Просто будь рядом

Стены университета встречают нового студента сыро и без всякой радости. Они не отдают отчёт тем, кто только пришёл сюда, не пытаются заинтересовать или подбодрить. Они давят жестокой реальностью на уставшие глаза, прямо говоря о том, что ждёт тебя, коль попадёшь в их тиски. Ни намёка на радость или сострадание, до боли обжигающая прямота, которая с радостью разбивает надежды и веру во что-то хорошее. Люди в них теряются и забываются, ходят, как в лабиринте, и не понятно: ищут они в них себя или тот потерянный кусочек счастья, освещаемый тёплым солнечным светом. Но счастье искать здесь напрасно. Оно разбито в дребезги, измельчено в самую мелкую крошку, превращено в пыль и развеяно по холодному, морозному ветру. За пределами - надежда, здесь - удушающая реальность. Человек встречает помещение как нечто родное. Холодная атмосфера встречает не менее холодную ауру. От юноши отдаёт морозным, северным ветром, который холодит душу, но приковывает взгляд. Каждый студент, которому он встретился, мимолётно, да окинул его своим едким взглядом. Глаза имели возможность выцветать, но именно здесь они - выгорали, становились тусклыми, с молниями капиляров на белом тле. Но лиловые глаза, напротив, были ясными, отражающими солнечный свет, кристальными. И кристаличность эта пугала. Их контраст с белой, без всяких изъянов, кожей и пепельными волосами создавали невероятную картину; жуткую, болезненную. Мимо проходящие - ожившие трупы. На тёмных губах не мелькнёт улыбка, в глазах не дрогнет свет. Атмосфера давила. Она убивала как морально, так и физически. За окном - не лучше. Холодно, ветер пробирает до костей, заставляет тело дрожать, а душу изнывать в тоске. Разум теряется, мысли путаются, хаотично собираясь во что-то хоть немного связное и понятное, но вечера - спасают. Приходят на помощь в самый последний момент, подают тёплую, чуть ясную, надежду. Ждут и верят, что вскоре всё наладится. Люди незыблемым потоком отдаются в нежные объятия сумерек, тают в жарких поцелуях ночи, а на утро отпускают себя. Действуют рефлекторно, следуя системе выработанной сквозь года. В планах - выжить, в мечтах - любимые вечера. Но для него вечер - тот же день, сухой и пустой. Ничто не вечно, думает он и входит в аудиторию. Здесь шумно и так же холодно. Каждый пытается согреться, а согревшись, первым делом прилагает усилия чтобы не отпустить тот полученный кусочек тепла. Он идёт тихо, как по воздуху, шаги лёгкие, отточеные, привлекают внимание зевак, которые тут же начинают шептать что-то друг другу. Шёпот их громкий, раздражающий, но Линг не слушает, поднимается к дальнему, пустующему ряду, и садиться у окна. Сквозит. Любому, сидевшему здесь ранее, становилось зыбко: зубы стучали, кончики пальцев холодели, но Лингу было всё равно. Холод - его стихия. Сбоку глянь - он сам как холод. Как тот ветер, котрый шумит за окнами, как тот дождь, который большими, холодными каплями, стучал по изношенному стеклу. Шум длился ещё долго, взгляды, обращенные к нему не собирались переключаться на что-то другое. Кажется, кто-то даже собирался подойти к нему, возможно, поговорить, возможно, познакомиться, но обычный человеческий страх становился преградой. И так до звонка. Спустя какое время после начала, в аудиторию зашёл мужчина. Потускневшие от возраста глаза и яркая, тёплая улыбка. Улыбался он просто так или же дарил этому месту луч света - было непонятно. Улыбка в этом месте угасала, оставляя после себя тонкий след, воспоминания, как свеча, которую неаккуратно и жестоко потушили. Но мужчина сиял, обводил всех мягким тёплым взглядом серых глаз, и даже толстое стекло его очков не скрывало этого. Он чуть задержал взгляд на Линге, улыбнулся ещё шире и аккуратно положил на стол пару толстых книг, листов и фотокарточек. — Новый студент, как я вижу, уже прибыл, — голос приятный, с некой возрастной хрипотцой, которая придавала ему мудрости. Только услышав голос, можно было понять: человек прожил жизнь. Линг питал особую симпатию к таким людям. Они могли надолго увлечь его в разговор или же монолог, в котором он, несомненно, выступал слушателем. — Пожалуйста, подойди сюда, представься коллективу. И снова по помещению прошёлся шёпот. Он волнами задевал каждого сидящего, переходил от одного к другому, цеплял даже тех, кто меньше всего был заинтересован в новом ученике. Линг не вслушивался в шум, он лишь улавливал его общие черты и понимал, что здесь, как на гонке - тише едешь, дальше будешь. Он никогда не считал себя выскочкой, как многие о нём думали, не любил быть в центре всеобщего внимания. Он любил тишину. Вблизи возраст преподавателя казался ещё более солидным и требующим уважения. Глубокие морщины, седина и очки, через которые видно даже самую мелкую деталь. Парфюм старых выпусков, Линг ещё помнил такой запах в доме за городом, где раньше жили его дед с бабулей. Взгляд его становится острее и тяжелее и старый преподаватель видит это уже ясно, когда молодой человек подходит к нему. Он опускает руку на плечо юноши и мягко улыбается, и снова замечает, как взгляд того меняется, и тогда он повторно просит представиться. Парень выдыхает и закрывает глаза, затем не торопясь произносит: — Меня зовут Линг, — открывает глаза и смотрит на всех без интереса. Кто-то шепчется о том, какое необычное имя, кто-то о том, какой необычный цвет волос, кто-то о том, какой необычный цвет глаз. «Люди смотрят лишь на оболочку, – думает Линг.» Но мысль его прервали. Звук скрипящей деревянной двери и тяжёлое дыхание. Опоздавший, что же, это было ожидаемо. Линг не смотрит в его сторону, лишь слушает сбитое дыхание. А когда слышит голос - замирает. — Простите меня, профессор! Моя маршрутка сегодня не ехала, поэтому мне пришлось идти пешком! Нет, даже бежать! — быстро говорит парень. Преподаватель лишь улыбается и снимает очки. — В следующий раз, Зилонг, пожалуйста, предупреждай кого-то из студентов заранее, чтобы тебе не засчитали пропуск. Зилонг в ответ лишь кивает. Однако дыхание, которое всё ещё не восстановилось, казалось, и вовсе пропало. Зоркий глаз наконец обратил своё внимание на тихого парня рядом. Те самые необычайно светлые, пепельные волосы. —Линг... — его дыхание восстанавливается, хотя глаза больно и предательски краснеют. Однако, Линг не смотрит на него, тихо уходит на своё место и садится у холодного, мрачного окна. Но Зилонг всё ещё смотрит. Прислушивается к шагам; удивительно, в итоге думает он. Спустя мгновение, и сам уходит к своему месту. Шаги у него тяжёлые, совсем не такие аккуратные и продуманные. В них нет осторожности, лишь реальная тяжесть всего происходящего. Потому, что ему больно. Он чёлкой закрывает потускневшие глаза и тяжёлым взглядом утыкается в царапины на столе. Их множество. Они глубокие и не очень, некоторые совсем тёмные и грязные, некоторые слабые и еле заметные, некоторые скрыты вторым слоем краски и лака. Зилонг проводит по ним подушечками пальцев, задевает ногтями. А ведь они так похожи на человеческое сердце. Оно всё в царапинах и ранах, и раны эти кровоточат. Кто-то умело скрывает это, прячет под масками и слоями лжи, и ничего не видно. Но если задеть - почувствуешь шрам, рубец, который всё ещё болит. На сердце Зилонга навсегда останется один единственный шрам, который до сих пор тлеет надеждой. Он поднимает голову и находит светлую макушку. От окна явно веет жутким холодом, он знает это; но Линг его не чувствует, и это он знает тоже. Линг и сам как холод, как морозный сквозной ветер. Он смотрит долго, вглядывается в знакомые черты и отмечает, что время его почти не изменило. Такой же хрупкий, с белой, не тронутой шрамами кожей, ясными фиалковыми глазами. Образ, который он знал с детства. Вот только, в детстве было иначе, в детстве они улыбались. Сейчас же, улыбке нет места в их жизни. Зилонг знал и это. Слушая монотонный рассказ преподавателя, он думал. Много думал. О прошлом, о том, как сейчас подойти к Лингу, о том, как правильно с ним заговорить. Нет, он, конечно, мог с улыбкой подойти к нему как к старому другу, наивно питая надежды на ответную радость, но чем выше полёт твоей фантазии и надежды, тем больнее падение в реальность. Как в дождливый день выйти без зонта, надеясь, что именно для тебя отступят тучи и засветит солнце. Но этого не произойдёт. Если в отношении с погодой это нормально, то с человеком это пугает. Линг знает, что он смотрит. Знает, и не смотрит на него в ответ. Не хочет причинять боль. Вот только кому: себе или ему? Глаза Зилонга тёплые, с мягким, но уверенным, взглядом. Глаза Линга - стекло. Они не холодные и не тёплые, в них не отражаются искры радости или грусти, отражается только мир. Такой, как есть. Без преувеличений и воображаемых красот. Иными словами: реальность.

***

Голос преподавателя затих, а рука немного начинала ныть. На белых клетчатых листах написано множество слов, разных по форме и значению, однако одинаковым, точным почерком. Строгим и острым, но манящим, как тайна. Вроде говорят, если сможешь разгадать его, разгадаешь и владельца. Аудитория почти опустела. Остались только самые ленивые и приверженцы солнца, но особого шума они не создавали. Линга это радовало. Шум дождя за окном, вот что приятно. Он расслабляет, позволяет задуматься и понять. Не отвлекает и не мешает. Линг смотрит в окно. Тёмное, с пылью и разводами от множества капель. Оно здесь, скорее, для красоты, а не пользы, ибо холод, который оно пропускает - силён. Бездушный, съедающий до самых костей, и проходя сквозь них, он делает больно каждому, кто встречается ему. Безжалостный убийца надежд. Но помимо дождя, он снова слишит эти тяжёлые шаги, и думает, что именно такими они всегда и были. Когда человек останавливается рядом с ним, он и не думает смотреть. Зачем, когда и так всё понятно? Зилонг садиться рядом. Кидает на стол потрепаную тетрадь и пару ручек, туда же летит и чёрная утепленная кофта. Линг подпирает голову рукой, не смотрит до последнего. Серое, почти бесцветное, небо кажется ему интереснее нового собеседника. Зилонг долго смотрит куда-то в потолок, отмечает, что здесь, на самом деле, холоднее, чем казалось издалека. И не выдерживает. — И тебе здесь не холодно? — начинает Зилонг. Тон его и не думает скрывать удивление, хоть и знает. Знает, но не верит; не хочет верить. Линг вздыхает, не отрывая голову от руки, поворачивает её и скептически поднимает бровь. Зилонг снова отказывается верить. Верить в то, что в глазах напротив нет жизни. Он моргает, внимательно рассматривает все черты и эмоции на лице, а Линг только кривится и снова отворачивается к окну. — Эй!.. — Я не мёрзну, — ровно отвечает парень. И шепчет. Тихо, очень тихо, но Зилонг слышит и замирает. — Ты же знаешь. — И что с того?! — фыркает напротив шатен и хватает со стола свою кофту. Пару минут он её расправляет и что-то бубнит себе под нос. Что - Линг не слушает, считает это пустым и бессмысленным лепетом. За окном и то интереснее, думает он и наблюдает. На улице проезжают машины. Свет их фар отражается на мокром, залитом лужами, асфальте. Когда напряжённых плеч касается что-то мягкое и тёплое, Линг не сразу понимает это действие. Осознание проходит тогда, когда на голову накидывают капюшон. — Так-то лучше. И Зилонг в открытую любуется. Смотрит выжидающе и долго. Приходит понимание, что Лингу идёт чёрный цвет и вещи, на размера два больше его собственного, и Зилонг доволен. Но Линг его чувства не особо разделял. Этот молодой человек ненавидел накидывать чьи-то вещи. Он терпеть не мог ту человеческую ауру, которую они переняли от хозяина. Хранили его тепло и запах. Особенно запах. Парфюм, которым несло за добрый такой километр, Линг учуял сразу, а теперь этот запах останется на нём, смешается с его собственными духами и останется на одежде до самой стирки. И это... бесит. Но это тепло, согревающиее спину и затылок показалось таким родным... Нет, просто показалось. У него нет родных. Когда перед его носом мелькнула рука, Линг наконец смог вернуться в реальность. — Забери, тебе она нужнее, — сказал он. Бледные пальцы сперва коснулись капюшона, исчезновение тепла на затылке сразу ощутилось, холодные потоки норовили добраться и до всего тела. Но преградой им стал Зилонг. Упрямый до жути. — Не говори ерунды! Ты здесь сидишь дольше меня, гляди, ещё простудишься, — шатен улыбнулся и положил руку на плечо друга? Плечи у Линга были острые и тонкие, почти женские, но немного шире. Издалека могло показаться, что он хрупкий, как хрустальная ваза... А вблизи что, не так было? Зилонг сердцем ощущал, это всё тот же Линг, маленький, улыбчивый ребёнок, за которым нужен глаз-да-глаз, ибо он - та же ваза, хрупкая, - хочется спрятать её в самый дальний угол, куда-то, где много мягких подушек, на которые, упав, она не разобьётся, - но драгоценная, яркая, как свет луны тёмной ночью, а днём, в переливах лучистого солнца, она сияет как самый драгоценный бриллиант, - гордость, желание показать всем то, что есть только у тебя. Но счастье любит тишину? — Я же сказал, не нужна мне ни твоя кофта, ни твоя забота, — отмахнувшись от руки Зилонга, Линг рывком снял кофту и кинул её на стол, прямо перед ним. Звякнул металлический язычок, шума почти не создал, но в ушах Зилонга отразился колоколом. Нет, он уже не тот.

***

Зилонг был старше Линга всего на несколько месяцев. Один был рождён ярким солнечным летом, а другой - холодной дождливой осенью. Знакомство их, однако, было не самым приятным. На тот момент, Лингу было всего шесть лет. Он был опрятным, никогда не валялся в грязи, как остальные мальчишки, не разбрасывался вещами и во всём был аккуратен. Поэтому многие его не любили. Колко шутили о том, что лучше бы он шёл играть с девочками в куклы, да и вообще, что он сам похож на куклу. В детстве, самому большому обсуждению подверглись его волосы и глаза. Цвет, а разве он играет столь важную роль в жизни? Пепельные, почти белые, волосы и яркие, нежно фиолетовые глаза. Они смотрели на мир с восхищением, будто желая узнать о нём всё, побывать в каждом его уголке и найти такой уголок для себя. На семилетие родители подарили ему велосипед. Аккуратный, синеватый, с узорами интересной, не виданной ранее птицы. Запах новизны сопровождал его ещё долго, а птица на металлической раме блистала. Такая аккуратность, разве идёт она мальчишке? А вот и нет! - на то время, именно такого мнения были все «друзья» Линга. Поэтому, улучив момент, вся их толпа разом навалилась на него. Были там и старшие и младшие, и кого Линг знал, и кого видел впервые. Сам по себе, он никогда не дрался, отец всегда говорил, что дракой дела не решить, на что мама всегда шутила, что он в детстве был тем ещё задирой. А сейчас, что может мальчишка семи лет против толпы из человек пяти? Или их было шесть? Линг не видел, потому что сразу был опрокинут с велосипеда на влажную, после ночного дождя, траву. Он не слышал их насмешки, всё заглушал противный непонятный скрежет. Когда толпе это дело наскучило, они в последний раз сказали насколько он жалок и противен им, и удалились, а Линг так и остался лежать, пытаясь понять, что же он сделал не так. Спустя время, снова пошёл дождь. Лингу казалось, что в этот момент ему сочувствовало само небо, ибо он правда не понимал, почему эти дети его так не любят? Из-за волос, которые чуть длиннее обычного, или из-за их цвета? Так он отрежет их и перекрасит. Из-за цвета глаз? Так он будет носить линзы, перекрывающие этот чёртов фиалковый цвет. По покрасневшим от побоев щекам прошлись дорожки слёз. Они смешивались с дождём и пропадали где-то под ногами. Лингу приходило осознание, он - не нормальный. Не такой, как все. Когда он поднял взгляд на велосипед, то боль, которая комом душила горло ребёнка, вырвалась с криком. Синяя блестящая краска, которая на солнце переливалась радугой, теперь была содрана до основания, виднелись прожилки труб, а контуры голубой птицы и вовсе пропали. В тот момент ему просто было больно, даже не за себя, а за ту птицу. Звук стучащих о зонт капель он услышал не сразу, потому что собственное горе было в разы громче проливного дождя. Но когда он заметил, и отнял от лица маленькие ладошки, на которых ярко контрастировали со светлой кожей красноватые ранки, он увидел перед собой мальчика. Тот с беспокойством смотрел на него и держал в руках зонт, на котором белыми контурами были выведены цветы. Линг не сразу понял чего от него хотят, лишь с опаской осмотрел оппонента. Он не нашёл в нём ничего подозрительного, да и, вроде, его не было среди тех, кто напал на него. Пожалуй, единственное, что бросилось ему тогда в глаза, это собранные в еле заметный хвостик волосы. Тогда-то парнишка и улыбнулся, протягивая руку мальчику напротив. Линг аккуратно вложил свою ладошку. — Как тебя зовут? — поинтересовался шатен, поднимаясь и поднимая за собой нового знакомого. Прежде чем ответить, Линг замялся. Он не знал как отреагирует этот мальчик на его имя, и поэтому не хотел наступать на те же грабли. — Не бойся, я тебя не обижу, — усмехнулся мальчишка, легонько сжимая раненую ладошку. — Линг, — почти прошептал он. Взгляд фиалковых глаз снова упал на велосипед, и он уж был готов снова плакать. Обычная вещица, казалось бы, таких в мире полно, но ему всё равно было больно. Птице, на раме, скорее всего так же болело. — Ого, у тебя такое красивое имя! А меня зовут Зилонг, — снова улыбнулся он. Подступившие к глазам слёзы, казалось, сдуло ветром. Тогда, ему впервые сказали, что у него красивое имя.

***

Когда Лингу исполнилось десять, он впервые влюбился. Это было так по-детски, но он и правда мечтал о будущем с этой девочкой из параллели. Зилонг тогда долго шутил над ним, каждый раз в школе толкая бедного влюблённого на эту девочку. А потом убегал, заливисто смеясь и называя их парочкой, а Линг долго бежал следом, выкрикивая угрозы. Знала ли эта девочка о его чувствах? Конечно нет. Однако вскоре Линг всё таки решил признаться. Он тогда даже на соседской клумбе розу своровал, самую красивую, красную, как его любовь. И когда он пришёл с ней в школу, Зилонг, чуть было, не умер со смеху, за что Линг отлупил его этой розой, прекрасно зная, что она с шипами. Но даже после этого, цветок сохранил свой идеальный вид, а Линг смеялся вместе с другом. Он знал, что как бы Зилонг не шутил, он его поддерживал. Всегда. Он не давал Лингу и шанса на грусть с тех самых пор, как впервые встретил его. В тот же день он узнал, что такое разбитое в дребезги сердце. Когда он встретился с этой девчонкой, она мило приняла розу из его рук, а после, будто случайно, уронила её и наступила, при этом говоря «Ой, я случайно». Линг не сразу понял её реакцию, поэтому наклонился за испачканым пылью цветком. А когда она сказала «Да ты на девочку похож больше, чем я! Твоим волосам и идеальной коже завидуют все девочки, поэтому ты мне противен! Если ты мальчик, то будь похожим на мальчика, а-то даже я сильнее тебя!», и убежала, весело смеясь. Тогда-то он всё и понял. Линг снова был готов отрезать эти чёртовы волосы и перекрасить их. Он не понимал: почему в этом мире так важна внешность, цвет волос или глаз? Разве нельзя любить человека просто потому, что он - человек? Он аккуратно коснулся подушечками пальцев бархатной стороны цветка и тихо прошептал ему «Прости». Ему было больно и за цветок. Зилонг увидел друга сидящего под дождём на лавке около школы, когда возвращался в класс на урок. Линг держал в руках примятый цветок. Тогда в его груди что-то очень неприятно кольнуло. Эти глаза прекрасные потускнели, а на губах больше не играла улыбка. Шатен сразу подошёл к нему, обеспокоенно гладя на лучшего друга, а тот без слов всё понял, и ответил: — Снова виновата внешность.

***

В четырнадцать, Линг узнал что его мама серьёзно больна. Была возможность лечения и врачи настояли на том, чтобы они отправились за границу. Нужная сумма была собрана довольно быстро, ибо помощь приходила откуда только можно, оставалось просто подождать своей очереди и лететь. Спустя три месяца, когда у Линга на носу был день рождения, родителям пришло письмо о том, что их очередь вот-вот наступит и что можно уже собирать вещи и в путь. Все наконец вздохнули с облегчением. Когда же встал вопрос, где будет жить Линг, пока родителей дома не будет, Зилонг охотно принял друга с распростёртыми объятиями, тем более, что его родители давно уже говорили, мол, вдруг что, мы готовы его приютить. Шатену было только в радость видеть друга каждый день, играть с ним в игры на компьютере, смеяться с глупых шуток, читать на ночь страшилки или смотреть фильмы. Однажды, за просмотром одного из фильмов, они уснули вместе. Линг проснулся от того, что изрядно отросшие волосы друга попали ему на лицо и было довольно щекотно. На часах стрелки показывали около пяти утра. Значит, скоро его родители уже прибудут к месту назначения. Но откуда-то взялась тревога, и чувство, что быть беде. Так он и не смог снова уснуть.

***

Когда Лингу исполнилось пятнадцать, Зилонг подарил ему букет цветов. Это были астры и маргаритки. В тот момент Линг и правда почувствовал себя какой-то девицей, которой тайный поклонник цветы таскает. Поэтому, прежде чем принять букет, хорошенько потрепал непутёвого друга. А Зилонг знал, что он примет цветы, как бы не отнекивался. Он всё ещё помнит ту розу. Нежную и бархатную. И пусть она была примята, и уже не несла в себе ни чарующего аромата, ни красоты, Линг всё равно забрал её домой, при этом сказав: «Цветок ведь не виноват». Да, Линг и в самом деле любил цветы. Если присмотреться, он любил в этом мире всё. Вот только люди его не любили. Общество не хотело принимать его таким, какой он есть. С неестественно пепельными волосами, фарфоровой кожей и глазами, цвета той же фиалки. Кстати о фиалках, во времена ещё первого знакомства, когда они только сближались, Зилонг принёс на встречу маленький цветочек. Когда он вручил его Лингу, то сказал: — Этот цветок цвета твоих глаз! Его было трудно найти, потому что у тебя глаза красивее любых цветов! Линг давно это позабыл, а Зилонг всё ещё помнил. Вскоре, на связь вышли родители. Операция прошла успешно и скоро они будут дома. Это стало для него лучшим подарком на пятнадцатый и последний день рождения. С того момента, жизнь потеряла для него любые краски, а мир стал настоящим, а не калейдоскопом эмоций и чувств. С момента, как он узнал, что его родители попали в аварию, уже будучи в родном городе.

***

Сегодня тот самый день. День, когда мир для него стал сплошной серой полосой. Дождь лил не переставая, а Линг любил его. Каждый раз, когда ему было грустно, шёл дождь. Иногда он понимал, что он не один. У него всё ещё есть небо, есть солнце, луна, звёзды, есть дожди и цветы, а так же фотографии родителей и воспоминания. — Линг! — он не обратил внимания, когда его окликнули. Он избавился от всего, что напоминало о прошлом. Почти от всего. От Зилонга не смог. И не потому, что не хотел, а просто не смог. И сейчас, очень сильно жалел об этом, ибо этот парень был связующим звеном между тогда и сейчас. Глядя на него - хотелось снова стать ребёнком, а такие мечты - абсурд. — Да стой же ты, Линг! — его отдёрнули именно в тот момент, когда на непокрытую голову упало несколько тяжёлых капель. — Куда ты собрался без зонта в такую погоду? — Какая тебе разница? — ровно спросил Линг, пытаясь вырвать руку из захвата. Получалось это плохо. Хватка у Зилонга была сильной, он знал это ещё с детства. — Да пусти ты меня уже! Зилонг был не многим выше Линга, но этого хватило, чтобы почувствовать тяжёлый взгляд. Когда на тебя смотрят сверху вниз, кажется, будто ты в чём-то провинился. Так же чувствовал себя и Линг сейчас. Находится под таким тяжёлым взглядом было трудно, поэтому он отвернулся. Зилонг сжимал его под локоть ещё несколько секунд, а затем рывком отпустил, от чего Линг пошатнулся и отступил на шаг назад. Уже желая выкрикнуть что-то в ответ на такую дерзость, он лишь увидел как Зилонг вышел под стену дождя, не проронив ни слова. Его волосы теперь доставали почти до пояса, а плечи были широкими и сильными. Вот и всё, думал он, больше его ничего не связывает с прошлым, - и шагнул следом под дождь. Было зыбко. Волосы давно облепили затылок, а холодные капли проходили препятствие в виде куртки и стекали за шиворот тонкой кофты. По пути к месту назначения, он зашёл в цветочный и попросил два букета из розовых гвоздик. Он нёс эти цветы плотно прижав к себе, будто обнимая, чтобы тяжёлые капли не попали на хрупкие лепестки. Столь же хрупкие, как и он сам. Конечно он знал, что после сляжет с высокой температурой, но так же и знал, что его ждут. Он это чувствовал. Всё же, они не виделись уже почти шесть лет, и всё это время он ужасно скучал. Именно в этот день ему позвонили и сказали «Твоих родителей больше нет». Линг не верил до последнего, смеялся, и говорил что это самая неудачная их шутка. А после пришла истерика. Он кричал так громко, как только мог, сколько хватало сил. Кричал до тех пор, пока полностью не сорвал голос, а из горла вырывались только сдавленные высхлипы. Тогда, Зилонг подошёл и впервые обнял его. Линг безвольно уткнулся носом ему в плечо, не прекращая своей молчаливой истерики. Сейчас Лингу двадцать, он стоит у могилы родителей и всё ещё не верит. Цветы ложатся на землю рядом, а сам парень падает на колени, больно ударяясь о каменные плиты. Он больше не кричит, только безмолвно плачет, мешая солёные слёзы с дождём. — Я остался совсем один, — извещает он родителей, словно те рядом и слушают его. Голос вдруг дрожит. Так предательски и так больно. — Больше у меня никого нет, ни близких... — он запнулся. Зилонг ведь был ему другом?.. До сих пор?.. Даже после стольких лет молчания?.. — Ни друзей, — к горлу подступила новая волна горечи и боли. Начиная с детства и ровно до этого момента, он не понимал, почему он один? Дождь прекратился. Или нет, скорее, он просто больше не попадал на его промокшую насквозь одежду, теперь ударяясь о что-то. Он барабанил слишком громко, поэтому Лингу наконец пришлось поднять взор на этот объект. Зонтик. Чёрный, с белыми линиями цветов. Тот самый..? — Идём домой? — улыбнулся шатен и протянул руку. Это было трудно сделать. Трудно, как и всегда прежде. Зилонг никогда не улыбался сам. Всё детство его единственным поводом для улыбки был Линг. Забавный мальчишка с пепельными волосами и яркими глазами, мягким голосом и тёплой улыбкой. С осозанного возраста, с его лет десяти, Зилонг задумался, а разве это нормально, когда тебе нравится мальчик? Девчонки ему были безразличны. Все типичные, на одно лицо, в одинаковых платьях, как и мальчишки, которые когда-то задирали и его. Но Линг был другой. Он был красив, слишком красив, был нежный и скромный, как для парня. А ещё, он любил цветы. Вот что действительно его поразило, ведь человек, который любит цветы, не может быть плохим. Сначала он тихо восхищался им, потом так же тихо любил. Но с каждым разом ему становилось всё труднее и больнее. Когда Линг рассказывал о красивых девочках, с которыми он знаком, Зилонгу хотелось кричать. «Зачем тебе они, когда есть я?» безмолвно вторил он, каждый раз называя себя влюблённым эгоистом. А после того, как он уехал даже не попрощавшись, Зилонг впал в депрессию. Он всё время пытался забыть его, говоря себе, что это изначально было невозможно и неправильно. Он топил грусть в алкоголе, даже однажды пробовал курить, после чего у него случился серьёзный разговор с отцом. С тех самых пор он оставил его в прошлом. Но лишь поверхностно, для вида. У него даже девушка была, хорошая и милая, его маме она очень нравилась. На все её любезности он только фальшиво улыбался, а вскоре и вовсе не смог, и расстался с ней. С тех событий прошёл примерно год, и вот сейчас он снова закрывает свою любовь от боли, снова пытается вернуть ему веру в людей, как тогда, в детстве. Вот только сейчас они уже не дети, чувства не скрыть за простой улыбкой, а чужой руки хочется коснуться в разы сильнее. Когда холодная и мокрая ладонь осторожно коснулась его собственной, улыбка тут же пропала с лица. Будто он перенял всю боль Линга на себя. А рука его была всё такой же аккуратной и белой, как снег холодной зимой. Каждую косточку можно было ощутить лишь проводя пальцами по тыльной стороне. Зилонг очень хорошо знал этот жест, он значил доверие. Дождь перестал стучать о зонт и Зилонг убрал его в сторону, увлекая Линга за собой, чтобы тот наконец поднялся с колен, которые саднили. Он отпустил его руку сразу же и закрыл зонт, чтобы тот не мешался, а Линг спрятал лишённые желанного тепла руки в промокшие карманы куртки. — Я знал, что нравлюсь тебе, — вдруг начал Линг ровным и спокойным тоном. Так, будто ему приходилось говорить это каждый день. А сердце Зилонга болезненно сжалось от этого тона. Разве можно говорить это так легко? Словно это обыденная тема и каждый обсуждает её за чашкой чая. Он почистил горло и спросил: — Откуда? — Ну, знаешь, только слепой и глухой не заметил бы твоих взглядов и комплиментов почти в каждом слове. — Знал, и всё равно удрал по-английски, — с обидой в голосе сказал Зилонг. Ему и правда было больно, ведь ни предупреждений, ни банальных записок - ничего не было. Зилонга оставили на попирание судьбы, лишили солнечного света, лишили чувств. — А потом я нашёл у бабули книгу о значениях цветов и их языке, и понял всё ещё лучше. — А что не так с цветами? — возмутился вдруг Зилонг. Линг удивлённо взглянул на него в пол оборота. — Ты что, и правда не знаешь сколько намёков мне ими сделал? — Нет, мне их мать советовала... — непонимающе признался шатен. И это была правда. Когда Зилонг впервые подарил Лингу цветы, их подбирала его мама. Он тогда ещё чуть не поссорился с ней. « — Но он же парень! — кричал Зилонг, пока мама сидела и высматривала что-то в цветочном еженедельном журнале. — И что с того? Сынок, нет разницы кому дарить цветы. Парень или девушка, всё равно. Ты даришь их в первую очередь человеку, который заслуживает этого и который тебе дорог.» Значит, его мама была проницательнее их обоих в разы. После этого Линг рассмеялся. Впервые за эти годы мучений и жизни во тьме и серости, впервые он смеялся искренне. И Зилонг наконец понял. Эта улыбка и этот смех - вот что заставило его влюбиться в этого несносного и капризного мальчишку. Когда Линг, наконец, прекратил смеяться, он подошёл к Зилонгу и протянул ему руку, при этом слабо улыбаясь. — Ну что, идём домой, Хатико? Это был первый раз на его памяти, когда руку протянули ему, а не он. Поэтому Зилонг сам аккуратно взял его руку в свою и не сильно сжал, мысленно извиняясь перед его родителями за то, что, возможно, у их сына никогда не будет жены. Даже пропуская мимо ушей такое обращение. Что же, возможно, Линг был прав и он правда был как это верный пёс. Он не прекращал ждать никогда, и не зря же? — А я ведь и правда люблю тебя, — буркнул Зилонг, когда Линг потянул его в продуктовый, а-то питаться одной лапшой быстрого приготовления было уже как-то не очень. — Я знаю, — на выдохе сказал Линг, а затем остановился. — Но мне трудно. С тех пор, как родителей не стало, мой мир перевернулся с ног на голову. Мне будет трудно вернуться к прежним чувствам и эмоциям... — Это не важно, — вдруг перебил его Зилонг, проводя большим пальцем по выпирающим костяшкам на руке. — Просто будь рядом, хорошо? Я тебе помогу. Линг улыбнулся, а в глазах, цвета фиалки, блеснул луч солнца.