Черника

      — Всё-то их путают — чернику с голубикой. Поди-ка различи, когда они обе сголуба. Но голубика понятно, а черника — она ведь черной должна быть, нет? Нет. Черникой ее не за собственный цвет зовут, а за то, что рот чернит. И руки. Кто чернику собирал да ел, того сразу видать — нескоро теперь отмоется. Раньше эту ягоду еще точнее звали — черница. А мне больше нравится старинное: чернега.*       Дерек бродил с классом на очередном уроке биологии в лесу. Учительница самозабвенно рассказывала о таежных ягодах, показывая их места обитания. Ему как обычно было скучно на уроках, тоска по недавнему прошлому буквально съедала его. Сара, папа, миссис О’Нил — все было так недавно. Он старался отвлечься на этот бесполезный, на его взгляд, урок биологии, слушая рассказ о чернике. Почему-то рассказ учительницы и прошлое невольно собиралось одной сплошной мозаикой в его голове, по цветным крупицам сливаясь воедино и образуя интересную картинку, но не пёстрый калейдоскоп.       — Кто к чернике со вниманием, тому она и откроется.       Сара. Все изменилось с ее приездом.       Вернее, не так.       Господи, помилуй, как сложно.       Дерек, витая в своих мыслях, споткнулся и наступил на ветку, громко при этом чертыхнувшись.       — Дерек, ты меня слушаешь? — высокий, почти писклявый голос учительницы прорезал его уши. Она строго посмотрела на юношу. Как он так мог: неуклюже прервать ее на самом интересном месте?!       — Да, мисс Кингсли, — равнодушно ответил он.       Ответ учительницу удовлетворил, и она продолжила.       — Я ее тайну однажды случайно вызнала. Шла как-то в сентябре по первому снегу мимо знакомого болотца, где летом от ягод ступить некуда, а теперь только голые угловатые прутики со сморщенными плодами торчат.       «Мы ведь тоже встретились в сентябре. Поначалу я не воспринимал ее всерьез», — горько усмехнулся он. — «Но она, как магнит, притягивала к себе буквально все и вся».       Дерек взглянул на Бобби, погруженного в урок. Дерек фыркнул.       «Вот, сбежала с его братцем. Оставила здесь все. Думает, что все так просто. Думает, что ей все сойдет с рук».       Дерек отстал и ударил в ствол дерева. Дерево тоже не промах — оно ударило в ответ.* На костяшках показались красные ссадины. Физическая боль была несравнима с душевной.       «Черт, да. Сошло с рук».       — Гляжу, чуть в стороне кусточки в две-три веточки, но почему-то с листьями, плотно облепившими молодые побеги. Что такое? Ба, да это ж черничный детсад! Оказывается, в первые годы жизни черника — вечнозеленая, и только потом (вырастет — поумнеет) становится листопадной.       «Хочу ли я видеть тебя «листопадной», Сара?» — усмехнулся Дерек, проводя параллели между обыкновенной ягодой и девушкой, так быстро ставшей его объектом воздыхания. — «До чего дошел! Черника и Сара!» — он глубоко вздохнул. — «Не знаю, что превалирует у меня по отношению к тебе: боль или тоска, ненависть или… любовь».       От последнего слова Дерека затошнило. Он не любил всех этих телячьих нежностей. Мерзко было вспоминать эту наглую рожу Тёрнера рядом с ней — ведь они постоянно сюсюкались, бр-р! Как маленькие дети! Но мысли о Саре неугомонно полились новым потоком.       — Ягодка эта дружная — поодиночке не растет, заселяет леса и тундры целыми колониями, и живет единый черничный народ дольше века. Но и век однажды пройдет. И тогда пожилой заслуженный ягодник станет виден издалека — листья у него краснеют, плоды мельчают, молодые растеньица жмутся к старым, потому, что потерявшее силу корневище растет медленнее, у него уж не хватает сил отослать молодежь подальше на завоевание новых пространств. Зато сколько медведей и птиц успеют поправить зрение в ее кущах — черника, говорят, заметно его улучшает — и как далеко разнесут семена…       То-то верно. Вокруг нее — обыкновенной приезжей из Балтимора — крутились все: и люди, и проблемы. Писадейра и ее нездоровая привязанность к детям, сумасшедший Джон с его монстрами и матерью, Человек в маске и его цирк уродов. От образа последнего грудь тисками сдавила скорбь — Человек в маске был убийцей его отца. Дерек не хотел плакать, отец бы этого не одобрил, потому, что это был его выбор, но черт, папа был единственным дорогим человеком в его жизни, который бросил его совершенно одного на жизненной перепетии.       «Ничего. Очередной урок выживания от отца», — едко заметил он. Чего-чего, а цинизма в Дереке было хоть отбавляй. По крайней мере так утрата переживалась легче.       — Черникины ягодки с сизым отливом и сладкой пурпурной мякотью перепутать с седой голубикой можно — если их не есть: мягкие водянистые голубичины рта не пачкают. Голубые у нее, к слову, не только ягоды, но и листья имеют невнятный пыльный оттенок. В отличие от щетинистой тонконогой черники, которая трава-травой — голубика корявое, но крепенькое «деревце»: этакий бонсай — северный вариант. У нее и ствол, и ветки — всё как надо — одревесневшие. Тут уж и слепой различит. На ощупь.       Дерек вспомнил миссис О’Нил — мать Сары. Забавно: черника и голубика, Сара и ее мама. Одновременно похожие и совершенно разные. Лицо Дерека залил румянец. Ведь после побега Сары произошел один курьезный случай.       — На вкус голубика нежная, прохладительная ягода — не сладкая, не кислая, а в самый раз. Свежую ее хоть ведрами ешь, а в заготовках она не так прекрасна — жидковата, киселиста, чуть что — забродит.       Когда Сара убежала, он заботливо пригласил миссис О’Нил к себе домой, ведь в ее доме было холодно, а у них двоих совсем не было сил.       — Угощайтесь, миссис О’Нил, — он безутешно указал на еду, заранее разогретую им. Он не стал готовить, достал то, что было в холодильнике.       — Спасибо, Дерек, — улыбнулась она. Но улыбка вышла вымученной.       «Мы потеряли тогда многое. Она — любовника, я — отца. И все это — один человек».       Они ели без аппетита. Последние события напрочь отбили его — кровь, чудики, смерть, опарыши, всякая другая склизкая живность, предательство, скорбь — в общем то, от чего волосы дыбом встают и аппетит пропадает навсегда. Но физическая потребность в пище давала о себе знать. Дерек нехотя ковырял в еде вилкой, лениво пережевывая ее во рту.       Когда с трапезой было окончено, юноша галантно стал убирать со стола.       — Постой! Давай я хоть тебе посуду помою. В знак благодарности.       Он развел руками, освобождая место у раковины. Сам же продолжил уборку. Дерек не нарочно обернулся и остановил свой взгляд на миссис О’Нил. Боже, Сара была так похожа на нее! Только та была не мученная жизнью. Дерек внимательно изучил фигуру женщины и тут же стыдливо отвернулся, проглатывая нервный ком в горле. У неё была отличная фигура: большая грудь и широкие бёдра, и при этом узкая талия, выгодно подчеркивающая и грудь, и бёдра. Любовница его отца и мать его друга навевала грустные мысли, несмотря на все то, что миссис О’Нил была совершенно непричастна ни к чему.       «Все беды от Сары», — усмехнулся он.       Однако от нее не ушло любопытство юнца. Женщина теплой рукой коснулась плеча Дерека. Он вздрогнул от неожиданности, ощутив затылком ее тяжелое дыхание. Почему-то возникло возбуждение в области паха.       — Дерек, ты в порядке?       Дерек не понимал, что же на него нашло. Он обернулся и в порыве эмоций поцеловал даму. Не сильно, едва коснулся губами. Дерек тут же отстранился, понимая, что сделал большую глупость. Миссис О’Нил отрешенно вытерла рукой влажный след. Под ее непонимающим взглядом юноша сел на диван и, облокотившись локтями о колени, запустил пальцы в волосы, закрываясь от внешнего мира.       Он мог сделать это тогда, с Сарой, когда она ещё не уехала. Но не с ее мамой.       «Я даже сам понятия не имею, в порядке ли я!».       — Извините ради бога, миссис О’Нил. Сам не знаю, что на меня нашло, — виновато пробурчал он, избегая ее взгляда издалека.       Дерек не заметил, как его плеча снова коснулась теплая рука. Женщина, как кошка, тихо и незаметно подкралась к нему. Он снова дрогнул.       — Мальчик мой, все в порядке. Я понимаю тебя.       Юноша тяжело поднял на нее свои большие скорбные глаза и понимающе кивнул. Его губы искривились в усмешке.       Удивительно, что миссис О’Нил придвинулась ближе. Она по-матерински обняла Дерека. Но ее блузка предательски обнажила вид на ее груди, а ее рука случайно соскользнула на его бедро. Дерек застыл, никак не в силах пересилить себя и оторваться. Опыт — вернее, его отсутствие — сыграл свою роль. Он посмотрел в глаза женщине, и увидел в ней похотливую искорку, правда, всего лишь на мгновение.       — Но народные названия — пьяника да дураха — не за то ей дадены. Собирая голубику, и впрямь одуреть можно. В самой ягоде ничего зловредного нет, не она дурманит, а растущий рядом багульник. Не зря его болотной одурью зовут — от его ржаво-зеленой бороды исходит ядовитый скипидарный дух.       Он больше не мог. В паху становилось невыносимо тесно и жарко, а сам он разучился дышать. Дерек зарылся лицом в ее груди, стал целовать их, нещадно сжимать их в руках. Большую грудь обычно любят молодые люди, что наиболее привязаны к матери, ее чистому образу добра и защиты, и о боже, Дерек со стыдом осознавал, что он домогается человека, который годится ему в матери. Он жадно вдыхал ароматы женского тела, никогда прежде не думая, что может так сделать. Женщина сладко охнула.       — Мой мальчик… Дерек, прошу, не останавливайся.       «Мне тогда и в голову не могло прийти, что мы стали легкой наживкой для Человека в маске. Я был так глуп, сгоряча поддавшись плотским утехам. Возможно воздух, содержащий в себе дурман, опьянил нас, и мы не понимали, что творим».       Дерек устало взглянул на нее, и в его глазах блеснул огонек надежды. Он целовал шею миссис О’Нил, без скромности, с интересом неопытного юнца изучал ее тело. Ее, наверное, забавлял интерес девственника, и в то же время, наверное, было интересно его совращать, стать проводником в его взрослую жизнь. Женщина расслабилась, позволяя юноше сделать то, о чем он так долго мечтал. Дерек жадно сминал ее груди, бедра, ягодицы с какой-то внутренней болью, вымещая некую затаенную обиду на окружающих. Он не был нежен — интерес был превыше, хотя старался перебороть себя как мог.       — Голубику люди еще гонобобелем зовут. Смешное и неуклюжее это слово — гонобобель, надо же! — запало в память. Кто-то из стариков объяснил: гонобобель — значит «гонит боль». И то верно, список болей, которые может изгнать голубика, обширен и место ему в медицинском справочнике.       Дерек не целовал ее в губы. Ему было стыдно за все это, он целовал ей все. Кроме губ.       Он осторожно дрожащими руками стал раздевать миссис О’Нил, а позже сам разделся. Она хищно посмотрела на него, стоило ему оголиться. Дереку стало неловко — дохляк и фигуристая дама. Его отец был солидного телосложения и суровой закалки, а он — лишь тень его, копия, посмешище.       Она легла, потянула Дерека за собой и широко раздвинула ноги, открывая интересный вид для неискушенного молодого человека. Вид обнаженной миссис О’Нил не на шутку возбудил его еще больше, его половой орган затвердел настолько, что сейчас уже нельзя было сказать нет, нельзя было развернуться и уйти, в конце концов, нельзя было заставить миссис О’Нил одеться обратно. Дерек, краснея, запустил пальцы в лоно женщины. Там было очень влажно, его пальцы вязли в бесцветной жидкости. Новые ощущения, проникновение во что-то живое, инородное — так было дико и непривычно ему все это. Похоже, саму миссис О’Нил дурманило происходящее. Парень дразняще пошевелил пальцами в лоне, и женщина едва заметно подалась вперед, намекая на сладкое. Тогда юноша вынул пальцы, коснулся влажной рукой своего члена и дернул кожу вниз, приоткрывая широкий капюшон крайней плоти. Дерек навис над женщиной и резко вошел в нее, на что та сладко простонала, что-то пробормотав про неплохой размер при его-то телосложении. Дерек смутился, поддавшись приятным ощущениям. Было тепло и влажно, мышцы женщины приятно обволакивали ее плоть. Хотелось двигаться, вдавить ее в этот Чертов диван. Миссис О’Нил выгибала таз вверх-вниз, прося продолжения, и она его получила. Дерек резкими, рваными движениями стал двигаться в ней, сильно, почти не больно, трогал ее всю. Он чувствовал, что это был животный инстинкт, что это — банальное удовлетворение потребностей. Ему было тошно от осознания этих мыслей, однако он чувствовал себя хуже, когда понимал, что эта игра приносила ему невероятное удовольствие. Женщина от его грубых ласк выгибалась как угорь, громко стонала до хрипоты, а Дерек старался, только не для нее, а для себя. На лбу появилась испарина: слишком многое он в себе копил, и сейчас вымещал это на женщине. Миссис О’Нил была просто прекрасна в постели, полностью отдавалась процессу. А ему надо было справиться с задачей, параллельно наслаждаясь головокружительно приятными ощущениями. Дереку невероятно повезло, что их темп совпал. «А если бы это была Сара?» — внизу живота предательски заныло. Но Дерек совершал последний аккорд, быстро-быстро двигаясь в лоне, что женщина переставала дышать. Наконец, они замерли, и Дерек почувствовал волну приятного удовольствия. Женщина в экстазе расслабилась, а он, выйдя из нее, брызнул белой струей ей на живот и обессилено сел рядом, с грузным видом переваривая случившееся.       «Я переспал с матерью Сары. А ещё — кончил ей на живот. Боже, как неловко».       Однако это ничуть не смутило женщину.       — Ты молодец, парень, — она облегченно улыбнулась.       Только самому Дереку не стало от этого легче.       «Отец против матери, Сара. Теперь мы квиты».       — Но недавно я нашла у Даля старый русский глагол «гонобить» — копить, скопидомничать, и поразилась: вот точно! Как еще назвать ягоду, у которой кусты по осени только что не ломятся? Голубика уж запасет так запасет! Правда, отходит она рано, еще до осени, до первых холодов, от которых невзрачные ее листочки делаются розовыми. Найти под ними пузатые голубые ягодки можно у нас и в сентябре, но это уж так, последыши.       Верно, люди, как ягоды, отходят рано, быстро друг от друга, будто ничего и не было. Слава богу, это был просто секс, просто выплеск всех ненужных и накопившихся эмоций. После этого они мельком пересекались. Миссис О’Нил широко улыбалась, стоило ей встретить Дерека, а Дерек делал вид, будто ничего и не случилось. Они оба понимали, что это бесперспективно, никому не нужна была эта связь, оставшись случайным событием прошлого. Однако Дерек до сих пор скромно считает, что это был лучший секс в его жизни. Как ни странно, что он был самым первым. Только как теперь Саре в глаза смотреть?       — Черника — та держится дольше, и лист у нее перед там, как опасть, иной раз кроваво алеет. Розовое да алое красит тундру до невозможности и составляет никак не меньше половины ее осенней прелести.       А тоска по Саре в сердце так и не угасла, возродившись в нем с новой силой.