамплиеры с тех пор, как мне было десять, после смерти моего отца. Позже я узнал, что это он убил отца и продал мою сестру в рабство. Она убила его, но не своими руками, а моими. — Вы когда-нибудь ненавидели тамплиеров за то, что они сделали? — спросил Шэй. Голос его был тихим. — Орден тамплиеров? Нет. Берча и некоторых других тамплиеров? Да. Знаешь, как он попросил у меня прощения с последним вздохом? Он сказал, что сделал все это для общего блага. Я ничего ему не простил. Он умер, зная, что я презирал его и то, что он сделал. Пальцы Хэйтема подняли кольцо и сжали его в руке так сильно, что, если бы края были острыми, они бы врезались ему в ладонь. Он мог снова почувствовать в своем сердце отзвук былого гнева, яростное животное, которое у него обычно получалось сковывать и скрывать. Когда он заговорил снова, в его голосе была лишь едва слышная дрожь. — Возможно, если бы мой отец был жив, сейчас ты бы охотился за мной. Это должно было дать Шэю перерыв. — Извините меня за откровенность, сэр, но я не думаю, что вы могли бы быть ассасином, — осторожно сказал он. Его голос стал горек, когда он продолжил. — Я не вижу вас тем, кто мог бы с легкостью отмахиваться от смертей тысяч невинных. — Я бы не отмахивался, — Хэйтем помотал головой. — Однако в этом Ордене есть те, кто стал бы. Кто отмахивался. К этому времени мне удалось убить некоторых из них, но могут быть и другие. Цель, во имя которой сражаются тамплиеры, может, и благородна, Шэй, но это не значит, что все они — хорошие люди. Он подумал, что, наверное, сказал слишком много. Эту мысль он даже в своем дневнике не полностью сформулировал — и все же знал, что это правда. Как бы он ни верил в принципы Ордена тамплиеров, многие из его членов потеряли его доверие. И, поскольку он уже, казалось, ступил на путь саморазрушения, он добавил: — Ты жалеешь, что присоединился к нам? Шэй поставил стакан бренди, из которого он пил, обратно на стол. — Нет, сэр. Я искуплю то, что сделал. И я убежусь в том, что ассасины больше никогда не приведут к такой трагедии. Ох, как хотел бы Хэйтем иметь убеждения Шэя. Когда-то они у него были, но ложь и предательства прошедших лет отчасти подорвали его веру, по крайней мере, в Орден тамплиеров, так же, как вода и ветер снесли бы однажды самую большую гору. — Раньше я думал, что однажды ассасины и тамплиеры могли бы объединиться, — еще одна тайна, в которой он никому не признавался. Был ли бренди и правда так крепок? Это боль так его ослабила? Или что-то другое? Он рассмеялся, не способный сдержать горечи. — Глупая мечта. — Возможно. Но она многое о вас говорит, — Шэй посмотрел на него честно и открыто. — Аккуратно, Шэй Кормак. Не переступай своих границ, — оснований для этого замечания, впрочем, у Хэйтема не было. — Что мы тогда делали этой ночью, если не переступали все возможные границы? — Шэй поднялся со своего места за столом и кивнул туда, где синяки от раны Хэйтема все еще темнели из-под белой ткани его рубашки. Еще одна вещь, которую Хэйтем так ценил в нем, — даже осознавая разницу между их рангами, он никогда не собирался слепо следовать указаниям или пресмыкаться перед начальством. Это была трогательная смесь уважения и дерзости. Бренди, определенно, окончательно их раскрыл. — Возможно, есть такие границы, которые лучше не пересекать, — заявил Хэйтем. Шэй стоял сейчас почти между его ног, вынуждая Хэйтема поднять на него взгляд. В груди у него вспыхнуло волнение, которого он давно не чувствовал. — Есть и те, которые стоит пересечь, сэр. Хэйтем резко вдохнул, услышав из уст Шэя это обращение. Оно было сказано так, что внутри у него что-то зашевелилось. — Это плохая затея. — Да, сэр, — подтвердил Шэй и наклонился. Он был так близко, что Хэйтем мог теперь слышать его запах, охмеляющую смесь пота, кожи и немного — бренди. Ладонь Хэйтема лежала у него на груди, медленно надавливая, и тепло его пальцев жгло сквозь рубашку. — Твое неподчинение будет иметь последствия, Шэй… — Хэйтем прекрасно знал, насколько хриплым стал его голос. — На это я и рассчитываю, сэр. Поцелуй был горячим и обжигающим, стрела ощущений, пронзившая их обоих. Губы и рот Шэя были теплыми, как сама жизнь. Попробовав их вкус, Хэйтем захотел большего и поднял руку так, что его пальцы могли обвиться вокруг шеи Кормака. Шэй медленно опустился ему на колени. Тогда у того из горла вырвался стон, и его пальцы заскользили в волосах Шэя, пока не стянули красную ленту и темные пряди не рассыпались в его ладони. Хэйтем потянул за них во время следующего поцелуя, за что был награжден шипением и укусом за губу. Пальцы Шэя скользнули ему на грудь и развязали шнуровку на рубашке, открывая кожу. Потом он опустился ниже, ртом прослеживая линию его подбородка и спускаясь к горлу. Бедра его мучительно медленно терлись о бедра Хэйтема. Кормак укусил его шею, и Хэйтем почувствовал, как привычное самообладание медленно его покидает. Его руки стягивали с Шэя пальто, отчаянно пытаясь избавиться от разделявших их слоев одежды. Кормак рассмеялся — Хэйтем никогда раньше не слышал от него этого низкого и хриплого звука. Несколько движений — и пальто рухнуло с его плеч, затем — жилет и рубашка под ним. По крайней мере, перед ужином он снял свои многочисленные ремни. — Нижнюю рубашку тоже снять, сэр? — Хэйтем был абсолютно уверен, что больше никогда не сможет, услышав от Шэя «сэр», не заводиться. Шэй, очевидно, заметил его возбуждение и нагло ухмыльнулся. Это как нельзя лучше выводило из себя. — Снимай, — приказал Хэйтем, прекрасно зная, что Шэй сделал бы все, чего он захотел, приказ это был или нет. Кормак подчинился, и Хэйтем ощутил, как у него перехватило дыхание: грудь у него была широкая, покрытая жесткими темными волосками и исчерченная шрамами. Он, потянувшись, положил на нее ладонь, внезапно почувствовав необходимость услышать, как бьется жизнь у Шэя под кожей. Тот дал ему немного времени, чтобы посмотреть на это, а после перехватил его запястье. — Вы все еще слишком одеты, сэр. — Слишком? Ты прав, — его губы вновь растянулись в улыбке. Задача была быстро решена. Пока Хэйтем избавлялся от остававшейся одежды, у Шэя хватило ума закрыть дверь каюты. Хотя раньше Кенуэй чувствовал себя немного захмелевшим от бренди и странного настроения этого вечера, сейчас он был почти кристально трезвым. Он схватил Шэя за предплечье, когда тот вернулся. — Только если ты уверен, Шэй, — это было, возможно, самое ласковое, что слетело с его языка за все это время. — Абсолютно, сэр, — бездыханно ответил Шэй, прежде чем вовлечь его в еще один поцелуй. Давление его тела на тело Хэйтема ощущалось невероятно правильным. Кенуэй позволил себе ненадолго перестать себя контролировать, целенаправленно протянув руку, чтобы проследить линию позвоночника вниз по спине Шэя, пока она не коснулась его зада. Тот издал тихий звук, когда пальцы Хэйтема проскользнули между его ягодиц. Он схватил его за лицо, отступая назад, пока они не уперлись в единственную ничем не обставленную часть каюты. Рядом на комоде очень кстати оказалась фляга с маслом — как будто Шэй планировал, что это когда-нибудь случится, — и Хэйтем потянулся к ней. — Да, сэр, — прошептал Шэй, когда Хэйтем скользнул в него одним пальцем. Его стоны у уха Кенуэя были почти неприличными. Тот прижался к нему еще ближе, прикусывая мягкую плоть между плечом и шеей. Их члены терлись друг об друга, сначала медленно, потом быстрее, и Хэйтем добавил второй палец. — Да, здесь, — тяжело выдохнул Кормак, одной из рук обхватывая шею Хэйтема, другой — его член. Хэйтем спрятал свой стон в его коже, но все равно почувствовал, как тот расплылся в торжествующей улыбке. Поясница Шэя снова врезалась в стену, когда он погладил Хэйтема, сам доведенный до края его пальцами и тем, как член терся о его бедра. Кенуэй наклонился вперед, свободной рукой прижимая его к стене, наслаждаясь тем, как ногти впиваются ему глубоко в кожу на шее, и ритмом движений Шэя. Его горячее дыхание ласкало ему слух. Кормак кончил с громким стоном — то ли это, то ли ощущение, как стекает по нему горячее семя, довело и Хэйтема. Он был гораздо тише Шэя, но разрядка была не менее приятной. Шэй судорожно вздрогнул, тихо вздохнув, когда Кенуэй достал пальцы, и прижался к нему так крепко, что их тела почти слились в одно. — Неподчинение субординации… — пробормотал Хэйтем, неспособный сдержать мягкость в голосе. Шэй улыбнулся и снова его поцеловал, в этот раз уже не алчно, а неторопливо и протяжно. — Навыки магистра не разочаровывают, — ухмыльнулся он, и Хэйтем закатил глаза. — Интересно, чем еще вы можете удивить, кроме пальцев. Разнузданность его слов и обещание, что это точно не был последний раз, словно окатили Хэйтема из бочки горячего масла. — Увидим, — прошептал ему тот прямо на ухо и заметил, как Шэй снова вздрогнул, довольный услышанным. Ладонь его снова опустилась вниз и неожиданно сильно сжала член Хэйтема. Он сделал одно движение, два, вырывая с уст Кенуэя вздох, прежде чем отпустить, потом выпутался из его объятий и неторопливо направился к умывальнику у стены, совсем не стесняясь своей наготы. — Лучше не заставляйте ждать меня долго, — Шэй обернулся и наградил Хэйтема самой нахальной ухмылкой, прежде чем добавить: — Сэр.***
Штормовая крепость громадой вырисовалась на горизонте. Красочные ругательства Гиста перекрывали только проклятия Шэя. Он знал, что корабль будет их где-нибудь поджидать — в конце концов, это был последний большой военный корабль ассасинов, и Шэй перебил достаточно их флота, чтобы навлечь на себя и на Морриган его гнев. Но это не значило, что он на это рассчитывал. Сражение прошло почти так, как ожидалось. Корабли, сопровождаемые Морриган, потонули в первые же минуты, и Шэй разрывался, стараясь избежать как смертоносных бортовых пушек Штормовой крепости, так и ее обстрела из фальконетов. В то же время он пытался приблизиться к ней, чтобы нанести несколько хороших пушечных ударов, поскольку у него на борту точно не было достаточно фальконетных ядер, чтобы потопить ее только ими. Его люди внезапно возбужденно заревели, когда один из их пушечных выстрелов разрушил одну из мачт Штормовой крепости. «Еще несколько залпов, — подумал Шэй, — и мы с ней покончим». Как раз в это время он услышал больше выстрелов — не со стороны Штормовой крепости, но откуда-то сзади Морриган. — Вниз! — закричал он, но было уже слишком поздно. Дерево раскололось, люди завопили, и Шэй почувствовал, как обломок Морриган вонзился ему в плечо. Он зарычал от боли и развернул Морриган, намереваясь потопить Штормовую крепость прежде, чем она нанесет им еще больше ущерба, и надеясь расправиться с новым противником позже. Оказалось, эта идея была блестящей и ужасной одновременно. — Они почти ушли под воду! — проорал ему Гист, указывая на последний остававшийся корабль который только что разворачивался, чтобы поплыть к ним навстречу. К тому времени, как Штормовая крепость наконец-то потонула, Шэю стало ясно, что другой вражеский корабль появился не один — их было два. Один из них они потопили чуть ли не чудом, но другой сейчас шел по курсу к ним — рваные паруса трепещут на ветру, а доски стонут, силясь удержать корабль. Это вселило бы в Шэя оптимизм, если бы их положение было бы хотя бы немного лучше. У них больше не осталось ядер для фальконетов, и он мог слышать, как в Морриган уже откуда-то собирается вода. Одна из ее мачт была вдребезги разбита, и каждый раз, вынуждая ее повернуться несколькими вращениями штурвала, он слышал, как дерево сопротивляется. — Гист! — Шэй предпочел бы говорить тише, но за ревом моря и боя единственным, что можно было услышать, был крик. — Собери всех и спусти шлюпки! Убирайтесь отсюда так быстро, как можете! — Сэр, что вы… — глаза Гиста расширились, когда он увидел, в какое направление Шэй разворачивает Морриган. Убеждать его сделать то, что сказал ему Шэй, нужды больше не было. Это было опасно — спускать шлюпки, когда Морриган шла так быстро, но все-таки лучше, чем остаться и умереть. Гист ушел последним. Прежде, чем спуститься, он обернулся к Шэю еще раз, открывая рот, чтобы что-то сказать. Наверное, в первый раз в жизни у него не нашлось слов. — Я буду рядом! — прокричал Шэй. Это была ложь, которую они оба прекрасно понимали. Это было затишье перед бурей, момент почти кристальной ясности. Все казалось замедленным — Шэй мог чувствовать, как громко бьется у него в груди сердце. Он плотно прижался к штурвалу Морриган, удерживая ее по курсу, даже когда пульс стучал у него в ушах. «Прости, старушка, — подумал он. — Если от тебя после этого что-то останется, обещаю, я починю каждый твой дюйм и сделаю даже красивее». На другом корабле раздались вопли, когда моряки разгадали его намерение. В Морриган угодил последний удачный заряд, разбивая ее нос в щепки. Одно ядро попало в палубу рядом с капитанской каютой. Обломки дерева оставили на лице Шэя кровавые борозды. «В каюте все еще осталось несколько книг Хэйтема, — вспомнил он. — Он будет очень зол на меня». Он открыл рот и закричал. Таран Морриган на полной скорости врезался в идущий навстречу корабль. Стон прошелся по всему кораблю, когда поврежденные доски попытались перенести внезапный удар. Потом доски носа начали распадаться, прогибаясь кверху, и наконец обрушились под давлением. Удар был так силен, что Шэя отбросило от штурвала, и он больно приземлился — так, что кусок дерева вошел глубже в его плечо. Но и у противника дела обстояли не лучше. Таран Морриган почти разбил корабль прямо посередине, и две его половины долго бы не протянули: уже начинали тонуть. Шэй подполз к перилам и выпрямился по ним, собираясь добраться на последнюю шлюпку, оставленную для него командой. Он спустился по трапу на главную палубу и увидел, как несколько моряков на другом корабле кричат и указывают в его сторону. Один из них поднял пистолет. Шэй попробовал найти укрытие, но потом осознал его — ассасина — намерение. Он ничего не мог сделать. Мужчина навел пистолет на почти с порохом неподалеку от него и нажал на курок. На это понадобилась секунда, но она показалась вечностью; Шэй видел, что сейчас будет взрыв, и подумал уже перемахнуть через перила прежде, чем он его заденет, но он был слишком медленным. Другой корабль и передняя часть Морриган, вошедшая в него, взорвались тучей дерева, ткани, веревки и частей тела. Шэю не хватило скорости, чтобы отпрыгнуть от широкой доски, летевшей в его сторону, которая после врезалась в его и так поврежденное плечо и вывихнула его. Его откинуло на перила, и те сломались под его весом и, уже летя вниз, столкнулись с другим куском дерева. Вода обрушилась на него стеной. У него прервалось дыхание, когда удар холода выбил из его легких воздух. Он больше не чувствовал плеч, и даже если бы он хотел поплыть, тяжесть плаща быстро тянула его книзу. Он хотел возмутиться тем, что умрет вот так: в холодных и влажных глубинах океана, далеко от человеческого тепла, но не мог. Его мысли были слишком медленными, а потребность в воздухе — слишком сильной. Что-то ударило его по ноге, и он из последних сил ухватился за что-то отброшенное взрывом и вместе с ним вернулся на поверхность. Прежде, чем сознание покинуло его, он подумал, каким мог бы быть ад.***
Если это был ад, окружение было слишком приветливым. Шэй пришел в себя с тяжелым вдохом, уверенный, что утонет, если откроет рот. Но вокруг него не было воды, ни дерева, ни огня, врезавшихся в холодные волны, ни тяжелого плаща, тянувшего его под них. Он попытался дотронуться до правой руки, убедиться, что это действительно, а не очередной лихорадочный сон, и обнаружил, что не может. Она была в перевязи, прикреплявшей ее к телу, и попытка поднять ее вызвала приступы боли по всей руке, начиная с плеча. — Не пытайся двигаться. Голос раздался откуда-то справа, мягкий и уверенный. Его владелец поднялся из кресла за маленьким столом, беря с собой горящий огарок свечи. Это был единственный источник света в комнате. Ее черты были, однако, незнакомы. Легкое покачивание кровати под ним и запах соли в воздухе подсказали Шэю, что он был где-то на корабле, но это была не его каюта на Морриган. — Где… Как… — его мозг был все еще, казалось, наполовину замерзшим. — Ты на Провидении. А что насчет «как», то я ожидаю от тебя более точных объяснений, почему мы выловили тебя из воды полуживым, раз уж сейчас ты утратил способность составлять полные предложения, — Хэйтем поставил свечу на столик рядом с Шэем, закрепив ее парой капель воска. Он притянул кресло и присел в него, но не дотронулся до Шэя, только протянул ему маленькую кружку. По крайней мере, Шэй все еще мог кое-как пользоваться одной рукой. — Провидение, — что ж, это, по крайней мере, объясняло, почему каюта выглядела так. Шэй слышал, что после смерти Берча он приобрел ее и нанял капитана, которому мог доверять. Это был корабль на случай, если бы ему пришлось перемещаться по морю. Судя по книгам и голубому плащу, висящему на стене, это точно была каюта Хэйтема. — Да. Твой слух тоже пострадал? — Хэйтем приподнял бровь. Шэй нахмурился, но рядом не было ничего, что он мог бы в него бросить. — Что с Морриган? — спросил он вместо этого. — Она… — Она сильно повреждена, но не безнадежна. Мы доставим ее в следующую гавань. У Шэя вырвался глубокий облегченный вздох. — Спасибо. Он и правда верил, что видел ее после взрыва в последний раз, и боль от потери его корабля была не меньше, чем от собственных травм. Большинство бы наверняка плюнули бы на нее, не видя смысла пытаться ее вернуть и починить. Это было неожиданно любезно со стороны Хэйтема. Спроси у него кто, тот никогда не признался бы, что сделал это ради Шэя. Хэйтем нашел бы множество других причин, почему отбуксировать ее было хорошей идеей, но Шэй уже слишком хорошо его знал. Или, по крайней мере, думал, что знал. Что вызвало у него совсем другой вопрос… — Извините, сэр, но почему вы здесь? Лицо Хэйтема осталось идеально невозмутимым. Если бы Шэй не видел, как он теряет над собой контроль в постели, он настаивал бы, что Хэйтем пребывает в этом равновесии всегда и ничто не может его поколебать. — Врач сказал, что кто-нибудь должен присматривать за тобой, если снова начнется лихорадка. И поскольку ты в моей каюте, а у меня накопилась корреспонденция, я благородно взял эту задачу на себя. Шэй застонал. Он правда жалел, что под рукой не было ничего, что можно было бы швырнуть. — Если кто говорит, будто у нашего магистра нет чувства юмора, ему определенно нужно встретиться с тобой лично. Ты знаешь, что я имею в виду, Хэйтем. То, что он назвал его по имени, вызвало у Хэйтема короткую улыбку. Шэй все еще предпочитал раздражать его (и, оказывается, одновременно дразнить и возбуждать), называя «сэр» или «мастер Кенуэй» в большинстве случаев, особенно на людях. Никто бы и не догадался, что между ними было что-то неподобающее. — Мы получили от одного из наших шпионов весть, что Штормовую крепость направили преследовать Морриган. К несчастью, ты уже несколько дней как покинул гавань и мы не могли сделать ничего, кроме как поплыть прямо к точке, где должны были устроить засаду. Хотелось бы появиться вовремя, чтобы спасти Морриган, но мы опоздали. Чудо, что ты был все еще жив, когда мы нашли тебя среди обломков. Балка, за которую ты зацепился, скорее всего, спасла тебе жизнь. — Они увидели меня и решили, что моя смерть и разрушение Морриган стоили их жизней, — прошептал Шэй. Он никогда не забыл бы выражения лица мужчины, прежде тот выстрелил. — Они взорвали запасы пороха. Хэйтем немного помолчал, смотря на Шэя. Он выглядел непривычно уязвимым без своего голубого пальто и плаща, одетый лишь в рубашку, заправленную в штаны, и жилет поверх нее. — Думаю, мне стоило бы позавидовать, что ты, судя по всему, обошел меня в списке тамплиеров, убить которых они желают больше всего, — просто сказал он. — И все же мне не хотелось бы, чтобы это у них получилось. Шэй зашевелился под одеялом; в его голове проносился вихрь мыслей. От смущения, истощения, радости вновь находиться рядом с Хэйтемом он едва мог дышать. Даже такое маленькое движение, тем не менее, вызывало приступы боли по телу. По крайней мере, они отвлекали его от мыслей. — Насколько все плохо? — спросил он. — Плохо, — произнес Хэйтем. — Некоторое время не сможешь пользоваться правым плечом. Даже если не учитывать вывих, кусок дерева достаточно повредил его — как и те, что нашли в бедре и боку. Еще ты сломал несколько ребер, возможно, при взрыве. Как я уже сказал, я не совсем понимаю, как ты можешь быть жив. — Наверное, сделка с дьяволом, — невесело улыбнулся Шэй. — Выпустив однажды чудовище, сложно вернуть его обратно. — Значит, ты считаешь себя чудовищем? — спросил Хэйтем, поправив свечу на ночном столике. — Так сказал Адевале, а он всегда был лучшим человеком, — это было так: Адевале всегда был лучшим, возможно, лучшим из всех них. Шэй знал, что его путь был верен, но ношу его это не облегчало. — И ты думаешь, он был прав? — вся тяжесть взгляда Хэйтема легла на него. Шэй выждал немного времени, обдумывая слова и пробуя их на языке, прежде чем ответить. — Возможно, — сказал он наконец. — Но это ничего не значит, правда? Потому что я не сойду со своего пути, даже если он приведет меня в ад. Хэйтем кивнул, не сводя с него глаз. — Таким убеждением можно только восхищаться, — мягко произнес он. — Но надеюсь, что мир, который мы ищем, достоин его. Даже если мы оба в итоге окажемся в аду. Это были, наверное, самые утешающие слова, которые Хэйтем когда-либо говорил, — в его собственной странной манере. В том, что он сказал после, Шэй винил боль, растекавшуюся по его телу, и эту неожиданную мягкость Хэйтема. — По крайней мере, мы будем там вдвоем. Он все еще не мог пошевелить поврежденным плечом. Это, однако, не помешало ему достать до ладони Хэйтема другой рукой. Хэйтем не сопротивлялся, когда он взял ее, хотя его пальцы на секунду задрожали, как будто хотели сплестись с пальцами Шэя. — Вы присматривали за мной все это время, сэр? — слегка подразнил его Шэй. Губы Хэйтема дернулись. — Гист разделил часть обязанностей, когда я был занят другими делами, — из его уст это звучало так же хорошо, как «да». — Нам нужно перевязать твои раны и отправить кого-нибудь за едой. Думаю, врач тоже хотел бы знать, что ты очнулся, — несмотря на эти слова, он никуда не двинулся. Шэй скривился. Ему не очень хотелось, чтобы комната наполнилась людьми, которые будут щупать и тыкать его и нагружать воздух своими замечаниями. — Если бы сейчас можно было обойтись только едой, сэр… Хэйтем посмотрел на него и кивнул, очевидно, читая его мысли. — И все равно я настаиваю, чтобы, когда ты поешь и позаботишься о себе, твои раны осмотрели. Его интонация была бескомпромиссной. Шэй вздохнул и пробурчал что-то под нос — Хэйтем благородно это проигнорировал. Настроение его стало еще кислее, когда Хэйтем вернулся из путешествия на кухню с чем-то, что выглядело подозрительно похожим на самую пресную кашу, которую повар только мог состряпать на скорую руку. На вкус она оказалась не лучше, и он бы вообще от нее отказался, если бы не пристальный взгляд Хэйтема. Как бы то ни было, Шэй был уже весьма раздражен, когда Хэйтем аккуратно помог ему вытащить руку из перевязи. Они осмотрели раны на его ноге, боку (слишком мелкую, чтобы нести смертельную угрозу) и осторожно проверили состояние ребер и многочисленных мелких порезов по всему его телу. Шэй кусал язык, потому что даже малейшее движение отзывалось в его плече жуткой болью. Хэйтем не извинялся, но прикосновения его, когда он снимал бинты, были, тем не менее, аккуратны. Даже из своего неудобного положения Шэй мог видеть тени ярко-красных линий, отходивших от рваных и все еще дрянно выглядящих краев раны. Хэйтем проследил за его взглядом. — Да, эта была настоящей головной болью. Мы не могли понять, почему тебе становилось не лучше, а хуже, пока не поняли, что внутри раны остался кусок дерева, из-за которого она начинала гноиться. Шэй поднял здоровую руку к поврежденному плечу, но потом передумал. По крайней мере, почти все это время он был без сознания. Ему определенно не хотелось представлять, каково это, когда кто-то копается в твоей ране — даже Хэйтем, который (при других занятиях) вместе с болью умел доставлять удовольствие. — Это будет больно, — предупредил Хэйтем, когда принес тряпку, чтобы снова очистить рану. — Другого я не ожидал, сэр, — с тенью улыбки сказал Шэй. Воспоминания вернули его в день посвящения и последовавшей за ним засады. Движения Хэйтема, когда он очищал рану и наносил на нее спасительно холодную мазь, и теперь были такими же быстрыми, хотя было очевидно, что он старался не причинить Шэю больше боли, чем требовалось. И все же к концу его манипуляций Шэй дышал так тяжело, что привлек его встревоженный взгляд. — Вот и все, — Хэйтем опустил ладонь на бинты, чтобы проверить, правильно ли они лежали. Его прикосновение задержалось, приятно надавливая Шэю на грудь. Потом, раздвинув пальцы, он скользнул дальше, к низу горла Шэя, где проследил контуры мышц под кожей. У Шэя перехватило дыхание. Он мягко положил на пальцы Хэйтема свои, прежде чем убрать их от своего горла и притянуть его ближе. Поцелуи с Хэйтемом были похожи на многое, но сейчас они ощущались как жизнь. Настоящая, неподдельная жизнь, последнее доказательство, что он не мертв и не в аду. Хэйтем крепче сжал его пальцы. — Ты пользуешься своим состоянием, Шэй, — сказал он, немного сбившийся с дыхания, когда они отстранились. — Простите, сэр, — робко улыбнулся Шэй. — Я должен был убедиться, что все еще жив и все это не иллюзия. — Что ж, если это иллюзия, то довольно убедительная — даже для меня, — Хэйтем вернулся в свое кресло. — Ты доволен? — Да, сэр, — Шэй подтянул одеяло на коленях. Он не знал, что говорить дальше, как обратить все то дикое, что творилось у него в мыслях, в слова. — Тебе нужно спать, Шэй. Обещаю, что мы отложим врача до завтра. Шэй подумал, что Хэйтем был прав. Он чувствовал, как истощение и глубокая усталость расплываются по его телу. Они тянули его обратно. Он снова опустился в одеяла и проследил, как Хэйтем вернулся к своему столу со свечой. На это ему нравилось смотреть больше всего: Хэйтем обычно плохо спал и в большинстве случаев вставал раньше Шэя, поэтому тот часто просыпался с видом на то, как Хэйтем, склонившись над своими письмами, мягко царапал бумагу пером. Это было одним из самых успокаивающих его воспоминаний, которое всегда подсказывало, что в жизни все еще было что-то хорошее. Они были в приятной тишине, и Шэй почувствовал, как его веки потяжелели. И все-таки что-то не давало ему уснуть, что-то, чего он очень хотел, но не знал, как попросить — до сих пор… — Мне холодно, — слова сорвались с его губ прежде, чем он мог их остановить. — Хм? — Хэйтем оторвался от писем. Шэй заметил, что на его щеке, кажется, остался мазок чернил, и это его позабавило. — Мне холодно, — повторил он. Хэйтем вздохнул. — Тебе никак не может быть холодно. Здесь слишком тепло. И на тебе все мои одеяла. Все его… Ох. Мысль о том, что Хэйтем добровольно отдал Шэю все свои одеяла, чтобы помочь в лихорадке, неожиданно его растрогала. — Шэй. Если это ужасная попытка затащить меня к себе в постель, у тебя не получилось. Я не сделаю ничего, что могло бы ухудшить твои ранения, — голос Хэйтема звучал, однако, скорее весело, чем раздраженно. — Я и не предлагал «что-либо» делать, сэр, — невинно сказал Шэй. Хэйтем закатил глаза. Тем не менее, он закупорил баночку с чернилами и очистил перо перед тем, чтобы отложить их в сторону. — Ты уверен, что достаточно крепко держишь себя в руках, чтобы ничего не делать? — подразнил он, направляясь к кровати. — У тебя много качеств, Шэй Патрик Кормак, но сдержанность определенно не одно из них. — Тебе так нравится бросать мне вызовы? — парировал Шэй. Он слегка пошевелился в постели, поворачиваясь на здоровое плечо, чтобы освободить место для Хэйтема. Хэйтем вздохнул. И все же это не помешало ему снять шейный платок, жилет, обувь и штаны, прежде чем затушить свечу и осторожно перебраться через Шэя, чтобы лечь рядом с ним. — Я полагаю, уже поздно, — пробормотал он. — И немного сна мне тоже не помешает. — Не помешает, сэр, — Шэй снова заерзал, пока его спина не оказалась прижата к груди Хэйтема. Хэйтем глубоко выдохнул, но не отодвинулся. Каким-то образом его рука нечаянно опустилась на бок Шэя, оставаясь достаточно далеко от любого места, где, надавив, могла бы причинить боль. Шэй улыбнулся. Хэйтем, должно быть, утомился сильнее, чем думал, приглядывая за ним. Он почти никогда так быстро не терял бдительности. — Простите, что доставил вам столько беспокойства, сэр, — прошептал он, немного погодя, в темноту. Он надеялся, что Хэйтем спал. Его рука все еще надежно обхватывала его бок. Некоторое время ответа не было, и Шэй подумал, что ему, возможно, и правда повезло. Потом Хэйтем вздохнул. — Просто не делай так больше, — невнятно сказал он и после зевнул. — Это приказ, кстати говоря. — Ничего не могу обещать, сэр, — Шэй протянул руку и провел пальцами по ладони Хэйтема. — Но я очень постараюсь. Хэйтем слегка поменял положение, его теплое дыхание скользнуло по его шее. — Спи, Шэй.***
На него охотились. Это чувство Хэйтему было не ново. За все эти годы (да и, впрочем, сейчас) его хотели убить приличное количество раз — для великого магистра тамплиеров риск был частью работы. У него не было таланта Шэя чуять спрятавшихся ассасинов, однако он был, определенно, достаточно опытен, чтобы понять, когда за ним наблюдают или следят, — и вовсе не по-дружески. Он был всегда готов. На тот момент они с Шэем уже несколько месяцев планировали последнее нападение на убежище ассасинов и ждали подходящего времени для удара. И как бы осторожны они ни были, запасаясь снаряжением и занимаясь приготовлениями, что-то наверняка не осталось незамеченным. Ахиллес, видимо, решил, что финальная атака ва-банк, нацеленная на то, чтобы застать его врасплох, была его лучшим шансом спасти оставшуюся часть Братства. Хэйтем знал, что должен его убить. Он также знал, что Шэй, скорее всего, был прав, оставшись рядом с ним, даже если с его — Шэя — стороны это решение было больше эмоциональным, чем практичным. По крайней мере, ассасины не пытались вновь повредить древо жизни, хотя им, возможно, сейчас просто не хватало людей в Новом Свете. Шелест в кустах позади него вернули мысли Хэйтема к настоящему. Он недолго подумал, стоит ему атаковать сейчас или дождаться, пока они начнут засаду. То, что он знал об их присутствии и том, что на него собираются напасть, были его единственными преимуществами, и ни одно из них он не собирался терять. Место для засады было выбрано отличное: до ближайшего поселения было что-то около получаса. Даже если бы Хэйтем пришпорил лошадь, они напали бы на него прежде, чем он смог бы добраться до маленькой деревенской гостиницы, где он остановился с Шэем, Ли, Хики и Джонсоном. Впереди на дороге был поворот, где он мог быстро скрыться из виду за скалами по правую руку, кто бы его ни преследовал. Хэйтем не ускорялся и не менял своего положения, не имея намерений выдавать то, что он знал, что происходит. Как только он обогнул угол, он спрыгнул с лошади в заросли кустов, где видел какое-то движение. Проблема была одна: ассасины, очевидно, выбрали для засады ту же позицию. Поэтому, вместо того, чтобы удивить ассасина в кустах, он врезался прямо в молодого человека, который собирался прыгнуть на него. Хэйтем оправился от их взаимной неожиданности всего на миг раньше и вонзил скрытый клинок мужчине в горло. Брызги крови из его раны на мгновение ослепили его, но ему хватило ума ударить лошадь по заду, заставляя ее поскакать так, чтобы избежать любого урона. Только этот инстинкт, воспитанный в нем отцом еще с первых шагов, спас ему жизнь. Ассасин приземлился на него с утеса, на котором до этого прятался. Хэйтем выпустил клинок в самый последний момент, отражая удар, но лезвие все-таки задело его спину, в которой тут же пламенем отозвалась боль. Он сжал зубы и резко развернулся, чтобы избежать еще одного ранения, прекрасно зная, что вокруг пряталось больше ассасинов. Его меч встретился со скрытым клинком ассасина, когда он уже хотел снова напасть, и от силы его блока от того откололся тонкий кусок металла. Хэйтем воспользовался замешательством ассасина чтобы скользнуть скрытым клинком ему между ребер. Снова послышался шум, и вновь скорее инстинкт, чем осознанное решение заставили его отреагировать и выставить труп перед собой. Две пули, предназначенные ему, вошли в тело, и мужчина истек кровью, когда Хэйтем уронил его наземь. Откуда раздались выстрелы? Хэйтем уловил движение на ближайшем дереве, где еще один противник в спешке пытался перезарядить оружие. Кенуэй вытащил собственный пистолет, подошел ближе, чтобы хорошо прицелиться. Его палец опустился на курок, готовый к выстрелу… Прозвучало два выстрела. В то же время, как ассасин упал с ветки, пуля попала Хэйтему в поясницу, заставив его вскрикнуть от боли. Он согнулся пополам, и только благодаря удаче вторая пуля просвистела у него над головой и угодила в дерево напротив. Несмотря на боль, мысли Хэйтема были быстрыми. Был по крайней мере еще один целый враг и второй, упавший с дерева, чье состояние было непонятно. Он бросился на землю, игнорируя адскую боль в спине, и катнулся за широкий ствол дерева, надеясь, что ускользнул из вида стрелка. Недалеко послышался стон, и он рискнул выглянуть из-за дерева: фигура, скорчившаяся на земле, медленно поднималась на ноги. Хэйтем выругался себе под нос. Нужно было действовать — и быстро. Он никак не мог знать, где был другой ассасин, но Хэйтем заставил свое тело забыть о ране еще раз, заставив себя подняться из последних сил. Три шага вперед, и он оказался перед все еще растерянным ассасином. Он вонзил ей в горло меч, используя ее как щит, когда ее ноги подкосились. Так где же… Лезвие просвистело по воздуху, не задев его макушку только потому, что его колени ослабли и согнулись под напряжением от травмы и весом мертвого тела в руках. Он достал свой клинок как раз вовремя, чтобы отразить первый выпад и заблокировать второй, когда меч ассасина с ним столкнулся. Ему нужно было только снова подняться — всего один вздох, чтобы победить. Ассасин не дал ему этой возможности. Хэйтем сумел отразить еще несколько ударов и ускользнул от следующих двух, но он знал, что больше не протянет. Каждый вдох отзывался болью. Стиснув зубы в ожидании того, что будет дальше, он чуть изменил угол наклона клинка и вскрикнул, когда меч ассасина вонзился ему в плечо, прибивая его рабочую руку к земле. Хэйтем видел, как глаза под его капюшоном блеснули, расширившись от удивления. Удивление быстро сменилось болью, когда скрытой клинок Кенуэя впился ему в бок. Этого было достаточно, чтобы тот отшатнулся назад, прижимая ладонь к груди, где белая ткань одежды начинала быстро краснеть. Хэйтем схватил меч, все еще торчащий в его плече, и, кряхтя, вытащил его; от боли он на момент чуть ли не потерял сознание. И все же каким-то образом он заставил себя встать на колени, готовый защищаться, если ассасин нападет снова. — А ты и правда так хитер, как говорил Ахиллес, — закашлялся ассасин, поморщившись. — Я должен был внимательнее прислушиваться к словам наставника. — Никогда не поздно учиться, — Хэйтема едва ли всерьез заботило то, о чем они говорили. Скорее всего, ассасин просто тянул время. — Хотя сомневаюсь, что у тебя будет шанс испытать эту мудрость на практике. У ассасина вырвался судорожный смешок. — А я сомневаюсь, что у тебя останется время позлорадствовать, тамплиер. Его взгляд метнулся вниз. Хэйтему необязательно было за ним проследить, чтобы понять, что капли крови начинают падать между его ступней. Он прикусил язык так сильно, что мог почувствовать вкус собственной крови, заставляя себя подняться. У него почти не осталось сил. Что всегда говорил ему отец? Если ты в невыгодном положении, удиви их чем-то неожиданным… Один из его пистолетов был все еще у него на поясе, хотя он и не знал, где был второй. Наверное, уронил где-нибудь… Не имело значения. Хэйтем вытащил пистолет и таким же плавным движением швырнул его ассасину в лицо. Он гораздо сильнее насладился бы его полным замешательством, если бы не дернулся вперед с мечом, вытянутым в отчаянном выпаде. Его клинок нашел цель между ребер ассасина, заставляя их обоих повалиться на землю, вскрикнув от боли. Руки ассасина скользили по мечу, уже слишком слабые, чтобы вытащить его. Хэйтем ощущал вкус крови на языке, когда подтянулся к павшему противнику, осторожно следя, не выскользнет ли откуда скрытый клинок. Однако если ассасин и собирался воспользоваться неожиданностью, ему пришлось бы сделать это быстро — возможно, меч Хэйтема не задел сердце, но точно пронзил легкое. Он знал этот звук, когда кто-то захлебывался в собственной крови. — Слишком слаб… чтобы закончить… тамплиер? — простонал ассасин. Хэйтем остался на безопасном расстояние, взгляд его затуманился. Ассасин опять засмеялся, кровь пузырилась у него на губах. — Неважно. Увидимся в аду… скоро. Подумать только — когда-то Хэйтем думал об объединении ассасинов и тамплиеров. Он смотрел, как ассасин издал последний вздох, и не мог не чувствовать, что они были правы. Вся его спина и плечо были залиты кровью, и он ощущал, как пуля вонзается глубже, причиняя все больше вреда с каждым его движением. Если бы он мог как-то вернуться в гостиницу… Хэйтем подполз обратно к дороге, где на него неудачно напал первый ассасин. У него проскочила смутная мысль избавиться от тел, но в нынешнем состоянии он ничего не мог сделать. Раздалось мягкое ржание, и когда он посмотрел вверх, то увидел свою лошадь, стоящую неподалеку. Возможно, все тайно скормленные ей яблоки пробудили в ней верность, которой он не ожидал. Хэйтем подполз к ближайшему дереву — о, как бы торжествовал Ахиллес: магистр, ранивший его, так низко пал — и медленно поднялся. Он цокнул языком. К его удивлению, лошадь подошла ближе, и он смог дотронуться до уздечек и седла. Было невозможно высоко. Он так и не понял, как смог забраться в седло и был абсолютно уверен, что вырубился, едва поднявшись. Кое-как он пришпорил лошадь в нужном направлении, прежде чем вновь упал в седле, смутно осознавая, что почти истек кровью. Когда его ранил Люцио, смерть казалась куда более быстрой. Хэйтем был уверен, что хотел бы умереть быстро. Он всегда надеялся, что встретит свой конец в поединке, возможно, от клинка ассасина в горле. Наверное, он потерял сознание снова, потому что когда он опять посмотрел вверх, деревья и окружение были совсем другими. Как минимум, не было видно скал, а дубов росло больше, чем сосен. Каждый шаг лошади отзывался болью по всему телу, но оно было так ею переполнено, что она просто невнятно отзывалась в сознании. Было тяжело зацепиться за четкую мысль, он не мог себя контролировать. Глядя вверх, Хэйтем подумал, что видит чей-то силуэт где-то впереди. Это Холден? Наверняка Холден, идет поздороваться. Или, может быть, Дзио с этой ее слабой улыбкой и удивительной силой рук. Возможно, будь он в состоянии еще немного остаться в сознании, он смог бы коснуться их обоих еще раз… — Мастер Кенуэй? — нет, это был другой голос. Это был кто-то другой, кто-то, кто пробил его броню гораздо позже… — Шэй, — прошептал он; усилия, сделанного, чтобы подняться, было уже слишком много. Земля казалась бесконечно далекой, даже когда он ее коснулся.***
Шэй волновался. Он перемещался туда и обратно мимо постели Хэйтема, неспособный сдержаться, чтобы каждые несколько секунд не бросать на магистра взгляд. — Мастер Кормак. Он оглянулся и увидел стоящего в дверях Гиста — Чарльз Ли мельтешил за ним, как любопытная птичка, пытаясь что-нибудь рассмотреть поверх его плеча. — Гист. Что такое? — Шэю пришлось заставить себя остановиться и повернуться к мужчинам лицом. — Мы нашли в лесу трупы налетчиков и кое-что из вещей магистра. Шэй кивнул. — Это были ассасины, верно? — он немного поколебался, прежде чем задать следующий вопрос, не уверенный, хочет ли он знать ответ. — Ахиллес был среди них? Гист бросит вопросительный взгляд на Ли — тот помотал головой. — Нет, — подтвердил он. — Однако все они, кажется, были мастерами-ассасинами. Как мастер Кенуэй? — Никаких изменений, — Шэй еще раз посмотрел на Хэйтема, чтобы убедиться в своих словах, прикусывая губу, чтобы не сказать большего. — Какие из его вещей удалось спасти? — Пистолеты. Седельную сумку и кошель. — Спасибо, — Шэй протянул руки, и, немного помедлив, Ли опустил в них предметы. Было ясно, что он хотел пройти глубже в комнату и остаться подольше, но Шэй уже отступил назад и опустил вещи Хэйтема на пол. Стало ясно, что он никого не хотел видеть и меньше всего его сейчас волновало, что об этом подумают остальные. Он взял пистолеты Хэйтема и положил их на стол. Его пальцы слишком сильно дрожали, чтобы разобрать их и как подобает почистить, но он смог хотя бы содрать с них грязь, налепившуюся сверху. Это как-то его заняло, не дало потерять голову. Шэй притянул кресло и поставил рядом с постелью Хэйтема, его взгляд упал на гору одежды на полу. Никто не притронулся к ней с момента, как они сняли (а местами срезали) ее с тела Хэйтема, спеша помочь ему. Достав пулю и зашив, как могли, раны, они уложили Хэйтема на левый бок, чтобы ничто не давило на его раны. Глаза Хэйтема были закрыты, но на лице его не было ни следа умиротворения или глубокого сна. Его дыхание вырывалось неровными, короткими толчками, и когда Шэй пальцем коснулся его шеи, чтобы прощупать пульс, он мог слышать, как оно неравномерно трепещется под кожей Хэйтема. Жара не было — пока не было, — но он был уверен, что ждать, пока он поднимется, осталось недолго — слишком глубоко пуля задела его спину, слишком много грязи скопилось в ране. Прикосновение Шэя на секунду задержалось, ловя момент, чтобы откинуть с лица Хэйтема пару выбившихся прядей волос и очертить большим пальцем линию его челюсти. Будь он в сознании, он никогда не позволил бы себе быть столь уязвимым. Эта мысль заставила сердце Шэя затрепетать — и вместе с тем кольнуть грустью. Были части Хэйтема, которые ему никогда не было бы позволено увидеть — части, особенно связанные с прошлым, которые магистр всегда будет хранить запертыми глубоко внутри себя. И все же ему разрешили увидеть гораздо больше, чем другим тамплиерам, возможно, больше, чем кому-либо еще из живых: как приятно растягивать между ними тишина, когда они были в одной комнате, как Хэйтем неосознанно улыбался, читая любимые книги. Как он всегда чистил щеткой свои пальто и плащ, прежде чем лечь спать, и как ждал несколько минут, прежде чем пить чай, потому что не любил слишком горячие напитки. Тихие звуки, вырывавшиеся у него, когда пальцы Шэя впивались ему в кожу, вкус его рта сразу после того, как они убивали, и тогда, когда они надежно закрывались в покоях Шэя в Арсенале. Изгиб его спины, принадлежавший только Шэю, и как его мышцы двигались под кожей… Да, они делились многим, даже если не всем. Шэю хотелось бы знать, смог бы он когда-нибудь рассказать Хэйтему, как близки они были с Лиамом, — или догадался ли уже Хэйтем об этом сам. Его пальцы дрожали, когда он отложил только что почищенные пистолеты в сторону. Проверив, не проступает ли еще кровь через бинты, он опустился перед грудой одежды Хэйтема. Его верхняя и нижние рубашки были в некоторых местах порваны и так пропитаны кровью, что стирать или зашивать было бесполезно. Жилету досталось не меньше, но плащ, возможно, подумал Шэй, еще можно было спасти. На следующее утро он проснулся полусогнувшийся в кресле у постели Хэйтема, все еще с иглой и вощеной нитью в руках. Сшивать кожу оказалось гораздо сложнее, чем он ожидал, а совсем не так, как пришивать пуговицы на собственную одежду. Волнение должно было поддерживать его бодрым, но усталость накрыла с головой, и он просто уснул. Шэй скривился, расправив затекшую спину. Если бы Хэйтем был в сознании и слышал, как он жалуется на боль в теле, он бы просто насмешливо фыркнул. Между ними было всего шесть лет разницы, но чем старше становился Шэй, тем больше он ценил выносливость Хэйтема. Конечно, мысль о выносливости направили его мысли в совсем другом направлении… Словно по сигналу, Хэйтем застонал, и слева от него что-то шевельнулось. Шэй выронил все, что держал, и склонился над кроватью — Хэйтем, часто моргая, открыл глаза. — Не двигайтесь, — Шэй положил ладонь ему на руку, чтобы не дать повернуться. Хэйтем пробормотал что-то в ответ, но подчинился и больше не двигался. Его взгляд был затуманенным, бегал туда-обратно от Шэя к комнате. — Как вы себя чувствуете, сэр? — Ужасно, — поморщился Хэйтем с несвойственной ему откровенностью. — Вы отпустили мальчишку? — Я… Какого мальчишку? — нахмурился Шэй. — Он не виноват, что ранил меня. Он не должен умереть… — Хэйтем закашлялся, тело его согнулось от боли. — Пожалуйста. Не трогайте его. — Сэр, о чем вы говорите? Ассасины, напавшие на вас, мертвы. Вы убили их. — Мертвы? Нет… — глаза Хэйтема расширились, и он, потянувшись к Шэю, схватил его за руку. Пальцы у него были холодные, но хватка была неожиданно сильной. — Нет. Я никогда бы… Я не смог бы… Он не может быть мертв. — Сэр, — Шэй снова сел в кресло, беря ладонь Хэйтема в свою и слегка ее сжимая. — Хэйтем. Ты уверен, что там был какой-то мальчик? Мы не увидели ни одного среди трупов. — Люцио. Да. Джим был там, он помог… — Хэйтем ненадолго прикрыл глаза, в голосе его все еще звучало отчаяние. Опять подняв веки, он нахмурился. — Шэй? — Я здесь, — Шэй все еще крепко держал его руку. — Это не… — Хэйтем глубоко вздохнул. Он высвободил ладонь и поднял ее, пытаясь дотронуться до бока, где оставался старый шрам. На полудвижении он остановился и скривился, нащупав швы на плече. — Извини. Я думал, что я где-то в другом месте. — Все в порядке, — Шэй чувствовал неконтролируемое желание вновь прикоснуться к нему, но не решился на это. Хэйтем презирал уязвимость, особенно в себе самом. Прикосновение Шэя его бы не успокоило. — Ты помнишь, что случилось? — Да. Сейчас да, — Хэйтем еще немного помолчал, позволяя Шэю принести ему воды. В его глазах все еще горел странный блеск, а оттенок кожи был на несколько оттенков бледнее, чем у здорового человека. — Почему я жив? — Упрямство? — предположил Шэй. Улыбка на его губах исчезла так же быстро, как и появилась. — Может быть, удача. И верная лошадь, которая привезла тебя к нам. Но я думаю, тебе будет еще хуже, прежде чем ты поправишься. Хэйтем кивнул, его глаза снова закрылись. Его ждала лихорадка и долгие ночи мучений, которые Шэй проведет у его постели. — Этого я и ожидал, — пробормотал он. — Я буду рядом, — сказал ему Шэй, когда Хэйтем опять провалился в сон. Он убедился, что Хэйтем больше не проснется, прежде чем еще раз коснуться его рук и склониться над ним, чтобы оставить мягкий поцелуй на его затылке. — Я не оставлю вас, сэр.***
Хэйтем нашел его свернувшимся за огромным сугробом, дрожащим от потери крови и холода. Шэй пытался что-то сказать, но язык его, казалось, замерз и пристал к низу рта. — Нгсфг, — вот и все, что у него вышло. Хэйтем в ответ на это приподнял бровь, уже стянув, однако, с плеч свой плащ, чтобы укрыть им Шэя. — Идти можешь? — спросил он, помогая ему подняться. Он быстро скользнул руками по телу Шэя, проверяя, ранен ли он, и нахмурился, обнаружил широкий порез через всю грудь и еще один, меньше и глубже, на бедре. К счастью, клинок не задел ребер, но и эти раны были достаточно опасны, если как можно скорее их не зашить. То, что у Шэя снова было вывихнуто плечо, он понял только тогда, когда тот схватился за него и, вскрикнув, качнулся назад. — Попробую, — промямлил Шэй. Хэйтем кивнул и плотнее обернул вокруг него плащ, прежде чем подтолкнуть его вперед. Шэй стонал и спотыкался. Он упал бы и снова, если бы Хэйтем не поддерживал его почти железной хваткой. Будь Шэй в более ясном сознании, он удивился бы, в насколько отличной форме Хэйтем был в свои за пятьдесят. Как бы то ни было, у него вырвалось только тихое «уф-ф». Хэйтем забросил одну из рук Шэя себе на плечо, а своей обхватил его бедра, наполовину поддерживая, наполовину волоча его по Нью-Йорку. Сквозь дымку тот заметил, что Хэйтем избегал главной дороги, проводя его по глухим переулкам и даже подземным туннелям, которые, кажется, растянулись под всем городом. Они добрались до неприметного дома, который, как скоро сообразил Шэй, принадлежал тамплиерам. Хэйтем всегда останавливался там, когда прибывал по официальным делам Ордена. Магистр помог ему подняться по лестнице и провел в свою спальню, а после вышел отдать приказ принести горячей воды и медицинские инструменты, хранившиеся где-то в доме. Вернувшись, он бросил Шэю кусок кожи, чтобы он мог его закусить. — Будет больно. Почему ты всегда вывихиваешь плечо? — Возраст? — предположил Шэй. — Сейчас оно легче выходит из сустава. Хэйтем хмыкнул, хотя в словах Шэя была капля правды. После того, как он всадил Морриган в другой корабль и последовавший взрыв отбросил его за борт, его плечо осталось слабым местом. — Давай я сначала сниму с тебя одежду, — Хэйтем уже потянулся к одному из ремней, перехватывавших грудь Шэя, и принялся его расстегивать. — Знаешь, обычно, когда ты так говоришь, это заканчивается чем-нибудь более приятным… Ай! Хэйтем с невиннейшим выражением лица приподнял брови, дернув за ремни еще раз, обрывая таким образом любые разговоры о возможных развлечениях в постели. — Никакого продолжения не будет, если ты не угомонишься и не поможешь мне, — сказал он. Кое-как он смог вытащить руку Шэя из его кожаного плаща и теперь пытался справиться с нижней курткой и жилетом под ней. Шэй застонал. Он нервничал как от боли, так и от близости Хэйтема, едва сдерживаясь от искушения попросить либо вырубить его окончательно, либо со всей силы поцеловать. — Сосредоточься, Шэй, — мягко предупредил его Хэйтем. — Сложно, когда вы так близко, сэр, — пробормотал Шэй, и Хэйтем вздохнул. — Ты всегда можешь вправить себе плечо сам, коли пожелаешь, — он снова дернул на нем нижнюю куртку. К этому времени тот едва ли не выл от боли. — Просто… сделай это, — почти взмолился он, зная, что хотя бы плечо перестанет так ныть, когда оно вернется в сустав. Хэйтем лишь кивнул, молча протягивая ему все тот же кусок кожи. Закрывая глаза, Шэй укусил его так сильно, как мог. Хэйтем не утруждал себя счетом — его движение были резкими, точными и, самое главное, быстрыми. И все же Шэй точно на мгновение потерял сознание, потому что, когда он вновь открыл глаза, Хэйтем уже плотно закреплял его плечо в повязку. Шэй никогда не спрашивал, где он научился всему этому, а сам Хэйтем никогда не признавался. Тем не менее, было ясно: он знал, что делает. — Сиди ровно, — опять сказал он ему. Аккуратно и ловко его руки зашили раны и очистили другие, уже незначительные порезы на теле Шэя. Тот лежал на кровати, пальцами здоровой руки глубоко впившись в колено Хэйтему, чтобы отвлечься от боли, — возможно, настолько сильно, что остались синяки. Хэйтем никак не возражал, нанося на раны столько мази, сколько мог, и крепко оборачивая их бинтами. Когда он закончил, Шэй с тихим вздохом опустился на спину. Ему все еще было больно, его трясло, но худшее было уже позади, и чай, за которым вместе с инструментами послал Хэйтем, делал свое дело, успокаивая и понемногу клоня его в сон. Впервые с момента, когда Хэйтем нашел его в снегу, он наконец-то действительно на него посмотрел. Хэйтем старел. Нет, не дряхлел или становился забывчив, но его волосы за прошедшие годы полностью поседели, и тонкие линии, которые Шэй, помнится, так живо гладил своими пальцами, глубже врезались в его лицо; появились и новые, как и какое-то новое выражение, которое он пока не мог разгадать. Прошло уже три года с тех пор, когда он видел его в последний раз, прежде чем уехать в Париж. Да, они должны были сегодня встретиться, но Шэй так и не добрался до места, о котором они условились. Хэйтем, наверное, искал его, когда он не появился, и нашел его по чистой удаче. Он определенно представлял их воссоединение немного по-другому. — Ты изменился, — мягко сказал Шэй. Он протянул руку, чтобы прикоснуться к щеке и волосам Хэйтема. Тот ненадолго позволил ему это, прежде чем перехватить его пальцы и опустить их обратно на кровать. — Ты тоже больше не молод, — подразнил он, и уголки его рта дернулись в улыбке. Шэй никогда не видел его таким растерянным, без привычной невозмутимости. — Вам идет седина, сэр, — улыбка Шэя была гораздо шире. — Да, полагаю, это позволяет некоторым думать, что с возрастом я немного размяк, — признал Хэйтем. Шэй хмыкнул. Если уж на то пошло, таких, как Хэйтем Кенуэй, возраст делал разве что только упрямее на пути к цели. — Не думаю, что вы и «размякнуть» совместимы, — ответил ему Шэй. Хэйтем на это тихо рассмеялся. Шэй вытянул руку и, схватив воротник жилета Хэйтема, притянул его к себе ближе, чтобы поцеловать. Тот не сопротивлялся — даже когда их рты соприкоснулись. Шэй так отчаянно хотел снова его почувствовать, что позволил себе побыть немного эгоистичным. — Я скучал по вам, сэр, — бездыханно произнес он, когда они отстранились. — Тебя довольно долго не было, — согласился Хэйтем. — Хотя это я виноват в том, что отправил тебя так далеко. Тогда он поднялся, чтобы принести им чего-нибудь поесть и выпить. Несмотря на то, что боль все еще была сильной, Шэй воспользовался моментом, чтобы порыться в своем плаще и сумке, которые были с ним, когда на него напали. Вернувшись, Хэйтем обнаружил его сидящим на кровати с маленькой шкатулкой в руках. — Это шкатулка Предтеч? — спросил Хэйтем, пододвигая стол ближе к ним и расставляя на нем еду. — Да, — вздохнул Шэй. — Наконец-то он снова в наших руках. Хэйтем протянул руку, и Шэй, только немного поколебавшись, положил на нее Ящик. Хэйтем не попытался открыть его, лишь провел пальцами по замысловатым символам на нем. Он заметил пятнышки крови на крышке. — Предыдущего владельца, — сказал Шэй, все еще помня лицо Шарля Дориана. — Ныне покойного, я полагаю? — слова были произнесены без вопроса или торжества. Просто как факт. — Да. По доброй воле шкатулку бы он не отдал. По крайней мере, не тамплиеру, — сказав это вслух, Шэй почти в это поверил. По правде, он еще жалел об убийстве Дориана, хотя с его точки зрения это и было необходимо. Хэйтем только кивнул. Шэй прекрасно знал, что его взгляды на убийства были немного более… свободны — и стали еще свободнее в последнее время. — Он рассказал мне, что тамплиеры в Новом Свете медленно уничтожаются, особенно здесь, — продолжил он, осторожно наблюдая за лицом Хэйтема. — Говорил, что ассасин по имени Коннор почти в одиночку ответственен за это. Когда Шэй упомянул Коннора, Хэйтем отреагировал странно. Сожаление, гнев и что-то неопределенное мелькнули на мгновение в его лице, прежде чем он скрыл их под своим обыкновенным бесстрастным выражением. — Боюсь, он был прав, — сказал он. — Питкэрн, Хики и Джонсон — все мертвы. Как и бесчисленное множество других, кто помогал нашему делу, — он вернул шкатулку Шэю, который забрал ее с открытым ртом. Было немыслимо, что все эти люди — некоторых из них он довольно хорошо знал — внезапно ушли. — И всех их убил Коннор? — Да, — единственным, что выдавало бурю внутри Хэйтема, было то, как его пальцы безостановочно двигались. Тут было что-то большее, чем просто ассасин, чьи действия были столь разрушительны. — Ты встречался с ним? — наугад спросил Шэй. Все тело Хэйтема на секунду замерло, прежде чем он с выдохом повернулся, встречая его взгляд. — Он мой сын, — тихо сказал он. На мгновение Шэю показалось, что мир остановился. — Он… Кто? — ответ был довольно нелепый, но это единственное, на что было способно его пораженное сознание. — Несколько месяцев назад я не был в этом уверен, но сейчас отрицать не могу, — улыбка Хэйтема была совсем невеселой. — Мой сын довольно упорно уничтожает все, что мы здесь создали. Мой отец бы, наверное, им гордился. Шэй не спросил, почему Хэйтем был так в этом уверен или кем была мать Коннора. В прошлом Хэйтема были вещи, в которые не посвящали даже его, и то немногое, что он слышал от разгневанного Чарльза Ли об интрижке с женщиной одного из местных племен годами раньше их встречи, было одной из них. — Ты говорил с ним? — А что бы я ему сказал? — горько спросил Хэйтем. — Что его мать никогда мне о нем не рассказывала? Что я бросил ее, потому что она так хотела, и уважал ее больше, чем кого-либо еще в этом мире, и никогда бы не пошел против ее желаний? Что он мог бы перестать быть ассасином и присоединиться к тамплиерам? Нет, я не говорил с ним. Впрочем, я спас его от казни, хотя он навряд ли когда-то об этом узнает. Хэйтем Кенуэй спас жизнь ассасину. Шэй знал, что таким образом Хэйтем, в теории, был предателем Ордена. Он также знал, что ни единой душе об этом бы не рассказал. — Возможно, однажды узнает, — эта попытка утешить была неловкой, но Шэй не знал, что еще мог сказать. — Возможно, — глаза Хэйтема метнулись к записям на его столе. — Или, возможно, будет ненавидеть своего отца до последнего дня. Шэй вновь протянул руку, легко опуская пальцы Хэйтему на колено. — Может быть, еще не поздно. Ты мог бы… — Нет, — Хэйтем помотал головой и глубоко вздохнул. — Даже если бы мы имели общие цели и работали вместе, не думаю, что это бы долго продлилось. Когда-нибудь мне придется столкнуться с ним. — Ты убил бы его? — спросил Шэй. Он ненавидел себя за эти слова еще до того, как они слетели с его губ. — Ради Ордена, ты бы убил собственного сына? Хэйтем посмотрел на него, и всего на мгновение вся тяжесть его возраста, весь груз целой жизни предательств отразился на его лице. — Не знаю, — наконец сказал он. — И, думаю, никогда не узнаю, пока не стану против него как враг. Шэй надавил ему на колено сильнее, слегка сжимая его, чтобы выразить этим прикосновением то, что не мог вложить в слова. — Тогда будем надеяться, что тебе никогда не придется, — он всем сердцем желал, чтобы это было действительно так, даже зная обратное. Но, быть может, хотя бы на пару часов они могли сделать вид. Хэйтем кивнул, бездумно глядя вдаль, вспоминая то, что Шэю не было дозволено знать, прежде чем вновь посмотреть на него. — Это заняло много времени, — пальцы Шэя все еще скользили по шкатулке, ощущая мягкость дерева, к которому раньше так часто прикасались. — И правда. И тогда Хэйтем наклонился вперед, чтобы снова его поцеловать, так неожиданно, что Шэю понадобилась секунда, чтобы отреагировать и ответить. Обычно это он провоцировал что-то физическое между ними, хотя и всегда давал Хэйтему возможность отказаться, если тот так хотел. Шэй позволил себе утонуть в чувственности этого поцелуя, оставляя боль и удивление от признания Хэйтема на задворках сознания. Он очень жалел, что сейчас не мог большего. — Сэр, — пробормотал он, когда они опять отстранились. — Хэйтем. С твоего позволения, я оставлю Ящик Предтеч. — Зачем? — Хэйтем откинулся в кресле и нахмурился. — Потому что я знаю, что смогу защитить его от ассасинов. Я не позволю ему снова попасть к ним в руки. — Ты думаешь, я бы позволил? — Хэйтем это позабавило. — Я… — Шэй неловко пошевелился в постели, не уверенный, как сформулировать то, что было у него на уме, так, чтобы не задеть его. — При всем уважении, сэр, если ваш сын собрался убить всех тамплиеров в Новом Свете, рано или поздно он с вами столкнется. Я же мог бы убедиться, что Ящик достаточно далеко, чтобы там его никто не нашел. Твердый взгляд Хэйтема на мгновение, которое, казалось, длилось вечность, впился в Шэя. — Хорошо, — наконец произнес он, и напряжение между ними испарилось. — Но ты не позволишь ему попасть в неверные руки снова. Это приказ. Шэй заметил, что Хэйтем вместо «руки ассасинов» сказал «неверные руки», и ему вновь стало интересно, насколько сильно магистр все еще верил в членов собственного Ордена. Были слухи о Бенджамине Черче… — Конечно, — он склонил голову. — Шэй, — то, как Хэйтем произнес его имя, было непривычно — он никогда не слышал его таким. — Сделаешь еще кое-что для меня? После того, как я отослал тебя на столько лет? Шэй протянул руку, ища еще одного прикосновения. — Все, что попросите, сэр. Вы же знаете, — сказал он. — Да, полагаю, я знаю, — еще одна странная улыбка мелькнула на лице Хэйтема. — Тогда я попрошу тебя найти для меня остальные артефакты, принадлежащие Древу жизни. Мы не можем рисковать, чтобы они попали в руки к ассасинам — вообще чьи-либо руки. И ты единственный, кому я готов это доверить. Шэй сидел в удивленном молчании, обдумывая слова Хэйтема, прежде чем снова смог заговорить. — Ты снова меня отсылаешь, — прошептал он. — Ты… — но он не смог продолжить. Хотя делать это не было нужды — они оба понимали, что делал Хэйтем. — Да, — Хэйтем не отвел взгляда. — Но только после того, как ты поправишься. Отдохни, Шэй, наберись сил. — Ты останешься? — Шэю было все равно, что это звучало, как просьба. Пройдут годы, прежде чем он увидит Хэйтема снова. — Да. Конечно, — Хэйтем сказал это как нечто само собой разумеющееся. — В конце концов, мы многое должны наверстать, не так ли? Было что-то отчаянное в их прикосновениях, когда они снова разделили постель через несколько дней после того, как Шэй настоял, что уже достаточно поправился. Его ногти вонзались в кожу Хэйтему достаточно глубоко, чтобы оставить кровавые полосы, и если Хэйтем прикусывал нежную кожу на его плечах немного чаще, чем обычно, когда трахал его, он определенно не возражал. Они нащупали границы друг друга уже достаточно давно, и знали, как далеко можно было зайти. Боль и отчаяние и перемежались с удовольствием, изнуряя и опустошая их после — пустоту эту заполняла более обыкновенная нежность. Хэйтем лежал в постели и читал, когда Шэй подобрался к нему, опустил голову ему на грудь и закрыл глаза, прислушиваясь к биению его сердца, убедительно живому и сильному под кожей и жесткими седыми волосками. Хэйтем приподнял брови, но продолжил читать, высказав раздражение только коротким вздохом. Его рука, однако, покоилась на спине Шэя, пока он переворачивал страницы. Шэй нашел один из оставленных им следов и скользнул по нему губами. — По крайней мере, тебе что-то будет напоминать обо мне эти годы, — сказал он, шутя только наполовину. Хэйтем снова вздохнул, откладывая книгу в сторону. — Ты злишься на меня? — спросил он. — За то, что я тебя отсылаю? — Да, — Шэй слегка пошевелился, пробегая пальцами по его коже. — Сильнее, чем ты можешь себе представить. — И все равно уедешь? На секунду Шэй встретился с ним глазами, затем посмотрел в сторону. — Да, — вновь произнес он. — Ради тебя — и ради безопасности этого мира — я уеду. — Тогда обязательно вернись ко мне, — ладонь Хэйтема ненадолго коснулась его плеча. Казалось, он хотел сказать больше — но не сказал. — Если будете здесь, я вернусь, сэр, — Шэй опять закрыл глаза, позволяя ровному ритму сердцебиения Хэйтема его убаюкать.***
Сначала до него дошли слухи. Шепотки за спиной, предложение там, предложение здесь. «Колониальная ложа тамплиеров уничтожена. Магистр мертв. Дело рук одного ассасина». Магистр мертв. Шэй не верил. Не хотел верить, что бы ни говорил ему Хэйтем, когда они в последний раз виделись. Мало кто был способен одолеть Хэйтема Кенуэя в поединке, невзирая на его возраст. Но даже если бы кто-то смог, Хэйтем бы никогда не позволил себе быть настолько неготовым, чтобы дать ассасину застать себя врасплох — хотя бы и собственному сыну. Нет, здесь было что-то другое, и он должен был выяснить, что именно. Один из артефактов, за которым он сейчас охотился, видели в Бостоне — это было отличным поводом остановиться в Нью-Йорке по пути туда. Он нашел могилу сразу после полудня. Это был простой камень, тихий и неприметный. Никто бы и не подозревал, что магистр тамплиеров был похоронен здесь — и это было, возможно, к лучшему. В любом случае, Хэйтему никогда не хотелось чего-то большого, помпезного — в этом Шэй был уверен. Он поднял руку, чтобы положить ее на камень, но передумал. Это бы увеличило груз и так навалившейся на него реальности в десять раз, и он не был готов вынести его сейчас. Шэй уже ощутил, как чувство потери крепко обхватывает его сердце, все еще не осознавая, как мир смеет существовать без Хэйтема Кенуэя. Он провел по буквам имени и датам внизу кончиком указательного пальца, время от времени останавливаясь на одной из них. Это воскрешало в нем воспоминания о последних днях, которые они провели вместе. «Обязательно вернись ко мне». Не он нарушил свое обещание — после всех этих лет. — Почему вы меня отослали, сэр? — прошептал он. — Я мог бы остаться. Я мог бы помочь. И что бы он сделал? Убил его сына? У Шэя не было сомнений: даже ему не позволили бы это сделать. Он даже не был уверен в том, что действительно смог бы. Быть может, в другой жизни, они с Хэйтемом просто уехали бы и тихо прожили остаток дней — где-нибудь в горах, далеко и от тамплиеров, и от ассасинов. Шэй помотал головой. Как соблазнительна ни была эта мысль, согласившись на подобный план, Хэйтем Кенуэй уже не был бы собой. По крайней мере, не тем Хэйтемом, которого он знал, желал и, наверное, в каком-то смысле любил. Он хотел вслух выругаться, выкричать свое горе на могилу напротив, потребовать несуществующих ответов о Хэйтеме, и о судьбе, и о мире вообще — о том мире, который, видимо, стремился заставить его потерять либо уничтожить все, что он когда-то любил. Но вместо этого он просто молча стоял на холодной земле, глядя на камень так, будто одной своей волей мог отменить смерть. Солнце опустилось на небе, и тени удлинились, но он все еще не двинулся, пойманный между прошлым, в которое не мог вернуться, и будущим, которое не мог изменить. Однако даже в оцепенении скорби он не терял бдительности. — Мне было интересно, придешь ли ты. Шэй не обернулся — и ничем, кроме этих слов, не показал, что знал о присутствии Коннора. Он услышал шаги, хрустящие по земле, немного неравномерные, как у хромого, прежде чем Коннор появился перед ним, безоружный, с капюшоном, натянутым на лицо. Хотя он многое унаследовал от матери, черты Хэйтема на его лице были узнаваемы: у него был такой же нос — и подбородок, который Шэй знал слишком близко (мысль об этом больше не доставляла ему удовольствия). Шэй поднялся с места, где сидел перед могилой Хэйтема; ноги у него онемели и болели. У него не было желания тянуться к оружию. Убив Коннора, он не заполнил бы пустоту внутри. Несмотря ни на что, он не смог бы убить сына Хэйтема, был он ассасином или нет. — Хотя сомневаюсь, что ты здесь в знак уважения, — добавил он, не в силах скрыть боль и горечь в голосе. — Я следил за тобой, едва ты появился в Нью-Йорке, — сказал Коннор. — Я бы ни в коем случае не позволил тамплиеру с такой репутацией находиться здесь без наблюдения. — Знаю. Заметил, — пожал плечами Шэй. — Сейчас ты доволен? — Буду, когда ты покинешь гавань, — Коннор не отрывал глаз от его рук, словно ожидая, что Шэй попытается на него напасть. — Значит, ты здесь, чтобы убить меня? Чтобы убедиться, что я больше не убью ни одного ассасина? — это была не насмешка — Шэй спрашивал тем же тоном, как если бы спросил у Гиста, хочет ли он к завтраку чая. Он бесконечно устал. — Если попытаешься напасть — да, я тебя убью. Вот она, эта самоуверенность столь многих ассасинов, которых знал Шэй. Это заставило его подумать о Хоуп и Лиаме — и о том, жалел ли когда-нибудь Хэйтем, что оставил Ахиллеса в живых, раз тот вырастил в его сыне такую твердую веру. — Интересно, почему ты так уверен, что победишь, — произнес он. Коннор собирался ответить чем-то резким, но Шэй поднял ладонь, перебивая его. — Я здесь не чтобы драться. — Тогда зачем? Не хочешь отомстить за смерть магистра? Шэй обвел рукой могилу, церковь и дома вокруг. — Я не могу вернуться в город, где родился и прожил столько лет? — спросил он. Он не выдал, не смог бы выдать его отношения с Хэйтемом никому, особенно ассасину. Поделиться этим значило бы уничтожить все, к чему они пришли, обесценить воспоминания, все еще наполнявшие его болезненной теплотой. — Ты знаешь, что таким, как ты, здесь больше не рады, — сказал Коннор. В ответ Шэй оскалился. Неожиданная волна гнева ярко и горячо захлестнула его изнутри, прежде чем вновь исчезнуть: пламя погасло, столкнувшись с землей и камнем — всем, что осталось от человека, который столь многое для него значил. — Я приду и уйду тогда, когда захочу, ассасин. К чести Коннора, он остался невозмутим перед яростью Шэя. Однако что-то в его спокойствии изменилось, когда он перевел взгляд с него на могилу и обратно. — Ты хорошо знал отца? — спросил он, и голос его звучал совсем по-другому. — Да. «Готов поспорить, лучше, чем кто-либо из живых, кроме, разве что, его сестры». — Я… — момент сомнения — на лице Коннора отразилось множество эмоций, отчего он вдруг выглядел абсолютно потерянным. Убийство собственного отца, кажется, лежало на нем более тяжелым грузом, чем сначала подумал Шэй. Несмотря на все, через что прошел этот ассасин, несмотря на все, что он сделал, в словах его, когда он продолжил, все же звучала какая-то наивность. — Как думаешь, если бы мы попытались, смогли бы мы в конце концов найти способ объединиться — ассасины и тамплиеры? Шэй помотал головой, но все-таки еще немного подумал. — Знаешь, он когда-то мечтал об этом. Но Хэйтем… Он не был хорошим человеком. Благородным, справедливым, великим, жестким, но не хорошим. Закаленным смертью и предательством, — «Человеком, который убивал с таким же потрясающим умением и смертельной точностью, с которой перевязывал мои раны, целовал мои губы и давал мне то, чего я желаю, в постели». — Он бросил эту мечту незадолго до того, как встретился с тобой — или даже со мной. Что бы ты ни сделал или сказал, это бы его не переубедило. Коннор, казалось, принял этот ответ, обдумывал слова Шэя. Он подошел ближе, но не настолько, чтобы Шэй мог достать до него мечом. — Мне не стоило его убивать, — наконец сказал он очень, очень тихо. Шэй не смог сдержать горького смеха. — Сомневаюсь, что он оставил тебе выбор. Коннор просто посмотрел на него, и Шэй еще раз задумался, что произошло между ним и Хэйтемом, когда тот умирал. Даже сейчас он не мог представить, чтобы Хэйтем смягчился. — Что ты здесь делаешь, Коннор? — спросил он, не дождавшись ответа. — Если ты ждешь от меня раскаяния, ты его не получишь. Что-то внутри у Коннора шевельнулось от этих слов, хотя Шэй не знал, к какому выводу тот пришел. Он быстро шагнул вперед, держа, однако, руки в карманах. Шэй инстинктивно встал в оборонительную стойку, но Коннор сразу поднял обе ладони, показывая, что не собирался напасть. В одной из них он держал что-то похожее на потрепанную книгу. — Думаю, если ты действительно так хорошо его знал, это должно быть у тебя, — сказал он, протягивая книгу Шэю. Тот поколебался, но после подошел и схватил ее. Он едва не уронил ее, когда ветер, подув, открыл ее на случайной странице. Этот почерк он бы узнал где угодно. — Это дневник отца. Он оставил это там, где я мог найти, — Коннор проследил его взгляд. — Он помог мне понять, каким он был человеком, хотя было уже слишком поздно. Руки Шэя слегка дрожали, когда он прикоснулся пальцами к страницам. Он знал, что Хэйтем не упомянул на них его, и все же это была часть его, которую он мог сохранить. Было трудно сопротивляться желанию прижать книгу к груди, но он смог. Вместо этого он положил книгу в сумку. Он даже не знал, собирается ли когда-нибудь ее прочитать — сейчас ему было достаточно просто ею владеть. — Спасибо, — честно поблагодарил он. Некоторое время они смотрели друг на друга, ассасин и тамплиер, и не в первый раз Шэй спросил себя, каким был бы мир, если бы они работали вместе, а не сражались друг против друга. Но скорбь была еще слишком свежа, и раны, оставленные предательством и смертью, были слишком глубоки, чтобы сейчас предложить Коннору что-то подобное. Коннор коротко ему кивнул и повернулся, чтобы уйти. Им было больше нечего сказать. Разве что… — Коннор, — окликнул его Шэй, чувствуя тяжесть дневника в сумке. — Было бы лучше, если бы наши пути больше не пересеклись, — «Я не хочу тебя убивать». — Конечно. Коннор ушел, и белизна его костюма, сиявшая еще некоторое время между домов рядом с церковью, тоже исчезла из вида. Шэй вновь прикоснулся к книге, закрыл на мгновение глаза: интересно, сколько раз пальцы Хэйтема листали те же страницы? Он почти мог снова увидеть его — сидящим за столом в поместье Шэя, карими глазами впившись в то, что он писал — и снисходительную полуулыбку, которой он ответил бы на настойчивую просьбу Шэя прийти к нему в постель. Его пальцы задрожали, когда он прикоснулся к надгробию; поверхность была мягкой и холодной под его ладонью. — Мне жаль, сэр, — произнес он в темноту. — Мне хотелось бы сделать больше. Он почти убрал руку, чтобы уйти и вернуться на Морриган, но остановился, будто примерзнув к земле. Следующие слова он прошептал гораздо тише, так, что слышала лишь могила и ветер, вздыхающий сверху в ветвях. — Я скучаю по тебе.