Секунду назад

Четки рвутся в десять. Диана спускается утром вниз, привычно перебирая гладкие, теплые бусинки. На автопилоте, выработанном годами, включает кофемашину и ждет, когда та выдаст ароматный, густой, крепкий напиток, смотрит в окно – какая сумасшедшая осень! Не уступает всему безумию этого года – жаркая, сухая и ветреная. Женщина кидает взгляд на круглый металлический циферблат часов на боковой стене – без пяти десять. Время сегодня важно. После чуть отвлекается на двух ворон, приземлившихся на забор, угольно-черных, с блестящими глазами, они ссорятся друг с другом: громко кричат, хлопают крыльями. Кофемашина щелкает, Арбенина вздрагивает, дергает рукой, и четки цепляются за ручку верхнего ящика со столовыми приборами - нитка рвется. Она удивленно наблюдает за тем, как бусинки рассыпаются по песочному керамограниту, как черные капли… - Черт! – недовольно восклицает женщина. Так глупо и неожиданно! Эти четки ей подарила Света уже в таком далеком две тысячи десятом. Купила на блошином рынке в Калифорнии у какого-то, по ее словам, самого настоящего, очень древнего индейца. - Он сказал, они заговоренные… - тихо прошептала она, опустив голову на плечо Диане. Они лежали на разворошенной постели, влажные и разгоряченные после секса, переплетясь ногами и стараясь соприкасаться друг с другом как можно сильнее и ближе. Арбенина крутила четки в правой руке, и бусинки поблескивали, ловя лучи заходящего калифорнийского солнца. Они помогали ей не сойти с ума во время концертов, которые закатывали Мартемки, расслабиться во время длинных перелетов, сосредоточиться на разного рода интервью и мероприятиях, прийти в себя после выступлений. Всегда под рукой, на руке, в руках или в кармане… И так нелепо рвутся именно сейчас… Собрав бусинки и решив, что нанизает их на новую нить, Арбенина забирает чашку кофе и снова смотрит на часы – минутная стрелка приближается к десяти минутам после десяти. Вот и все… Женщина на мгновение прикрывает глаза, на губы сама собой выползает самодовольная ухмылка, и выходит на террасу. Сухой ветер тут же проходится по лицу, лохматит и без того взъерошенные со сна волосы, приносит с собой запах прелых листьев, земли и пыли. Кофе обжигает рот и излишне сильно горчит. В мыслях пульсация предвкушения – теперь все будет так, как и должно. Закончилось это томительное, болезненное ожидание, когда, наконец, Света перестанет вестись на такие откровенные манипуляции своей женушки и примет решение. А Диана просто устала, она и так никогда не умела это делать, а сейчас… Ждать Свету было невыносимо, она скучала… Не спасали ни звонки, ни сообщения, она сходила с ума от одиночества, пустоты, которую дети были не в состоянии заполнить, и ревности. А Элла умело манипулировала Светкой, играла на ее чувствах, давила на жалость! Арбенина бесилась внутренне, но старалась не давить, не показывать… ждала, понимая, что в какой-то момент не выдержит! Так и произошло. Диана с трудом сдерживалась, чтобы не швырнуть телефон в стенку, сдавливала корпус до побелевших пальцев и вслушивалась в сбивчивый, расстроенный голос Светланы. - Прости, родная… но… я не могу уехать сейчас… мы поговорили, все решили, документы уже готовы, их должны прислать почтой, так как полететь и подписать лично мы не можем, сама понимаешь. Ей, как и планировалось, остается португальская недвижимость, и я выплачиваю то, что она вложила в дом во Всеволожске, правда, с процентами... Все было нормально, а утром ей стало плохо, то ли сердце, то ли давление, жду врача… Арбенина старалась дышать глубоко и ровно — подобная ситуация повторялась уже не раз и не два. Проработав много лет в сфере здравоохранения, Элла знала, что сделать и как, чтобы ухудшить собственное самочувствие, имела обширные связи, чтобы получить желаемый диагноз для манипуляций. Она очень умело давила на жалость, изящно включала страдающую, обманутую и обиженную жену… Вызывая у Дианы острое желание придушить ее голыми руками — тогда, по крайней мере, Света бы осталась вдовой, сохранила все свои активы и, наконец, получила бы свою свободу… На мгновение женщина замерла, чуть ослабив хватку вокруг смартфона, пронзившая мысль вызвала ужас. А потом… - Динь, прости… - закончила свою сумбурную речь Света. Сглотнув и медленно выдохнув, Арбенина с трудом выдавила из себя: - Все хорошо, заяц, ты только сама не переживай сильно, не накручивай себя еще больше. Скорее всего, ничего страшного... Нервы… Люблю тебя, заяц… И жду, как сможешь… Обдумывала все Диана несколько суток. Старалась мыслить отстраненно и здраво, хотя в самой идее заказного убийства не было ничего здравого. Это было безумием, чистой воды, она понимала. Арбенина никогда не была дурой. Импульсивной, неуравновешенной, совершающей необдуманные поступки, о которых потом сожалела — да, но не дурой, как многие считали. Она прекрасно осознавала, что готова пойти на преступление, и чем это может грозить… Но очередной звонок любимой женщины расставил все точки над «i». Элла оказалась в больнице, на обследовании, проблемы с сердцем, но пока не было понятно, что именно! По видеосвязи было видно, что Сурганова выглядит изможденной, бледная, с густой синевой под глазами, и в голосе отчетливая усталость. - Я приеду! – твердо оповестила ее Арбенина. - Динь, не надо… - Я приеду! Ты еле на ногах держишься, опять не спишь? - Нет… - нехотя призналась Света, пряча глаза. - Я приеду! Окончательное решение Арбенина приняла, когда приехала на Кавалергардскую и обнаружила отключившуюся в гостиной на диване Свету — ее любимая девочка, такая хрупкая, такая маленькая, бледная и хмурящаяся даже во сне… Она казалась Диане такой невозможно уставшей. «Хватит! - алым вспыхнуло в мозгу. — Хватит!» Опустившись на колени перед диваном, женщина осторожно коснулась седых, взъерошенных волос: ее миниатюрная скрипачка с титановым стержнем внутри, всегда восхищающая своей силой. Но у всего есть порог прочности, и Света достигла своего. - Динь… - тихо прошептала Сурганова, сонно моргая и щурясь. - Пойдем в кровать, любимая, твоя спина не скажет тебе спасибо за диван, - так же тихо предложила Арбенина, помогая подняться. Когда подруга снова отключилась, устроившись под боком и крепко прижавшись, Диана долго лежала, вглядываясь в потолок и легонько перебирая ее волосы. Все было решено. Ей понадобилось четыре месяца: поднять старые, давно потерянные связи, найти исполнителя, подготовить необходимую сумму наличкой, определиться с методом. Желательно, чтобы все выглядело, как несчастный случай... ДТП на влажной после дождя дороге — не подкопаешься! Какой-то частью сознания она все-таки надеялась, что до этого не дойдет! Но Сурганова продолжала разрываться между городами. Адвокаты Эллы затягивали развод, она сама не вылезала с разного рода обследований, давила на жалость, не закатывала сцены и истерики, но всегда старалась выглядеть максимально страдающей от измен жены и ее лжи. То, какой уставшей и потерянной выглядела при этом Света, ее не заботило. Диана же, пытаясь избегать скандалов и не добавлять переживаний любимой женщине, поддерживала ее молча. - Просто обними меня… - сдавленно шептала скрипачка, стараясь как можно глубже и сильнее зарыться в ее объятия. И Диана обнимала, крепко прижимала к себе, шептала как безумно она любит свою всегда такую сильную девочку. Арбенина допивает кофе. Время подбирается к одиннадцати. Света не звонит, в сети тоже тихо. Она проходится по новостным сайтам Санкт-Петербурга и Ленобласти – ничего. В двенадцать не выдерживает и набирает сама, но абонент недоступен. В час звонит Жукова. В первые мгновения Диана ничего не может понять из глухих рыданий по другую сторону. Директор «СиО» захлебывается слезами и не может связать двух слов, сердце неожиданно пропускает удар от подбирающегося ледяного ужаса и замирает от озвученного сдавленного приговора - Света разбилась на машине… Телефон выскальзывает из внезапно ослабевших пальцев, накатывает осознание: «я убила ее…», и вместе с ним приходит и темнота. Абсолютная, сквозь которую редко прорывается белый свет… Первый год она вспышками помнит только его, этот белый свет, как понимает позже — белые стены психиатрической лечебницы, белые люминесцентные лампы. Палата одиночная и почти пустая, двадцать четыре часа под наблюдением. Когда проблески сознания становятся длительными, Арбенину переводят в общую палату. Она все время молчит, говорит мысленно, только со Светой, умоляет простить. Не узнает себя, когда впервые за почти полтора года смотрит в зеркало – абсолютно седая, состарившаяся и высохшая. К ней никто не приходит, что почему-то совсем не удивляет. Еще через три месяца Диана осторожно, тихо, просит у санитарки телефон, один звонок. Выдыхает с облегчением, когда та, смерив ее долгим подозрительным взглядом, все-таки протягивает простую, еще кнопочную трубку. Арбенина звонит Ларисе, понимая, что все равно больше некому, и мысленно молится, чтобы та была в стране и не сменила старый номер. Пальцева приезжает через неделю. Каким-то образом выбивает свидание. - Ты похожа на покойника… - вместо приветствия произносит бывший директор «НС». Диана мрачно усмехается: да, было бы лучше, если бы в тот день ее сердце действительно просто остановилось. - Я не могу ничего тебе предложить, я могу только попросить, больше некого… - они сидят на скамейке на территории больницы, и Арбенина смотрит прямо перед собой, как один из обитателей медленно, по какому-то одному ему ведомому принципу возит газонокосилку по траве. – Вытащи меня отсюда… - Я не знаю, Диан… - Пальцева опасливо озирается по сторонам и достает сигареты, закуривает сама и дает ей. – Как я выяснила, твоя мать признала тебя недееспособной через пару месяцев, оформила опеку, продала все в России и с детьми улетела в Штаты, без ее ведома… Диана кивает в такт словам, первая же мысль - попросить Ларису достать ей что-нибудь и передать, чтобы быстро, чтобы наверняка не откачали. Но потом понимает — нет… Она не может вот так просто… - Мне надо к Светке… Я должна… - слова застревают в горле, она закрывает глаза, руки дрожат. Она с трудом докуривает одну и тут же начинает новую. - Я попробую… Когда еще через две недели Лариса приезжает снова, поздно вечером, и забирает ее, Диана не задает вопросов, она не знает, кому и сколько занесла Пальцева, что пообещала или что сделала. Только кивает в ответ на вопрос, когда машина выезжает с территории: - В Питер? Десять часов с короткими остановками на заправках и паршивым кофе. Вещи, которые привезла Лариса и в которые пришлось влезать уже на ходу, новые, но простые и неприметные: синие джинсы, черная футболка без какого-либо принта и такая же толстовка, черная, слишком легкая для питерской весны куртка, кроссовки и бейсболка, темные очки. - Тебе сделают новые документы, я договорилась. Я дам тебе денег, но не смогу… - Ларис, - перебивает ее Диана, - ты уже сделала больше, чем кто-либо! И я безумно тебе благодарна… Некоторое время после – молчание, пока Арбенина не разрывает этот плотный кокон тишины вокруг них. - Ты… ты знаешь, что… - слова приходится выдавливать из себя с огромным усилием. - Ты знаешь про ту аварию?.. А в мыслях – я и сама знаю, я убила ее… Я убила ее… на повторе, снова и снова. Диана не понимает одного: почему Света была за рулем машины жены? Пальцева не отвечает долго, пристально вглядывается в засасывающую черноту трассы. Диана кусает и так в кровь искусанные, потрескавшиеся губы и ждет. - Я говорила с Жуковой: неисправное рулевое и тормоза… дождь, который такой не редкий в Питере… Сурганова должна была забрать Эллу из больницы, ту готовили к выписке, но не выписали - то ли анализы пришли не очень хорошие, то ли ее накрыл гипертонический криз на обходе… Лена не вдавалась в подробности. Просто та позвонила, сказала, что ее решили подержать еще недельку, и попросила забрать машину со стоянки больницы… Света поехала на такси от своего арт-пространства, чтобы вернуться во Всеволожск, а на следующий день ее забрала бы Жукова… Диана чувствует, как к горлу подкатывает ком, грудную клетку сдавливает будто стальным обручем, ей тяжело дышать. С силой сжимает кулаки – она попросила забрать машину… Она… это все она… Арбенина еще сильнее сжимает кулаки, стискивает зубы. Элла не будет жить… Лариса высаживает ее у кладбища, объясняет, куда идти, вручает плотный, объемный конверт с наличкой и мобильник. И тоже не задает вопросов. Они не прощаются, хотя прекрасно обе понимают, что видятся в последний раз. В апреле в лесу еще лежит снег. Могилу Арбенина находит сразу. Черный гранит памятника с выгравированным портретом, датами и эпитафией, черная надгробная плита и живые, свежие цветы. Ярко-желтые тюльпаны, солнечные, какой всегда она была, такие как она всегда любила. Диана падает на колени и плачет. - Прости меня, кузнечик, прости… Прости… - повторяет снова и снова, водит пальцами по гравировке. - Прости… Время не имеет значения, она не чувствует ни его, ни холода. С огромным трудом поднимается на ноги долгие часы спустя, колени болезненно ноют. И все тело слушается плохо, руки невозможно дрожат. - Я скоро вернусь, кузнечик, - обещает она. - Скоро встретимся, - добавляет твердо. - Я буду готова вымаливать у тебя прощение вечность… Вечность, если ты позволишь… Добраться до Всеволожска не сложно. Таксист подозрительно косится на мрачную, бледную пассажирку, которую забирает у кладбища, и она накидывает ему неплохо сверху. Ей приходится действовать наудачу, она не знает, живет ли Элла еще в их доме, или, так же как ее мать, продала все после гибели Сургановой и улетела в Португалию. Если да, то придется попотеть, продумывать план и все-таки получить новые документы. Все будет гораздо сложнее и дольше. Но ничего, Диана сильнее натягивает капюшон толстовки, время действительно уже не имеет значения, когда скоро будет целая вечность. Она покупает кофе навынос в маленькой уютной кофейне в самом начале поселка, где пахнет лавандой и медом, прогуливается до Светкиного дома. С первого же взгляда понимает, кто-то в нем живет, и через пару часов наблюдения Арбенина убеждается – Элла никуда не уехала. Она снимает комнату в хостеле и дает себе пару дней. На следующее же утро едет в Питер и, не чувствуя усталости, бродит по городу, по всем тем улицам, переулкам и дворам, в которые удается попасть, по которым тогда в их первое лето и после они гуляли только вдвоем. Диана восстанавливает в памяти и заново запоминает именно их город. Даже поднимается на их крышу и сидит почти всю ночь, наплевав на пронизывающий ледяной ветер и высыпающийся с неба противный дождь, больше похожий на водную пыль. Утром покупает охотничий нож и «шпагу» в небольшом специализированном магазине, берет такси. Все получается быстро, Арбенина сама удивляется тому, насколько, должно быть, срабатывает эффект неожиданности. Быстро и грязно, слишком много крови, но она даже не пытается смыть ее с себя. Долго сидит на полу на кухне, глядя в никуда. - С самого начала надо было сделать это самой… - бубнит себе под нос и с трудом поднимается, колени слегка подкашиваются. – Не полагаться на кого-то… и проклятое стечение обстоятельств… - вытирает нож о штанину и чувствует, что руки только теперь начинают дрожать, закурить удается не с первого и не со второго раза. Наконец, закрывает глаза и жадно затягивается. Арбенина с трудом, спустя достаточно долгие поиски в доме находит аптечку, криво перевязывает порезанную правую ладонь и забирает упаковку сильного снотворного. После сама звонит в полицию, сообщает о случившемся, называет адрес. Забирает машину из гаража и возвращается на кладбище. Время десять утра. Пасмурно, пенистое серо-белесое небо путается в верхушках сосен. Удивительно безветренно и тихо. - Сейчас я с цветами, кузнечик, - улыбается Диана, усаживаясь на ледяную, влажную мраморную крошку, и кладет огромный букет желтых тюльпанов на черную плиту. – Я надеюсь, ты меня все-таки ждешь, любимая… - она забывает про воду и глотать таблетки приходится на сухую. Арбенина закрывает глаза, прижимается виском к торцу памятника и наконец-то чувствует успокоение, сковывающий холод и тяжелую усталость. Но прежде, чем приходит темнота, кажется, что слышит: - Я всегда жду, родная…