Рапунцель, сбрось свои волосы

      Волосы… Что вы представляете при звучании этого слова? Очередную безвкусную стрижку? Поход к парикмахеру, который не поймёт ваших идей и сделает на вашей голове только то, что делает уже, вероятно, со времён Сотворения мира? Никакой фантазии, нечто совершенно плоское и безвкусное, хуже 2D персонажей из очередной полу интерактивной игры с бесячим интерфейсом и геймплеем, на который молится ни один десяток девиц в самом рассвете пубертата…       Что же такого кроется в волосяном покрове человека? Почему за миллионы лет эволюции он все ещё важен и нужен? Честно говоря, вообще без понятия. Это уже какой-то давно забытый рудимент. Или нет?..              Только подумайте: есть рыжие, блондинки, брюнетки, шатенки, русые… А какое разнообразие неформальных цветов? От карминового-красного до серо-буро-малинового, от янтарного до розового золота с медными переливами, от пепельно-серых до радужных. Каждая прядка уникальна, каждый волосок неповторим по своей структуре, мягкости, плотности.              А сколько таких крошечных волосков вы ежедневно теряете, просто ходя по собственным апартаментам? Блондинки примерно 150 в сутки, брюнетки — 100-110, а рыжие остаются почти невредимыми: по 80 и все. И это только средняя норма. Да, цифра и правда пугающая, но на здоровой голове те же самые 100 и 150 отдельных, выпавших и пропавших в небытие волосков превращаются в 100 и 150, соответственно, тысяч волосяных фолликул, каждая из которых произрастает в полноценный, здоровый и крепкий волос.              Почему же я, двадцатипятилетний юноша в самом расцвете сил, знаю это? То, чем я, как выразился местный психиатр, болею — трихофилия. Да, конечно, суперски помог абстрагироваться от проблемы: «ходите на мои личные курсы, посетите миллиард частных консультаций, только тогда мы разберёмся и скажем, что это не пойми что, и мы тут бессильны».              (Не)даром потратил пол состояния на этого недознахаря. Нет, жалко не финансы, а время. Время, которое можно было использовать на поиски новых объектов для моего музея. Не думаю, что когда-нибудь покажу широкой публике хоть один экспонат моей скромной коллекции, но это покажет лишь время, которого, к слову, нет.              Сегодня был последний сеанс с этим шарлатаном. Наконец-то, согласно его отчету, избавился от тяжких оков парафилии, просто блеск. Выхожу на улицу, закуриваю и поднимаю взор, оглядывая макушки прохожих. Тут непрокрашенны корни, смените мастера, девушка, там секущиеся кончики на, казалось бы, сногсшибательной афро укладке, но нет, и тут есть косяки. Неужели так сложно найти идеальную прическу, подходящую именно тебе?              Та блондинка с узким лбом зачем-то старательно зачесывает волосы назад, а отрасти она чёлку, ухажеры бегали бы исключительно за ней. Светло-русая с идиотским пучком, из которого выбиваются отдельные прядки, тоже не стоит особого внимания. А вот неоново-зелёные, уложенные в легкую голливудскую укладку волосы, зафиксированные ни одним спрей-гелем для укладки, сделаны явно с претензией на нечто большее, но, простите, люблю, когда все естественнее.              Взгляд сам собой цепляется за очередную копну волос. Огненные, отдающие в медь и осеннюю листву, аккуратно уложенные феном. Они струятся, блестят и сверкают в свете солнца. Это сказка, или я правда нашёл свою Рапунцель? Что может быть чарующее, чем золотая грива, обрамляющая легкий стан девушки?              Пара смазливых фраз, от которых самому тошно, и вот я уже накручиваю этот кудрявый золотистый локон, тайно любуясь и восхищаясь мягкостью и податливостью. Она что-то щебечет про свои апартаменты с видом на город, и кто я такой, чтоб отказывать себе в удовольствии понаблюдать за рыжей обольстительницей, умеющей подбирать шампунь, делать маски и всячески заботиться о привлекающей особое внимание части собственной внешности.              Она вызывает такси, я оплачиваю поездку. Она все время хихикает и игриво, не серьезно пытается скинуть мою руку с шелковистых прядей, но нет, малышка, сегодня будет только так. Заходим в лифт, поднимаемся все выше и выше, этаж на двадцатый, а, быть может, сразу прямиком к звёздам, но главная звезда сегодняшнего вечера, плавно перетекающего в ночь, — она.              Пожар волос окутывает меня, и, едва переступив порог, я не сдерживаюсь и с силой притягиваю ее к себе, целуя чисто для вида, а сам зарываюсь в эти божественные кудри на затылке. Чуть щекочут нос крупные ниспадающие прядки, вынуждая сдержанно простонать что-то неразборчивое в губы этой нимфы. Она только усиливает напор, чуть ли не трахая меня в рот своим языком. Ясно, любит пожёстче, сейчас устроим. Оттягиваю волосы, в которых все ещё блуждает моя рука, в сторону, открывая часть шеи, что тотчас становится красной под стать волосам. Ещё пару совсем не нежных укусов, что плавно переходят на ключицы, и она, уже не сдерживаясь, нарушает покой соседей то ли вздохом, то ли вскриком, даже при желании не разберёшь что есть что. Сбивчиво лепечет о второй двери слева, и у меня нет ни одного основания, чтоб противиться этой неукротимой львице.              Широкая постель, заправленная атласным бельём цвета слоновой кости как раз то, что нужно для дальнейших утех, но, кажется, у этой девушки немного иные планы. Хитрая лисичка мгновенно избавляет и меня, и себя от лишнего и опускается на колени, пока я глажу ее и тихо млею от такой близости этих волос цвета сладчайшего барбарисового мёда. Будто в вакууме слышится щелчок пряжки, и обе мои руки находят себе место в этом янтарном водопаде. Потоки волос хаотично путаются в пальцах, заставляя взвыть ещё громче, чуть ли не изнемогая от такой запредельной близости. Пока она копошится внизу, я умираю и возрождаюсь бессчетное количество раз от нахлынувших лавиной чувств. Перед глазами ее персиковая копна, она же в руках и с каждым движением подходит к логической своей развязке, но мне мало, чертовски мало этого.              Отрываю ее от себя, сейчас нас связывает лишь тоненькая ниточка слюны и мощная рука, что нашла себе приют в взлохмаченных космах. Заставляю ее подняться и, разворачивая спиной к себе, чтоб не видеть ее глаз, в которые вряд ли когда-нибудь наберусь смелости взглянуть вновь, грубо толкаю к постели. Да, приходится на минуту отпустить шёлк из крепкой хватки, без рыжих прядок, что являются единым организмом, температура в до этого адски раскалённой комнате снизилась на пару градусов.              Вновь обретаю гармонию и спокойствие едва весь кулак обернёт вокруг себя эту лоснящуюся шевелюру. Не хочу вынимать из этих тёплых джунглей руку, а потому резко вхожу, одновременно крепче наматывая волосы и с силой притягивая их к себе. На ее висках отдельные волосики слипаются в странные иероглифы, разгадать которые вряд ли удасться хоть кому-нибудь. Так и манит прикоснуться кончиком носа, разворошить эту застывшую картину, что я и делаю, блаженно вдыхая приятный аромат гибискуса.              Все заканчивается также стремительно, как и началось. Пока она содрогается в сладчайшей агонии, что скоро перейдёт к конвульсии, я прижимаю рыжую копну к себе, заставляя девушку сильнее выгнуть спину и припадаю прямо к корням, которые стойко вынесли это нелегкое испытание и все ещё даруют объём шевелюре.              Она безмятежно засыпает, а значит, мой час настал. Подхожу к оставленным в недрах ее квартиры штанам и вытаскиваю швейцарский армейский нож из алюминия. Пару ловких движений и очередной, теперь уже тринадцатый, экспонат моего музея найден. Как всегда оставляю записку:

Рапунцель, Рапунцель, проснись, Спусти свои косоньки вниз.