Не везёт до трёх раз

      О Тодороки Шото говорят разное: что уж больно высокомерная она, что никогда не ясно, какие мысли бродят у неё в голове, что странностей за ней замечено немало. Но и хорошее иногда не забывают отметить, сказать, что девушка она умная, ответственная и старательная. Это правда; всё, начиная от подготовки к школьным экзаменам, заканчивая выбором блюда на завтрак, Тодороки делает вдумчиво, сосредоточенно и не без подготовки. Да, Тодороки Шото — девушка обстоятельная, совсем взрослая в свои семнадцать, и даже в любви она хочет признаться в своей манере. Красиво, тщательно спланировано, так, чтобы всё прошло без сучка и задоринки и осталось приятным воспоминанием.       Подготовительный этап для этого дела у неё давно распланирован и выполнен: десятки фильмов просмотрены, книги и манга прочитаны, варианты рассмотрены и тщательно отобраны. Писать стихи и петь Тодороки не умеет, рисует не очень-то и хорошо, а шикарный ресторан или нанятую команду с цветами, скрипками и подтанцовкой не одобрит объект её воздыханий, так что пришлось выбирать из простого и банального.       Школьные танцы — чем не подходящий вариант? Все красиво одеты, обстановка праздничная, приподнятое настроение в наличии, атмосфера что надо. Тодороки тщательно планирует весь вечер и выбирает идеальный момент для признания: когда объявят медленный танец, она пригласит Мидорию и расскажет ей всё, что накопилось на душе. Одновременно на глазах у всех и только ей одной, торжественно и обыденно. Подбирая под руководством старшей сестры костюм, Тодороки улыбается уголком губ; до знакомства с Мидорией Изуку она и подумать не могла, что когда-то добровольно захочет пойти на танцы.       Мидория Изуку, по скромному мнению Тодороки, самая восхитительная, потрясающая и идеальная девушка во всей Японии, а то и во всём мире. В Изуку ей нравится решительно всё: большие зелёные глаза, короткие кудрявые волосы, россыпь милых веснушек. Её смугловатая кожа, сильные руки — в выпускной год Мидория решила всерьёз заняться боксом — и мягкая, тёплая улыбка.       Фуюми уверяет, что Тодороки прекрасно выглядит в её бежевом костюме, что импульсивно покрашенные в два цвета волосы совсем не портят общий вид, а воротник рубашки не обязательно выглаживать так тщательно. Тодороки не слушает: в её голове проигрывается сотня неудачных сценариев, и она с упорством, достойным лучшего применения, пытается решить каждую пришедшую на ум проблему.       Когда она впервые за день видит Мидорию, становится ещё хуже. Лихорадочные беспокойные мысли сменились смешанным восторгом и радостью, а после в голове и вовсе воцарилась молчаливая пустота. Хорошо, что Мидория принимает молчаливость спутницы за должное и говорит за них двоих. Ей не в первой. Тодороки идёт рядом, пытается слушать, но может только внимательно рассматривать Мидорию, запоминая каждую мелкую деталь: как изящно ниспадают складки длинной юбки, как хорошо смотрится полупрозрачная тонкая накидка поверх оголённых плеч, как выделяются веснушки на смуглом лице.       У Мидории тёплые, чуть шершавые руки: отметая навязчивую мысль поиграть в рыцаря и принцессу и поцеловать костяшки её пальцев, Тодороки еле-еле собирается с духом, пытается вести себя, как планировала. В особенном вечере всё должно быть идеальным, иначе даже у самого лучшего признания останется привкус скуки и усталого раздражения. А значит, долой нервы и неловкость.       То, что Тодороки окрестила «школьными танцами» на деле было одним из концертов местной группы — впрочем, танцами его считала не одна Тодороки, а потому напротив небольшой сцены был оборудовал полноценный танцпол. На самой сцене обосновалась группа Джиро, одноклассницы Тодороки и Мидории. У Джиро приятный голос: она поёт в унисон с Яомомо, своей девушкой, и даже усиленно издевающийся над гитарой Каминари не портит их гармонии.       Тот самый момент настаёт слишком быстро, но тратить время на переживания нельзя. Тодороки решительно берёт Мидорию под руку и тащит в центр танцпола; та лишь посматривает на неё удивлённо-радостно, как будто сама хотела предложить, но Тодороки её опередила. Они неплохо двигаются вместе, даже попадая в ритм приятной ненавязчивой мелодии, и Тодороки мысленно ставит галочку: десять часов вальсирования с Нацуо в гостиной дали свои плоды.       Но, как обычно это и бывает, в решающий момент действие выходит из-под контроля, руша идеально продуманный порядок действий. Мидория вдруг становится близко-близко и кладёт голову на плечо Тодороки, обнимает за талию, словно бы невзначай. У Тодороки в голове звенит от пустоты, ноги подгибаются, пересохшее горло не может выдавить и звука. Всё, что ей остаётся — вальсировать, пока кудряшки Мидории щекочут подбородок и щёку, и бояться, что та услышит чересчур уж быстрый бой её глупого влюблённого сердца.       Песня переваливает за второй куплет; голоса Момо и Джиро, мелодичные и неспешные, становятся тише, позволяя выйти на первый план нежному звучанию клавишных и перебору гитарных струн. Тодороки думает: вот он. Тот самый момент. Всё идеально: музыка, приятный разноцветный свет софитов, неплохо украшенный зал. Парочки разошлись по танцполу достаточно далеко друг от друга, так что никто не подслушает, не помешает. Стараясь сконцентрироваться на заученной речи, Тодороки открывает рот и говорит:       — Изуку, знаешь…       — А? — Мидория выпрямляется, заглядывает в глаза. Шото становится иррационально холодно. Каждое слово — как огромный камень, который ей нужно пропихнуть через онемевшее горло.       — Я давно хотела сказать, что я тебя…       Резкий визг микрофона заглушает её слова. Мидория морщится, закрывает уши и непроизвольно смотрит на сцену, где бледный и трясущийся Каминари поднимает рухнувшую ни с того ни с сего стойку, по пути едва не уронив её ещё раз.       — Простите! — бросает он и уносится с микрофоном за сцену, пока злющая Джиро не очнулась и не зарядила ему подзатыльник. Тодороки страстно желает вернуться во времени и утащить Каминари в тёмный угол, связать, заткнуть рот кляпом и оставить так до конца вечера. Ну почему ему захотелось забрать микрофон именно сейчас?       — Денки как всегда, мало того что сразу не убрал, так ещё и опрокинул, — вздыхает Мидория. Тодороки молча слушает её, стараясь не выдать эмоций: момент разрушен. Идеально выстроенный вечер рухнул в одночасье. Если сейчас повторить признание, оно уже не будет звучать так хорошо. — Кстати, так что ты хотела сказать?       — Я? Ах, да. Я тебя хотела попросить… Не сходишь со мной завтра в библиотеку?       — А, да? Конечно!       Тодороки сдержанно улыбается: в её голове уже разворачивается план следующей попытки. Осенний фестиваль вполне подойдёт.       Время до фестиваля летит незаметно; Мидория и Тодороки как обычно ходят на занятия, делают вместе домашнюю работу и изредка выбираются на прогулки. Заветные слова пару раз чуть не срывается с языка Шото, но та упорно одёргивает себя и крепится: такая, как Изуку, достойна большего, чем признание за совместной домашкой или во время копошения в библиотеке.       Верная своим привычкам, Тодороки загодя готовит кимоно, читает о традиционных на фестивале играх и думает, что такая, как Изуку, достойна не просто большего, чем Шото способна ей дать, а всего самого лучшего на планете. С виду робкая, вежливая, скрывающая под мягкостью стальной стержень уверенности и силы, прилежная, упорная, целеустремлённая — Тодороки может рассыпаться в комплиментах целую вечность. Она искренне восхищается Изуку, она любит в ней всё: её силу воли, манеру обдумывать вещи вслух, её увлечённость и страсть.       А ещё — но в этом Тодороки стыдно признаться даже самой себе — ей невероятно нравится более дерзкая и грубоватая сторона Изуку. Она редко показывает эту свою версию, самоуверенную, задорную, но когда такое случается (во время командного соревнования или спора), Тодороки остаётся только растекаться восторженной лужицей.       Желанный фестиваль не заставляет себя ждать. Тодороки еле дышит в слишком тяжёлом кимоно (почти задыхается, когда видит Мидорию в фиолетовой юкате), но держится почти всё празднество. Она пробует предложенные Мидорией сладости, играет со всеми в нелепые, но весёлые игры, и даже улыбается на групповом фото с Миной и Тсую.       Под конец вечера, когда намечается салют, она стальной хваткой вцепляется в Мидорию и утаскивает её подальше ото всех, под сень увешанных мишурой деревьев. Небо бархатное, тёмно-синее, первые звёзды ещё еле видны. Вечер выдался на редкость тёплый, а слабый ветер только разносит по округе запахи цветов и сластей. Прекрасно. Мидория послушно садится рядом с Тодороки на лавочку, вытягивает ноги и в своей беспечной манере кладёт голову ей на плечо. Тодороки думала, что привыкла к такому, но нет: сердце знакомо пускается вскачь.       — Изуку?       — Да?       — Ты сильно устала?       — Ничуть, — Тодороки не видит лица Изуку, но слышит в её голосе улыбку и улыбается сама. — Хороший вышел вечер, правда? Лучше, чем в любой другой год. Я сначала думала, радуюсь, потому что просто люблю осенний фестиваль, но… на самом деле потому, что сегодня со мной была ты.       Щёки своевольно теплеют; пусть Мидория не видит её лица, но Тодороки всё равно отворачивается, пряча очевидный румянец. Уложенные кудряшки Мидории щекочут её голую шею. Заколка неудобно впивается куда-то в самый изгиб, но это можно и потерпеть.       — Милуетесь?       Мягкое, нежное выражение лица Тодороки мгновенно леденеет: Мидория отстраняется от неё рывком. Бакуго в джинсах и кожаной куртке выбивается из принаряженной толпы, как обгоревшая коряга в цветнике, а его злое выражение лица не предвещает ничего хорошего. Возможно, если бы он прямо сейчас провалился сквозь землю, Тодороки была бы чуть-чуть рада.       Ну или даже почти счастлива.       — Мне надо поговорить с тобой, — смотрит он на Изуку исподлобья, руки в карманах, брови нахмурены. Быстрый недовольный взгляд в сторону Тодороки, брови хмурятся ещё сильней. — Наедине.       Тодороки неохотно отпускает Изуку, следит за ней обеспокоенно. Подслушивать нехорошо, но Тодороки слишком волнуется. Она садится на самый край скамьи, тот, что ближе к Изуку и Бакуго, благовоспитанно складывает руки на коленях и делает вид, что рассматривает палатки в отдалении, а сама обращается в слух. Она ловит отрывки фраз благодаря тому, что разговор ведётся на повышенных тонах. «Почему мне не сказала?» — «А с чего я должна перед тобой отчитываться?» — «Все знают, кроме меня, и как же так вышло?».       Со стороны заметно, как проступает хмурая складка на лбу Тодороки, как она сжимает руки в кулаки: сама она этого не замечает, полностью сконцентрировавшись на чужом разговоре. Из обрывков и восклицаний становится понятно, что Бакуго только сейчас, случайно, узнал, что Мидория хочет стать полицейской и поступить в ту же Академию, что и он, и Бакуго почему-то невероятно взбудоражен этим фактом.       Тодороки знает, что Мидория с Бакуго с детского сада враждуют, что только в этом году между ними возникло шаткое перемирие, и что их споры нередко доходят до драк. Бакуго никогда не делает скидок на пол, но и Мидория, когда распаляется, не сдерживает сил. А сил у неё предостаточно: как-то раз она подняла Шото на руки на спор и, пока та пыталась не умереть от счастья, прошла с ней почти всю улицу.       Они оба сильны и оба не умеют держать себя в руках (хотя по Изуку и не скажешь), поэтому, когда Мидория начинает щёлкать костяшками, а Бакуго — разминать кулаки, Тодороки спешно встаёт между ними, лицом к Бакуго. Руки сложены на груди, взглядом можно превратить в айсберг небольшое озеро.       — А ты чего суёшься? Это тебя не касается.       — Пожалуйста, Шото. Всё в порядке. Отойди.       От сдержанной злости в голосе Изуку Тодороки почти больно: снова их идеальный вечер, их драгоценное воспоминание, разрушен руками белобрысого идиота. На этот раз идиота агрессивного, что в сто раз хуже. Она не двигается с места, пусть Бакуго смотрит с очевидной злостью, а Изуку пытается отослать куда подальше мягкими увещеваниями.       Неизвестно, чем бы всё это закончилось, если бы не оклик Тойи. Тот, по его словам, разыскивал Шото уже целый час, и с помощью Таками, своего друга, развёл пышущих недовольством подростков по разным концам фестиваля. Таками, студент той самой полицейской Академии, увёл Бакуго в сторону выхода, перехватив за руку железной хваткой и обещая рассказать что-то о поступлении, а Тойя повёл Изуку и Шото в другую сторону.       Очередная попытка провалилась, и Шото, изрядно растерявшая энтузиазм и оптимизм, решила отложить признание до Нового года; то есть, в довольно долгий ящик, ведь осень ещё даже не перевалила за половину. Расслабившись, она наслаждалась буднями, пока это ещё было возможно: чем ближе поступление, тем меньше у неё будет таких спокойных деньков.       Наслушавшись рассказов от старших про полностью забитое расписание будущих абитуриентов, Шото пользовалась каждым шансом передохнуть и набраться заранее сил, и потому, когда в один из последних тёплых деньков Мидория вытащила её посидеть в своё укромное место, она совсем не возражала. Настрогала бутербродов, стащила у Фуюми милую корзинку, у Нацуо — его походный термос, и, довольная собой, отправилась на встречу.       Укромным местом был сад возле дома Мидории. Порядком заброшенный, он разросся в неимоверное буйство красок и запахов. Капризные цветы, оставленные на произвол судьбы, либо засохли, либо пережили первые трудности и превратились в дикие, но всё ещё красивые растения. Тут и там торчали кустики одичавших и помельчавших роз; у входа, торжественно охраняемого двумя огромными кустами можжевельника, сохранилась полоска тюльпанов. На самом краю, испуганно прижавшись к стене дома, осторожно цвели кусты камелия-сазанка. Осенний цветок. Редкий.       — Помнишь, мы читали про язык цветов? — спрашивает лукаво Мидория, когда девушки раскинули покрывало под сенью старой горбатой яблони. — Сыграешь со мной в игру? Если правильно назовёшь три цветка, на которые я укажу, и скажешь, что они значат, получишь особый приз.       Тодороки смотрит на Изуку; на её Изуку, с этой мягкой, чуть застенчивой улыбкой и золотинками веснушек на щеках. Очарованная, почти признаётся вслух, что сделает всё, что она попросит, но сдерживается, позволяет себе лишь молча кивнуть. Застенчивая улыбка Мидории превращается в полноценно смущённую.       — Вот, смотри. Как это называется и что значит?       Тодороки щурится, заслоняет ладонью глаза от солнца, пытается понять, на что ей указывают. На первый взгляд — просто россыпь белых цветов, каких сотни и тысячи, но тренированная память, привыкшая запоминать всё, что ей говорила Изуку, легко находит ответ.       — Это анемон. Ветреница, если по-простому, — говорит Тодороки уверенно и тут же запинается. Вдруг ошиблась? — Означает искренность, если не ошибаюсь… Да, вспомнила. Искренность и честность.       — Правильно! — Мидория вертит головой, выискивая что-то в густой траве. — А это?       — Незабудка. Значение… что-то, связанное с любовью? Не забудь мою любовь?       — Почти, — Мидория кивает, принимая и такой невнятный ответ, и Тодороки облегчённо отводит взгляд от мелких синих цветочков. Казалось бы, такое очевидное значение, но у Шото сейчас в голове всё смешалось. Она может думать только о том, что же за приз такой подготовила Мидория. В её маленькую сумочку еле помещаются телефон, кошелёк и ключи, карманов нет ни в юбке, ни в рубашке, да ещё и это её смущение… Может, этот таинственный приз остался у неё дома?       — Последний вопрос, — Изуку почти багряная, избегает смотреть Тодороки в лицо, заставляя её недоумевать. Чуть подрагивающий палец показывает на пышный куст цветущей камелии.       — Это просто, — довольно кивает Тодороки и отвечает: — Красная камелия олицетворяет любовь.       — Замечательно! А теперь приз, — говорит Изуку на одном дыхании. Она мнётся, на мгновение закрывает лицо руками, и вдруг, решившись, быстро придвигается к Шото, сбивая покрывало, кладёт руки ей на плечи. Она так близко, что, наверное, слышит бешеный скрип вертящихся в голове у Тодороки шестерёнок. Анемон, незабудка, камелия… «Искренне признаюсь тебе в любви?»       Мысль слишком приятная, чтобы легко в неё поверить, но Изуку не оставляет Шото выбора, легко касаясь губами щеки. От неё пахнет лёгкими сладковатыми духами, которые ей подарила Шото на день рождения. Отстранившись, она не решается сказать и слова. Сидит, сгорбившись, не знает, куда деть руки, не может даже взглянуть на Шото, увидеть её реакцию. А сама Шото, как назло, окаменела, положив руку на место поцелуя. Руку покалывает, будто ей удалось перехватить поцелуй, поймать эфемерное чувство, в котором эмоций больше, чем осязания.       — Ну вот, в общем, — выдавливает Мидория, теребя юбку, — мне последнее время кажется, что наши чувства подруга к подруге одинаковы, но кажется — это слишком ненадёжно, правда? И я позвала тебя, потому что хотела сказать, что…       — Ты мне нравишься, — говорит Тодороки, улыбаясь, и слова эти звучат так легко и естественно, как будто она произносит их не впервые в жизни. Часы репетиций прошли не зря.       — Ага. Ты всё правильно поняла.       — А ты нет, — Шото неожиданно для себя придвигается к Изуку, снова сокращая расстояние между ними, кладёт ладонь ей на плечо. Этот жест заставляет Изуку наконец-то посмотреть на собеседницу, и Шото снова признаётся — открыто, с удовольствием, глядя ей в глаза. — Ты мне нравишься. Я, Тодороки Шото, тебя люблю. Теперь понимаешь?       В глазах Изуку отражается всё то счастье, что клубится у Шото между рёбер, и они наконец-то обнимаются, бормоча милые глупости и отчаянно краснея. Тодороки торжественно возвращает поцелуй, удерживая багровую Изуку едва ли не силком — та стесняется смотреть в глаза и порывается сходить в дом за какой-нибудь мелочью, — и думает, что, наверное, лучшие воспоминания всё-таки получаются спонтанно.