A broken heart is all that's left I'm still fixing all the cracks Lost a couple of pieces when I carried it, carried it, carried it home
***
— Мне обязательно быть всегда рядом с тобой на подобных мероприятиях? — мой голос вял. А глаза так и показывали отцу, что хочется посидеть дома в тишине, где никто не будет трогать. Попросить знакомого охранника, чтобы тот удалился из личного пространства и не следил за каждым шагом. Он умеет быть послушным, если хорошо попросить, — Это же вполне деловой разговор и камеры будут направлены только на главных лиц вечера, — Я имел в виду своего отца, который стоял сейчас прямо передо мной, рассматривал себя в зеркало и аккуратно, перебирая пальцами, поправлял свой галстук. Но я услышал из-под его усов еле слышное недовольное сопение. Что означало лишь одно — ему не понравились мои слова. Хотя, странно. Я и не ожидал другой реакции. А говорить об этом начал, только потому что давно не затрагивал эту тему, и с каждым разом я все сильнее надеюсь, что он оставит меня дома. Нет, я не против сходить с ним вместе на день города в Минске, где он произнесет торжественную речь, не против, когда он берет меня под свое крыло на праздниках, где толпы журналистов говорят мне о том, как я хорошо смотрюсь в объективе камеры. Но я не вижу смысла тереться на стуле как младший сын президента, в то время, как он ведет деловые переговоры в соседнем зале с другим политиком. Конечно, в этот раз шишка серьезная, чем просто политик и от этого мне становится не по себе. — Чего ты опять начинаешь, Коль? — он медленно, чуть вздыхая, повернулся ко мне лицом. Его понимающий отцовский взгляд выглядел слишком фальшиво. Ведь если бы он понимал мое состояние, мое отсутствие детства, дал бы мне возможность отдыхать от всей суеты его работы. Собственно, больше отец и слова не проронил. Он выглядел собранным, но в его глазах проглядывалась еще и невероятная уверенность, которой мне никогда не набраться. — Просто иногда я хочу почувствовать себя обычным человеком. — Тебе нужно смириться, что такого не будет. — Угораздило же родиться не простым смертным, — я сильно сглупил, сказав это. И пожалел об этом почти сразу же. Громкий хлопок по столу, разнесся почти на всю кухню, грозные карие глаза пронзали изнутри. Я застыл. Застыл в страхе, что сейчас начнется очередная ссора, после которой невозможно будет общаться с отцом, в силу его упрямого характера, который достался и мне, но в еще большем проявлении. Мне тяжело сдерживать себя, когда что-то не нравится. Тяжело держать язык на замке, когда кто-то не прав. Поэтому я не люблю светские мероприятия, где обсуждают политику. Я всегда оспариваю мнение отца после ужинов и конференций, прошу сделать по-иному, но в ответ получаю лишь тишину или команду «спать». Много чепухи и бреда льются в уши обычным людям с зомбоящиков, а я просто сижу как декорация и разглядываю журналистов вокруг. — Машина ждет, — из-за угла, вполне ожидаемо по времени, появилась фигура в черном смокинге. Лицо почти незнакомое для меня, ведь совсем недавно прежний водитель, что возил нас с отцом все мои сознательные годы, подал в отставку по семейным обстоятельствам, что очень странно. Мы предлагали ему помощь. Не хотелось терять такого ценного и душевного сотрудника, не говоря уже о папе, который до сих пор не до конца смирился с этим. Батька махнул мне рукой, давая понять, что пришло время ехать и других вариантов быть не может. Да и вряд ли бы я уговорил его на другой исход событий, будучи уже одетый в парадный костюм и черные туфли с небольшим каблуком.I'm afraid of all I am My mind feels like a foreign land Silence ringing inside my head Please, carry me, carry me, carry me home
***
— Переживаешь? — отец чуть толкнул меня локтем, — Выглядишь немного скованно, — сложилось такое чувство, что ему просто надоела мертвая тишина в машине и он решил перекинуться переживаниями, ведь мне было скучно и уныло, а вот его гримаса выражала переживание. — Выгляжу как обычно, — я выдержал небольшую паузу после совсем недоброго ответа отцу и, почувствовав себя виноватым, продолжил диалог, — Сам то как? — его явно обрадовало, что мне не все равно, — Все таки в этот раз переговоры пройдут на нашей территории, — я знал, что отец сам предложил президенту США встретиться семьями и вместе с ним, уже наедине, обсудить душещипательные вопросы обеих сторон. Это мило с его стороны, приглашать на ужин семью Трампа, вот только догадываюсь, что показывать и рассказывать о нашей стране придётся мне. Очень надеюсь, что Мелания найдет себе развлечение в местном отеле и мне не придется нянчить по паркам пятидесятилетнюю тетку. — Как, как? Нормально! — а что я еще мог услышать на подобный вопрос от человека, который рядом со мной всю жизнь, язвит и паясничает, чаще чем я сам? — Чего мне переживать! Спокоен, как… — Удав, — с улыбкой продолжил за отца я. — То-то!I spent all of the love I've saved We were always a losing game Small-town boy in a big arcade I got addicted to a losing game
***
Слишком много людей присутствуют на переговорах двух людей. Толпы журналистов, политиков, деятелей. По всему периметру расставлены камеры, которые снимают любое движение моего отца и Дональда Трампа. Все внимание, к счастью, досталось им. До начала двадцать минут, Мелания Трамп ни на шаг не отходила от своего мужа, держась за его правое плечо, попутно кидая улыбки в камеру. Отец стоял рядом с ними и что-то, довольно активно, обсуждал с главой США. Их лица не выглядели серьезными, наоборот, они показывали положительный настрой на дальнейший диалог и уже явно обдумывали, что скажут друг другу на камеру. А пока, прикрывая рты руками, чтобы невозможно было прочесть по губам и все это не разлетелось по газетам и новостям, говорили «о своем». — Извини, можешь передать то блюдо справа от тебя? Я услышал голос позади себя. Английский говор, будто вернул на землю от собственных мыслей. Порядком растерявшись от неожиданности, я повернулся на источник звука. Парень, возможно не моего возраста, но точно моего роста, стоял в паре сантиметров. Светлые волосы, голубые глаза, кругловатой формы лицо, но с четкими скулами. Я впервые видел такое сочетание. Парень поднял глаза в недоумении и, кажется ,понял, что я разглядываю его, если нельзя сказать анализирую. — Или… Отодвинься, я возьму сам? — в этот раз я прекрасно разобрал, что он сказал мне, но все продолжал, как истукан молчать. Я протянул руку к тарелке с драниками, красиво поданных с икрой сверху. Интересно, он знает, что хочет попробовать? — Спасибо, я сначала подумал, что ты не знаешь английского, — парень положил пару штук себе на тарелку, убрав с них икру, — Я же правильно подошел? — Что? — я перестал понимать английский? — Моя мама сказала, что с тобой мне нужно познакомиться. Так это ты Бэррон Трамп. Я уж подумал, что отец взял меня зря и тебя не будет, так как изначально не увидел, что твои родители приехали не одни. — Я долго не понимал, к тебе ли мне нужно подойти. Не был уверен, что в пятнадцать лет может быть такой рост. — Кто бы говорил, — Бэррон улыбнулся такому ответу, ведь я знаю, сколько ему лет и он почти догнал меня, — Я Николай, — протянув руку, Трамп младший и вовсе расплылся в улыбке. — Не злись, если я буду делать ошибки в произношении. — А ты чур не смейся с моего акцента. Парень откусил один из драников, а я наблюдал за его реакцией, ведь судя по недоумению, он думал, что это куриные котлеты. — Ну как? — Бэррон откусил еще раз. — Знаешь, а это вкусно, — я был удивлен его ответом. Мне всегда казалось, что это блюдо на любителя и даже я не могу их есть, если приготовлены они некачественно, а тут с первого раза и, если не врет, понравились, — Никогда до этого не пробовал. — Это картофельные оладьи, странно, что ты не ел их до этого. В Европе они довольно популярны. — Я редко куда-то выбираюсь. Лишь вечные перелеты с папой, где на завтрак любая из одиннадцати видов яичница, а на обед и ужин ровно то, что не навредит моему здоровью или что захочет заказать мама, — тоже самое я увидел и в своей жизни. Хоть и по большей части я не ем на завтрак яичницу, но в плане готовки он прав. Нам готовит кухарка. Милая женщина, но весь ее труд, по факту, обесценивается, потому что мы с папой редко бываем дома. Иногда, я даже не в силах запомнить, что ел, потому что обычно эти рестораны повторяются раз за разом, — Порой, я начинаю скучать по школьной еде, поесть того, что едят обычные люди. Мама удивляется этому, ворчит. « Как можно хотеть неправильно приготовленный бургер, где говядина не мраморная, а вероятнее всего из крысы, сдохшей в школьном углу! Как можно пить сок из коробки, по которому эти же самые крысы бегали!» Мы оба рассмеялись с его пародии на собственную мать. Но в ту же секунду над нами повисла тишина. Я уже хотел ляпнуть что-то несуразное, чтобы посмеяться вместе или расспросить его про личные интересы, но, как мне кажется, такие вопросы хоронят диалог. — Сейчас начнется, — тихо произнес я, — Думаю нужно отсюда уходить. Я переживал, что его реакция будет очень нервной, но все случилось наоборот. Бэррон положил на стол тарелку с недоеденными драниками и исподлобья заулыбался мне, давая понять, что идея превосходная. — Сбежим? — Прямо сейчас? — Пока камеры направлены не на нас, нужно поймать момент, — его настрой мне нравился. Я всегда хотел устроить какой-то беспредел. Не на самом мероприятии, а у себя внутри. Где все такое до тошноты спокойное и мирное. А иногда хочется хаоса. Выплеснуть свои эмоции наружу и просто сбежать от ответственности. Бэррон, как никто другой понял, что я хочу. Потому что он хотел такой же свободы, хотя бы сейчас, когда нашел единомышленника. С похожей судьбой, — Есть план побега? — Крыша, — он не стал возражать, что-то спрашивать, Бэррон схватил под свой пиджак бутылку, стоящую на столе и взглядом показал, что хочет, чтобы я сделал тоже самое. Это не на шутку напугало меня. Я никогда не пил и если отец узнает, что точно лишит меня последней возможности свободно передвигаться, даже по дому.***
— Чувствую себя странно, — Трамп повернулся на меня, — У меня нет друзей и толком я не могу завести знакомых, мой отец всегда тащит меня с собой, как собаку, — я понимал его, каждое его слово я перенимал на себя и чувствовал, что в моей жизни творится тоже самое, что он мне описывает. Два парня-подростка, ищущих повод расслабиться и найти хоть глоток свободы. Но нашли глоток красного вина. Две бутылки поднялись вверх. Я боялся пить, но видел, как смело это делал Бэррон и, будто повторяя за ним, делал глоток за глотком. Огромная крыша в центре Минска, два мальчика, обсуждающих общие проблемы. Я на секунду вспомнил, что именно в этот момент наши отцы обсуждают проблемы страны, и даже не задумываются о том, чем занимаются их сыновья. Свое задание я выполнил. Бэррон рассматривал Минск с высоты птичьего полета. — Я чувствую себя странно, потому что мы нашли общий язык. До этого я не начинал диалог первым и вообще нехотя отвечал на поставленные вопросы. У меня нет ни к кому симпатии, дружеских чувств. Но именно сейчас я увидел в тебе неплохого собеседника. — Возможно, потому что у нас общая проблема — отцы? — это единственное, что я мог выдавить из себя, ведь я и сам мимолетно задавался вопросом почему мы разговариваем с ним сейчас? На крыше. С бутылками вина, — Они нас убьют, — я улыбнулся, посмотрев на его заинтересованное в этикетке красного вина, лицо, — И похоронят, наверное, вместе. — Знаешь, с каждым годом я начинаю бояться все больше. Бояться того, что не смогу чувствовать к другим людям что-то. Нас с тобой буквально держат на дистанции, подальше от людей. Я даже в школе друзей найти не могу, потому что все считают меня ужасным из-за отца. Мне хотелось подписаться под каждым словом. Ведь именно этого боялся и я. Тоже самое происходит и со мной. Из-за поступков моего отца, которые я чаще всего оспариваю, страдаю все больше и больше. Выслушиваю мнения людей, ненависть в мою сторону, бесконечно пытаюсь обойти стороной людные места и надеваю на глаза очки, чтобы быть неузнаваемым. — Из-за моего уставшего вида во время речи отца, неразговорчивости и мешков под глазами, люди подумали, что я аутист. Моя мама долго боролась за мои псевдо-диагноз в суде. Добилась извинений, хотя мне было все равно. Я ребенок и просто не выношу подобные придирки ко мне. Но если слушать мнение каждого, можно сойти с ума. — Я слышал про этот случай, — коротко отрезал я, поглядывая на уже вечернее небо Минска, — Меня называют в газетах безэмоциональным и холодным к делам отца. Но почему я должен делать вид, что мне интересно? Мы разговаривали несколько часов. Не прерываясь. И с каждой новой истории делали все больший глоток вина в глотку, речь становилась все несвязнее, а позже и вовсе начинали смеяться с несмешного. Мысли о том, а что будет если нас потеряют, потерялись сами собой, глотка после пятого. Разговоры не заходили в тупик, а медленно и верно перетекали в совершенные откровения. Рассказы историй из детства, позоры на камеру, скрытые социальные сети от родителей, тайные места, где прятали телефоны. Нам было весело, а главное комфортно друг с другом. Что показалось мне самым интересным, это то, что комфорт пришел с самого начала диалога. Нет, не с крыши, а с обсуждения блюда у фуршета. Нас разговорили… драники? — Ни... Ник... Слушай, можно я просто буду называть тебя Ник? — мы оба рассмеялись. Я давно так не веселился, уже точно не вспомню, когда хотя бы последний раз искренне улыбался. И даже не понимал, алкоголь это или хорошая компания в виде американского подростка на крыше жилого минского дома, — Я трезвый то выговорить это не могу! — Я все-таки хочу чтобы ты попытался, — мне стало интересно, что из этого получится, но вместо ответа парень в черном пиджаке поднялся и поставил бутылку вина рядом с собой, — Что-то не так? — я уже перепугался, что как-то оскорбил его или настойчиво попросил, не контролировав свое поведение. — Решил посмотреть загорелись ли огни в парке рядом с нами, — Бэррон подал мне руку, но я, в отличии от него, не стал отпускать бутылку, а крепко вцепился в нее сначала руками, а позже губами, — Никогда раньше не пил? Я кивнул. А кто бы мне разрешил? Отец всегда рядом и даже если у него дела, мне никогда не приходила мысль взять из его кабинета бутылку, которую он, возможно, хотел кому-то подарить, либо же опустошить сам. Я знал, меня раскроют. Но в данный момент я мало думал об отце. Да и будь бы он рядом, высказал все недовольство в лицо. — Как думаешь, мы встретимся снова? — Пожаловаться на родителей и вновь разойтись? — я улыбнулся, но улыбки в ответ не увидел, лишь небольшое разочарование в голубых глазах. — Я бы хотел просто пообщаться. Без обсуждения проблем, — парень толкнул меня плечом и грустно заулыбался, опустив глаза вниз, на улицы с фонарями и пьяным гулом людей, проходящих мимо, — Как обычные парни, в смысле. Узнать тебя получше. Я отвернулся от него. Не потому, что мне не понравилась его идея или я остался недоволен словами. Я был двумя руками за. За этот вечер мы нашли общий язык. Но вероятность продолжить общение практически равна нулю. — Прости. Не подумал, что сказал. Мне понравилось говорить с тобой о наших жизнях. Я, будто нашел человека, с которым могу поделиться абсолютно всем и меня поймут. — Я был бы только за. Осталось научиться уговаривать наших отцов брать нас на международные мероприятия. — Вот уж не думал, что буду хотеть пойти с ним куда-то, — Бэррон чуть отошел от конца крыши и остановился у места, где мы сидели, — Думаю, нас скоро начнут искать. — Уходим? — Вряд ли такое когда-либо повториться, — он подошел чуть ближе ко мне, отодвинул меня от выступа, чтобы я не упал, схватил тонкое запястье длинным пальцами, — Будешь сопротивляться? Я ничего не ответил. Подумал, что и не стоит этого делать. Он на протяжении всего вечера понимал мое молчание, поймет и в этот. Бэррон двигался все ближе ко мне, но не телом, а лицом. Я стоял, как будто меня парализовало. Последний раз я чувствовал себя так, когда лег на кровать после целого поля выкопанной картошки. Это было облегчение. Самое настоящее. Удивительно, он еще не сделал того, чего хотел, но я уже чувствовал как все в организме крутилось от удовольствия. Я ухватился за его пиджак и не стал медлить. Не знаю, что двигает мной. Но мне хотелось этого. Хотелось того, чтобы Бэррон Уильям Трамп вцепился в мои губы, подарив свой первый поцелуй. Здесь. Сейчас. На этой минской крыше, где мы целый вечер пили вино и разговаривали по душам. Мы нашли общий язык не только в разговорах, но и сейчас. Этот момент был неловким для нас двоих, я уверен. Ни он, ни я не умели того, чего делали. Его горячие руки обхватили мои щеки. Я сгорел. Сгорел от его рук, от его прикосновений. Меня будто опустили в адский котел. Я чувствовал, как неровно он дышит и во время поцелуя пытается наладить свое дыхание. Но у него не получалось. Я не давал. Заулыбался, думая о том, что сейчас убью его поцелуем. Так и видел заголовки газет. « Первый и последний поцелуй Бэррона Трампа». После этой мысли мне стало тяжело. Морально. Ведь это и правда первый и последний поцелуй. Мы никогда больше не сможем повторить этого. Он, вероятнее всего, забудет что было уже на утро. А я буду вспоминать с опаской, ведь если отец узнает, вероятнее всего просто перестанет быть моим отцом. Я отпустил его губы. Нехотя, но сделал это. Прилипнуть бы к нему на целую ночь и думать только об одном. Но нас действительно начнут искать. А мы пьяные, целуемся на крыше. — Я обещаю, мы увидимся, — последнее, что он произнес, перед тем, как отойти от меня на несколько метров, совсем забыв про бутылки, которые нужно убрать.***
Мой отец ничего не заподозрил. Не стал меня расспрашивать, обнюхивать, донимать. Он просто прошел в свою комнату спать, пожаловавшись лишь на сильную усталость и боль в коленях. А я остался сидеть на кухне, потягивая чай из маленькой кружки и думая о том, как найти повод увидеться еще раз. Как папа говорил — «ничего без действий к тебе в руки не прыгнет». А жаль. Я бы очень хотел вновь почувствовать его руки на своих щеках, оттянуть его пиджак поближе к себе и попробовать на вкус Трампа Младшего, пахнувшего недавним перелетом и драниками.All I know, all I know Loving you is a losing game