***
Арья не придавала значения головокружению, утренней тошноте и внезапно накатывавшим приступам слабости, иногда близким к обмороку — только злилась, потому что недомогание досаждало ей, мешало путешествию на корабле, которое начиналось так хорошо — с попутным ветром в парусах и радостными возгласами матросов. Ухудшение здоровья не удивляло её — если вспомнить, сколько всего свалилось в прямом и переносном смысле на голову Арьи за последние месяцы, удивляться можно было лишь тому, что болезни и слабость проявили себя так поздно. Тем не менее Арья мужественно переносила шторм и качку, подбадривала свою команду, лихо сплёвывала через борт вязкую горькую слюну и вновь храбро лезла на мачты. Когда немолодой седовласый мейстер приблизился к Арье, позвякивая своей цепью, прищурил подслеповатые глаза и объявил, что она, скорее всего, беременна, Арья готова была расхохотаться и послать его к Иным, но смех застрял у неё в горле. Она вспомнила ту ночь с Джендри — единственную ночь, проведённую с мужчиной. Каким сильным и нежным он тогда был, как хорошо было целовать его горячие губы... Арья отдала ему всю себя, без остатка, не надеясь когда-нибудь вновь познать мужчину — она готовилась к смерти, как учили её Безликие, без страха смотрела в холодные синие огоньки в глазницах мертвецов, а всё тело её противилось этому и кричало: «Жить! Я хочу жить!». Она выжила тогда, победила, в очередной раз обманув бога смерти, а потом сбежала с пира, сбежала от Джендри, из Винтерфелла, от всех, рванулась в столицу, полная жажды мести. Неужели после той единственной ночи она могла забеременеть? И неужели она не лишилась ребёнка после всего, перенесённого в Королевской Гавани, когда обезумевшая от гнева и боли драконья королева сжигала всё на своём пути? Арья невольно прижала руку к животу, словно боясь, что ребёнок вот-вот вырвется наружу, разрывая плоть. Ребёнок вёл себя тихо, да и рано ему ещё было шевелиться, на таком-то сроке... Мейстер что-то говорил, но Арья не слушала его — она всё трогала свой живот и вспоминала, какие глаза были у Джендри, когда он встал перед ней на колени. А потом очень тихо, едва шевеля онемевшими губами, спросила, есть ли у мейстера лунный чай. Лунного чая не было, но были все необходимые травы, и старичок вызвался приготовить снадобье, если оно будет необходимо. Арья покачала головой — пока не надо — отпустила мейстера и в полной растерянности опустилась на постель. В глубине души она лелеяла надежду, что мейстер ошибся — но он был человеком опытным, а её и в самом деле тошнило по утрам, и лунные кровотечения прекратились — впрочем, у Арьи они никогда не были регулярными. Так что же, она действительно носит под сердцем дитя? Давным-давно, когда Арья была ещё не Безликой, не Кошкой-Кэт, не Нэн-чашницей и не Вороньим Гнездом, а просто Арьей-лошадкой, Арьей-надоедой, носилась под сводами Винтерфелла и приводила в отчаяние септу Мордейн, мать и отец говорили ей, что она когда-нибудь выйдет замуж, станет леди и родит мужу много здоровых детей — сильных сыновей и прекрасных дочерей. Арья фыркала, корчила рожицу и дёргала плечом, а про себя думала, что это будет в далёком-далёком будущем, а может, и вовсе не будет. Может, она уговорит родителей не выдавать её замуж, а отпустить в путешествие. Может — если очень повезёт — муж будет похож характером на Джона Сноу, станет учить её сражаться и ерошить ей волосы. О детях она всерьёз не задумывалась никогда. И вот теперь у неё в животе ребёнок, незваный гость, расплата за ту единственную ночь! Первым порывом было избавиться от него как можно скорее, выпить проклятый лунный чай, вытерпеть немного боли — Арья сможет, она и не такое выносила — и потом забыть о случившемся, как о страшном сне. Но потом ей снова вспомнился Джендри — как он целовал её, как шептал её имя, как просил стать его леди. Арья отказала ему, сказав чистую правду, — она не леди и никогда ею не будет. Но ведь, наверное, ещё можно вернуться в Вестерос, рассказать обо всём Джендри — он непременно обрадуется! Должно быть, он ещё не успел жениться — узнав о ребёнке, он заключит с Арьей брак, и их дитя будет законным. Арья ясно представила улыбающегося Джендри, саму себя в длинном мешковатом платье, свисающем с худых плеч, но обтягивающем живот, свои муки на ложе и, наконец, ребёнка — бесформенный розовый комок, пищащий и плачущий. Ей даже не придётся кормить его грудью — рядом всегда будет кормилица, о ребёнке позаботятся служанки и мейстер... Чем ярче Арья представляла себе эту картину, тем лучше она понимала, что никогда в жизни не вернётся в Вестерос и не расскажет Джендри о ребёнке. Пусть он лучше найдёт себе другую жену, настоящую леди, и у них будут славные дети, рождённые в законном браке, а о ребёнке Арьи он никогда не узнает. Она уже открыла рот, чтобы позвать мейстера... и тут же закрыла его. На этот раз перед глазами Арьи предстала её собственная мать — тёмно-зелёное платье, отороченное мехом, чуть натянуто на животе, леди Кейтилин движется осторожно, особенно по лестницам, опираясь одной рукой о перила, а другой прикрывая округлившийся живот. Глаза её светятся осознанием какой-то одной ей ведомой тайны, улыбка как никогда мягка, и отец тоже улыбается, осторожно кладя ладонь поверх ладони жены. Робб шепчет на ухо Сансе что-то, отчего она вспыхивает, а Арья морщит лоб, пытаясь понять, как в животе мамы оказался ребёнок, который в будущем станет их братом или сестрой. Она видела Кейтилин беременной дважды — в первый раз Арья была совсем ещё маленькой и ничего не соображала, во второй была постарше и уже представляла, как Санса будет умиляться младенцу, Робб пообещает научить его сражаться (Кейтилин, когда носила под сердцем Рикона, была уверена, что родится мальчик), а сама Арья, пока её брат слишком мал и с ним нельзя играть, побежит к Джону — придумывать новые игры. Рождение ребёнка в их семье всегда было радостным событием, а его ожидание приятным, но ведь Арья — не леди Кейтилин. Она никогда не хотела быть матерью, она хотела сражаться и путешествовать... хотя у женщин из рода Мормонт как-то получалось объединять и то, и другое. И у дорниек тоже, и у некоторых пираток, которых она встречала в Браавосе. В самом деле, родить ребёнка можно и на корабле — а потом плыть дальше вместе с ним, придумывать новые игры, а когда подрастёт — учить сражаться. — Я не буду пить лунный чай, — произнесла Арья очень тихо, словно боясь спугнуть собственные мысли. — Я рожу ребёнка, но не расскажу о нём Джендри. Я даже Сансе писать не буду... даже Джону. Лучше потом, если всё будет хорошо... Когда всё закончится хорошо, я приеду и покажу им ребёнка, — при мысли о том, что она может умереть при родах, подобно тёте, дикой волчице Лианне, Арью бросило в дрожь, но она прогнала эту мысль. Она перенесла столько боли, столько раз была на волосок от смерти — и всё же выжила, так неужели её смогут погубить какие-то роды? — Может быть, у него будут голубые глаза, — прошептала Арья, вновь представляя лицо Джендри.***
Санса позаботилась обо всём — заранее объявила о своей беременности (пусть не думают, что она трусливо скрывается!), назвала отца — Сандора Клигана (пусть не думают, что она его стыдится!), сказала, что её ребёнок будет носить фамилию Старк и станет наследником рода Старков. Пусть после недолгого правления Джона Сноу отношение к бастардам на Севере изменилось, её дитя не будет бастардом. Санса знала, что никогда больше не выйдет замуж — она просто не сможет разделить постель с мужчиной, будь он даже красив, как Рыцарь Цветов, и опытен, как Оберин Мартелл. Значит, ребёнок, которого она носит под сердцем — её единственная надежда и наследие Старков. Бран не может иметь детей, дети Джона, даже если они и будут, не унаследуют имя Старков — хотя, конечно, в них будет течь северная кровь, волчья, горячая и злая. Про Арью вообще ничего не слышно с тех пор, как сестра отплыла на запад — Санса ждала от неё писем, но Арья молчала, да и странно представить её беременной, кормящей грудью, с умилением наблюдающей за первыми шагами малыша — Санса даже улыбнулась, представив это. А Винтерфелл не ждал — он требовал людских рук и сил, и Санса обходила его, следила за ходом работ, с трудом передвигала своё с каждым днём наливающееся тяжестью тело, носила свободные платья и ела свои любимые лимонные пирожные. Нередко её охватывал страх — а если она умрёт, рожая ребёнка, как бабушка Миниса, как тётя Лианна? Но в такие моменты Санса вскидывала голову и начинала думать о своей матери, благополучно выносившей и родившей пятерых детей, о том, что она прошла столь долгий путь не для того, чтобы скончаться в муках, что боги, возможно, будут милосердны к ней... Санса давно уже не верила в богов, но всё же сходила и в богорощу — помолиться Старым богам, и в полуразрушенную септу своей матери — помолиться Семерым. В Винтерфелле всё ещё был холодно, снег не спешил таять, но Санса повсюду чувствовала себя как дома, и даже богороща, в которой её выдали замуж за Рамси, в которой был убит Теон, в которой рассыпались на осколки льда Король Ночи и Иные, больше не пугала её. Она ласково гладила морщинистый белый ствол, смотрела на скорбный лик чардрева, вдыхала запах красных листьев — точь-в-точь такие же были вышиты на её платье — и, прижимая ладонь к животу, шептала: — Скоро ты всё увидишь. Ты будешь настоящим Старком, малыш, это я тебе обещаю. Санса написала письмо Джону Сноу — рассказала, что ждёт ребёнка от Сандора, что надеется показать этому ребёнку хоть часть былого великолепия Винтерфелла, что зимы всё ещё холодны и суровы (хотя не так суровы, как на Стене), а летом уже совершенно по-весеннему пригревает солнце. Она перебирала в памяти имена для ребёнка — Эддард, Робб, Сандор, даже Рикон — её бедный младший брат, который мог бы стать великим и яростным воином, но закончил свою жизнь так бесславно! «Если у меня родится сын, я назову его Нед», — написала она в конце концов. Если дочь, то Кейтилин, подумала Санса, но писать этого не стала. Отчего-то она была твёрдо уверена, что родится сын. Бран написал ей сам — поздравлял со скорым рождением наследника, желал удачи и просил поберечь себя. Его письмо было безукоризненно вежливым, но холодным, и он не писал, откуда узнал о беременности сестры — скорее всего, использовал свои способности Трёхглазого ворона. Раньше это напугало бы Сансу, теперь же она ощутила лишь раздражение. Она столько лет была пешкой в игре престолов, подчинялась и уступала, за ней следили, её передавали из рук в руки и продавали, как товар, — и вот теперь, когда она наконец-то стала свободна, оказывается, что за ней следит родной брат! Несмотря на свою злость, Санса ответила Брану шутливо — расспросила о Бриенне и Тирионе, поинтересовалась, пишет ли ему Джон и нет ли вестей от Арьи. При мысли о Бриенне Тарт Санса почувствовала грусть и внезапно поняла, что ей жаль Тартскую деву. Им обеим, пусть и по разным причинам, не везло с мужчинами, они обе сумели вырвать, украсть у своих сумасшедших сломанных жизней кусок счастья — но Сандор оставил Сансе дитя под сердцем, а Джейме не оставил Бриенне ничего, кроме горя, сожалений и звука собственного имени, тающего на языке. Все Ланнистеры лгут, с неожиданной злобой подумала Санса, даже если и не желают этого. Но Бриенна всё же стала тем, кем хотела — рыцарем, пожалуй, единственным настоящим рыцарем, которого довелось встретить Сансе. А Мире Рид от Брана, которого она так отчаянно защищала, досталось лишь холодное «спасибо». Санса вспомнила об этом, потому что Мира не так давно посетила Винтерфелл. В свои восемнадцать-девятнадцать лет она выглядела измученной жизнью, и в её тёмных вьющихся волосах уже поблёскивала седина. Мира не рассказывала о своей жизни, а Санса не спрашивала — и узнала лишь то, что дочь Хоуленда Рида побывала в Сероводье, что её отец хоть и постарел, но всё ещё полон сил, и что теперь Мира отправляется в Королевскую Гавань — посмотреть в глаза тому, кого она некогда спасла. Санса догадывалась, какие чувства толкнули Миру на это — и мысленно пожелала ей удачи. Забота о Севере отнимала множество времени и сил, и Санса в очередной раз поразилась стойкости и мудрости своей матери — леди Кейтилин управляла Винтерфеллом, отдавала приказы слугам, подсчитывала убытки — в болезни и в здравии, беременная и с младенцем у груди, успевала везде и всюду, при этом всегда находила время на каждого из пятерых своих детей. Конечно, Кейтилин отвечала только за Винтерфелл, Севером правил лорд Эддард, и рядом всегда были верные слуги, готовые помочь — всезнающий мейстер Лювин, старая Нэн с её жуткими сказками, строгая септа Мордейн... Сансе никогда не стать такой, как мать, и ребёнок у неё будет только один — зато желанный. Главное, не превратиться в тётю Лизу, вдруг пришло в голову Сансе, и она не сдержала нервного смешка — в последнее время такое случалось с ней всё чаще. В тот день, когда для наследника Старков настало время появиться на свет, было тепло и солнечно, с крыш капало, а кое-где уже начали насвистывать птицы. Санса как раз вышла на крытую галерею, чтобы взглянуть на двор, когда тело её пронзила резкая боль. Леди Старк упала на колени, схватившись за живот, и перед её меркнущим взором мелькнуло чисто-голубое весеннее небо. «Глядя на такое, не жалко и умереть», — отстранённо подумала Санса, пока её несли в постель. Роды были долгими и мучительными — сначала она кричала во весь голос, потом хрипло стонала, под конец лишь шептала и просила воды. Боль так измучила Сансу, что вскоре она стала воспринимать её как нечто отдельное от её тела и от рвущегося наружу ребёнка. Всё чаще ей казалось, что она не выдержит и умрёт прямо здесь, среди влажных от пота подушек и перепачканных кровью простыней, умрёт — и наконец-то воссоединится с родителями, Роббом и Риконом, а может, там будет и Сандор... От этой мысли боль как будто отступила, и за дальнейшим Санса наблюдала словно со стороны. Мейстер Уолкан хоть и не был таким мудрым и всеведущим, как Лювин, однако дело своё знал. Он принял роды у королевы Севера и вскоре уже протягивал ей заливающегося звонким плачем младенца. Санса была слишком измучена, чтобы что-то говорить, но её полные слёз голубые глаза смотрели внимательно, подмечая каждую деталь. «Мальчик!» — было первой её мыслью. «Всё-таки мальчик, я была права!». Она вгляделась в сына — по маленькому сморщенному красному личику было трудно понять, на кого он похож, но глаза у него были тёмные — не серый холодный цвет Старков и не речная голубизна Талли. Санса подумала, что так и не узнала, какого цвета были глаза у Сандора Клигана, но сын, вне всякого сомнения, унаследовал их. — Нед, — еле слышно выдохнула Санса. — Скажите всем... его зовут Эддард Старк, и он наследник Винтерфелла. Мейстер Уолкан с поклоном покинул комнату, вокруг Сансы засуетились служанки, а она лежала, прижав младенца к своей налитой молоком груди, и устало глядела в окно. В ту ночь, что она провела с Сандором, из окна было видно чёрное небо, полное звёзд, теперь же — ярко-голубое небо. «Ты увидишь его», — мысленно пообещала Санса сыну. «Вот вырастешь немного, и я покажу тебе Винтерфелл в былой его славе. Я научу тебя хитрости и найму лучшего мастера над оружием, чтобы ты научился сражаться не хуже отца. Ты вырастешь смелым и благородным, как твой дедушка, стойким и сильным, как твоя бабушка. Я познакомлю тебя с дядей — он очень умный человек, и с другим дядей — он очень храбр. Если твоя тётя когда-нибудь вернётся сюда, я и с ней тебя познакомлю. Она научит тебя драться с умом». — А когда придёт время, я передам тебе Север, — совсем тихо проговорила Санса. — Он будет твоим, мой волчонок. Мы, Старки, всегда помним, что зима близко. Но ещё мы помним, что одинокий волк погибает, а стая живёт. Мы с тобой — новая стая.***
Арья доводила старичка-мейстера до отчаяния — настолько пренебрежительно она относилась к своему здоровью. Беременность почти не помешала её привычной жизни — борясь с тошнотой и головокружением, Арья по-прежнему лазила по всему кораблю, ночи напролёт просиживала над картами, сходила на берег каждый раз, когда они приставали к какому-либо острову, и с удовольствием бродила там, вдыхая диковинные ароматы и слушая незнакомую речь. Часто она приносила на борт разные забавные штуковины («Ребёнку будет с чем играть!») или заморские фрукты, которые тут же с жадностью поедала. Неудивительно, что роды начались неожиданно, и Арья, выронив очередной чудесный плод, скорчилась на палубе, ругаясь сквозь зубы. Боль была сильной, но она, по крайней мере, ожидала этого, да и в прежние времена приходилось испытывать кое-что похуже. Что больнее — когда тебя, слепую, бьют палкой, а ты вертишься на месте, пытаясь понять, где же твой противник, или когда твой живот словно ножом режут на части? Когда на тебя падают обломки зданий, а вокруг от огня и дотракийских аракхов гибнут люди, или когда из тебя наружу рвётся новая жизнь? Арья пыталась ответить на эти вопросы, стискивала зубы, шипела, ругалась, рычала, кричала и наконец исторгла эту самую новую жизнь. Ребёнок казался крошечным даже в её небольших руках — и эти руки дрожали так сильно, что Арья боялась уронить дитя. Это была девочка, совсем маленькая, но её глаза были широко распахнуты — и в них отражалось чистое синее небо. Арья замерла от восторга, не в силах поверить, что она способна произвести на свет нечто настолько красивое. Дочь была похожа на Неда и на Кейтилин, на Арью и на Джендри, у неё было узкое вытянутое личико, но зато глаза чистейшей голубизны. Арья не знала, чьи глаза унаследовала девочка, Баратеонов или Талли, но это было не важно. Важно было лишь то, что эти глаза смотрели на неё, на Арью. — Я назову тебя Кейт... — тут Арья запнулась, подумав, что имя Кейтилин будет звучать слишком длинно, а на некоторых языках и вовсе непроизносимо. — Кэт, ты будешь Кошечка-Кэт, — вот так, а то, что полное имя девочки — Кейтилин, будет знать только её мать да она сама. — Я научу тебя стрелять из лука и обращаться с мечом, — прошептала Арья, неловко прикладывая дочь к груди. — Расскажу тебе все истории про Долгую Ночь, какие только вспомню, а не вспомню — так придумаю. Мы с тобой будем плавать по морям, а когда ты подрастёшь, я покажу тебе Север — место, где я выросла. Ты увидишь мою сестру и моих братьев — они все наша стая. Может быть... — тут Арья снова запнулась, — когда-нибудь я отвезу тебя к твоему отцу. Он, конечно, разозлится на меня, потому что я ему ничего не сказала, но обрадуется, когда узнает, что у него есть дочь. Малышка, убаюканная её словами, притихла. Арья взглянула в чистое небо и подумала, что надо будет послать письмо Сансе... и Джону на Стену, конечно же. И Брану... если Бран сам ещё не увидел её дочь с помощью своего колдовства. А во множестве лиг отсюда королева Севера и леди Винтерфелла Санса Старк негромко пела колыбельную своему сыну Неду Старку и думала о том же самом. О том, что надо отправить Джону Сноу ворона с радостным известием о рождении наследника Старков. О том, что надо написать Брану — спросить, не затуманился ли за последние дни его ясный взор, хорошо ли он видит издалека своего племянника, или Сансе надо прибыть в столицу, чтобы лично представить маленького Неда королю. О том, что Арья рано или поздно остановится где-нибудь, пришлёт письмо, и тогда можно будет написать ей в ответ. Написать, что род Старков продолжается, что зима отступила, что скоро весна, уже появляются первые листья, и птицы поют свои звонкие песни. Что стая всегда выживает.