Возможно

Возможно, только возможно, ехать на велосипеде пьяным было плохой идеей. Пауль изо всех сил жал на педали в попытке поднять себя и велосипед на пригорок, толком не понимая, почему это даётся ему так тяжело. Когда он разгорячённым вылетел с вечеринки, чтобы смотаться в город за дополнительной выпивкой, он ожидал приятной поездки максимум на сорок минут. И сначала так и было — велосипед легко и быстро ехал с горки, резиновые шлёпанцы весело скрипели, выбившиеся из хвостика вихры развевал приятный ветерок, а тёплый летний день медленно клонился к закату. После того, как Пауль загрузил в огромный походный рюкзак заманчиво бряцающие бутылки, поездка стала тяжелее. Да и в гору ехать было гораздо трудней, чем с горы. Придя к этому мудрому заключению, Пауль решил наконец передохнуть. Съехав на обочину, он, нелепо прыгая на одной ноге, слез с велосипеда, едва не упав прямо на рюкзак с драгоценным грузом. Хихикая, он аккуратно пристроил его на землю рядом с велосипедом, собираясь открыть бутылку пива, и тут же обнаружил ещё одну причину по которой ехать было так тяжело — передняя шина была спущена практически полностью, а он, увлечённый мыслями о выпивке и девчонках, пришедших на тусовку, и не понял. Неистово ероша волосы на затылке, Пауль заозирался. Слева от него была пустая заасфальтированная дорога, поднимающаяся в гору и делающая приличную петлю, прежде чем вывести к нужной деревне. Справа — не слишком частый и по виду довольно приветливый лесок. И ни души вокруг. И конечно, конечно, он не взял с собой насос. Пауль разочарованно, но без особой злобы попинал спущенное колесо. «Наверное, стоило послать Флаке», — подумалось ему. Тот, наверное, догадался бы взять с собой чёртов насос. А если бы и не догадался, это были бы уже не проблемы Пауля. Интересно, сколько времени потребуется на то, чтобы дождаться поздно вечером у дороги другого велосипедиста, который, к тому же, не забыл прихватить с собой насос? Пауль разочарованно застонал. В конце концов, он решил не пытаться тащить за собой калеченый велосипед, а, припрятав его у обочины, дойти до деревни пешком. Конечно, получится дольше, чем планировалось, но всяко лучше, чем стоять на месте и ждать неизвестно чего. Уж что-что, а стоять на месте Пауль особенно не любил. Стащив велосипед к кромке деревьев, он закатил его во впечатляющих размеров куст бузины. Тащиться пешком, взвалив на спину полный бутылок рюкзак, по-прежнему очень не хотелось. И тут его осенило — а почему бы не попробовать срезать дорогу через лес? Это избавило бы его и от необходимости лезть в гору дальше, и от лишних нескольких километров дороги. Возможно, на трезвую голову Пауль бы не принял такого опрометчивого решения. Хотя, кого он обманывал, продуманные умные поступки никогда не были его коньком. Мама и папа были этим весьма разочарованы. Подтянув лямки на рюкзаке, Пауль решительно двинулся прямиком в лес. Сначала всё было неплохо. Косые солнечные лучи без труда пробивались между кронами деревьев, вызолачивая заросли папоротников и раскиданные тут и там кустики дикой земляники. Пауль не ленился нагибаться за ягодами, пачкая пальцы красным соком, бутылки за спиной тихо позвякивали. Он шёл не спеша, лениво цепляя листья папоротника. Руки сами собой начали переплетать листья в венок. Стебли свились в большую зелёную корону. Повертев её в руках, Пауль хмыкнул. Неплохо, но немного скучновато. В последних лучах заходящего солнца, он подцепил несколько бледно-голубых цветков барвинка и вплёл их в венок. Теперь что надо. Солнце зашло за горизонт, но света всё ещё было достаточно. По прикидкам Пауля, он скоро должен был выйти из леса, и самое время! Рюкзак уже начал ощутимо оттягивать спину. Водрузив венок себе на голову, Пауль прибавил шагу, начав насвистывать себе под нос, настукивая ритм на бедре. Он не сразу понял, что что-то не так. Но когда весь свет исчез, Пауль осознал — он больше не видит просвета между деревьями, и нет никаких признаков, что он скоро выйдет на дорогу. Он то и дело натыкался на растущие практически вплотную деревья, спотыкался о как нарочно торчащие из земли узловатые корни. Сухая, пересыпанная еловыми иглами тропинка сменилась плотоядно хлюпающей и чавкающей волглой землёй. Растущая из неё высокая сорная трава лезла в открытые шлёпацы, цеплялась за ноги, которые приходилось с трудом вырывать из кустиков. Борясь с подступающей паникой, Пауль попытался идти быстрее, но, как назло, чем больше он старался идти, тем медленнее получалось. Он потерял чувство времени и уже не понимал, как долго он идёт и в какую сторону. Да как он мог плутать здесь так долго? Этот лесок не мог быть большим по определению — кругом изъезженные трассы и возделываемые поля, даже постаравшись, как можно блуждать здесь больше часа? И сколько именно он уже здесь блуждает? Он всё время старался идти по прямой, но вырастающие перед ним один за одним стволы деревьев заставляли сворачивать в попытке их обойти, и теперь он вовсе не знал в какую сторону идти. Возможно, стоило остановиться и дождаться рассвета, пристроившись где-нибудь под деревом, но неясное чувство тревоги гнало его вперёд и вперёд. Ноги и нижняя часть штанов промокли насквозь, лямки рюкзака натёрли плечи, но даже мысль о том, чтобы остановиться и сесть на сырую землю вызывала у него практически ужас. Он уже мало что понимал, но понимал одно — нельзя останавливаться, нельзя позволить себе прикоснуться к земле. В очередной раз врезавшись в строенное искривлённое дерево, мимо которого, кажется, уже проходил, Пауль отчаянно зарычал сквозь сжатые зубы и скинул со спины осточертевший рюкзак, нисколько не заботясь о его содержимом. Идти стало значительно легче. Вот только теперь на спину вместо рюкзака, будто бы давил чей-то тяжёлый взгляд. Внутри всё сжималось от страха и решимости, и, наткнувшись на заросли каких-то кустов, Пауль остервенело полез сквозь них напрямик, раздирая руки и лицо о множество тянущихся к нему ветвей. Но и он мстительно, не жалея, ломал тонкие ветки, так что, можно сказать, что битва была практически равной. Из куста он внезапно вывалился на пустое, освещённое тусклым предвестником рассвета, пространство. «Рассвет? Это сколько же я тут хожу кругами?» Не успев как следует обрадоваться относительной свободе, Пауль сразу же провалился по колено в какую-то мерзкую жижу. «Чёрт, вот чёрт, болото!» Жижа отдавать ногу категорически не хотела, а упираться вокруг было особо не на что, земля вокруг, поросшая мхом и осокой, ходила при попытке упереться в неё руками нехорошими волнами, и страшно было завязнуть уже целиком. Вспомнив про кустарник, сражение с которым он выиграл только что, Пауль вцепился в помятые ветви и вытащил наконец измазанную в грязи ногу наружу. Жижа сомкнулась с тихим мягким звуком. Правый шлёпанец остался внутри. Выпрямившись, Пауль попытался отряхнуться, хотя особого смысла в этом не было. Выхода у него было два: либо снова лезть через кустарник назад, либо пытаться идти прямо по болоту, и неизвестно самая ли глубокая это была трясина. Запрокинув голову вверх в смутном желании повыть на отсутствующую луну, Пауль встретился с чьим-то взглядом. Его словно окатило кипятком, и он бы заорал, если бы не был испуган настолько сильно. Судорожно сквозь волну паники его мозг обрабатывал увиденное. Смотрящие на него глаза были голубыми, что было видно даже в полутьме. Они выделялись на бледном лице насупленной девицы, сидящей на ветви дерева, накренившегося над болотом и частично упавшим в него. «Всё в порядке, просто какая-то девушка», — сказал Пауль сам себе, однако это не помогло успокоиться, и объявший его беспричинный страх и не думал уходить. Всё это было очень странно. Девчонка сидит одна посреди ночи на болоте, да ещё и голая? Длиннющие тёмные растрёпанные волосы спускались ей на плечи, скрывали грудь, ложились на бёдра и расстилались по стволу, на котором она сидела. — Вот это да, ну у тебя и волосы! — вырвалось у Пауля само собой. Нервничая, он болтал не прекращая, — долго растила? Девица посмотрела на него, как на дурака, и недовольно скривилась. — Сами собой отросли, — буркнула она неожиданно низким голосом и легко спрыгнула на землю. Пауль ожидал, что она сразу провалится в топь по пояс, но земля только немного колыхнулась под её босыми ногами. Часть волос осталась на дереве, и тёмной фатой тянулась за ней, пока она медленным плавным шагом приближалась к Паулю. — Я понял! — воскликнул, наконец, Пауль слишком громко для окружающей его гнетущей тишины болота. Но родившаяся у него в голове мысль была слишком простой и обнадёживающей, чтобы не поделиться ею с необычной собеседницей. — Ты накурилась, наверное? — спросил он, — тусовалась у нас с ребятами, хапнула лишнего, и тоже здесь заблудилась? Девчонка даже приостановилась, чтобы ещё раз зыркнуть на него исподлобья.  — Дурак. — Ну голой ты, наверное, не могла далеко убежать, значит выход из леса близко, и мы с тобой его сейчас найдём, — бодро закончил Пауль, уже не чувствуя особой уверенности. Зрачки у девицы были невероятно широкие, но шла она прямо, и не думала падать, хихикать, да и говорила хорошо, хоть и мало. Пауль поёжился. До этого тёплая летняя ночь уступила место продирающей до костей сырости и холоду, проникающей в самое нутро тревоге. — Я не заблудилась. Ты заблудился. И дороги не найдёшь, — на распев сказала она. Она была уже совсем близко, и вблизи оказалось, что худая и высокая, она Пауля выше на целую голову, а может на две. Или это он потихоньку всё это время проваливался в мягкий болотный ил и не замечал? Волосы укрывали её, словно плащ, но ничего уже не скрывали. Она была бледной, так что практически светилась, и какой-то больно гладкой, какими не бывают настоящие девчонки. Нигде ни родимого пятна, ни складок на животе, ни следов загара на плечах. Пауль вдруг подумал невпопад о мёртвой рыбе и передёрнулся. — Почему не найду, найду! Лес не бесконечный! — Зачем ему быть бесконечным, если ты по нему кругами без дороги ходишь?  — С чего ты решила, что кругами хожу? Она неожиданно усмехнулась, и на по-детски округлых щеках появились ямочки. Взглянула на него из-под ресниц вроде как кокетливо. — А ты забавный, да? Ходишь тут, траву рвёшь, свистишь, бренчишь. Зачем тебе на дорогу? Оставайся здесь, гуляй! Сглотнув огромный комок, Пауль прохрипел — Спасибо, я люблю в компании… Веселиться. Девица протянула к нему длинные руки. Пауль вроде как не хотел, чтобы она его трогала, но в то же время хотел так сильно, что засосало под ложечкой. Как бывает, смотришь в глубокий овраг, на дне которого поблёскивает приветливо мелкая быстрая речка, и думаешь — сейчас прыгну. В ушах у него словно звенели тенёта, хотя он не видел никаких мошек. Он видел только большие чёрные глаза, обрамлённые узкой голубой каймой и белые руки. — Будет тебе и компания, — пела девица, а за спиной у неё зажигались и качались лениво бледные болотные огоньки, — будем здесь с тобой свистеть, и петь, и танцевать. Руки, наконец, коснулись его и оказались ужасно холодными, влажными. Она потянула его к себе и обняла, прижимаясь всем телом, улыбнулась тонкими бледными губами. Сердце у Пауля колотилось так, что она, наверное, чувствовала. А вот он биения её сердца не чувствовал. — Замёрзла ты совсем, — прошелестел он, — здесь, одна. — Да, мало дураков мимо ходит, — она наклонилась к нему близко, и всё что он чувствовал это холод и страх, но не её дыхание. — А ты как здесь оказалась? — прошептал Пауль. Ему казалось важным это спросить, напоследок. Потом, наверное, будет неважно. — Много гуляла, много хотела, много мечтала, — пропела она и притянула его голову к себе, почти касаясь своими губами его. И словно бы не было больше вокруг ничего, ни тёмного безлунного неба, ни покрытого туманом болота, ни склонившихся над ним хмурых деревьев. Больше не было ничего. Мир закончился. Пауль закрыл глаза. И услышал ни то тихий вздох, ни то лёгкое дуновение ветра. Он ещё немного постоял зажмурившись, постепенно понимая, что рядом никого нет, и могильный холод не пробирается в самое нутро. Открыл на пробу один глаз и сразу снова закрыл. Прямо ему в лицо бил первый рассветный луч. В лучах восходящего солнца всё казалось самым обычным. Болотце, над которым стремительно истаивал туман, — зелёненьким и радостным. Куст, с которым он так неистово сражался ночью, — небольшим и даже каким-то понурым из-за безжалостно переломанных веток. На одной из них висел венок, о котором Пауль, начав метаться по лесу, совершенно позабыл. Листки папоротника пожелтели и, присохнув, свернулись, барвинки скукожились в маленькие, блёкло-фиолетовые лоскутки. Пауль потрогал пальцем один, и тот сразу же потерял все лепестки. Век буйной полевой травы короток. Несмотря на гостеприимную утреннюю весёлость болота, Пауль не рискнул идти сквозь него. Хоть встреча с его хозяйкой уже начинала казаться неверным и далёким кошмарным сновидением, в сердце всё замирало от мысли, что он может снова с ней встретится. Побеждённый куст пустил его назад безропотно. Спустя всего пятнадцать минут бодрого шага по прямой, Пауль увидел просвет между деревьями. От нелепости ситуации он даже рассмеялся. Лес оказался именно настолько маленьким, насколько он и предполагал, даже лесом не назовёшь, и вот подиж ты, чуть не помер ночью от страха или ещё от чего похуже. Не в силах себя сдерживать он сорвался на бег, и с каждым шагом словно бы становилось легче ступать. Выбежав на дорогу, он наконец вдохнул полной грудью родной запах мокрого асфальта перемешивающегося с ароматом бензина. Всё-таки он сугубо городской житель. Деревня, лес — это всё совершенно не его, не стоило даже лезть. Вытащив из куста покрытый утренней росой велосипед, он выкатил его на дорогу, твёрдо вознамерившись дисциплинированно пройти казавшеюся бесконечно долгой накануне вечером петлю. Но удача продолжала сопутствовать ему. Встретившийся по дороге ранняя пташка велосипедист — рыбак, судя по притороченной к седлу удочке, посмотрел подозрительно, но велосипедный насос одолжил. Выглядел Пауль, конечно, странно: босиком, в грязных, мокрых и местами рваных вещах явно с чужого плеча, но, надо сказать, до ночного приключения он выглядел не многим лучше. В конце концов, рокер он или нет? Почти подъехав к деревне, краем глаза он увидел блеск у кромки леса. Похолодев, он резко затормозил и чуть было не перелетел через руль. Остановившись, он напряжённо вглядывался в деревья, чувствуя, как быстро бьётся у самого горла сердце. Но знакомых голубых глаз, которые он так боялся увидеть, не было, и он медленно неровно выдохнул с облегчением. И тут увидел причину блеска — наполовину раскрытый рюкзак, набитый бутылками у самой кромки леса. То есть, в тот момент, когда он его скинул, он был у самого выхода и не понял этого? — Сука, — прошептал он, — вот сука! Подбежав к рюкзаку, он вытянул руку, подхватил рюкзак за лямку и быстро сиганул назад к дороге, бренча бутылками. Судя по всему, вечеринку закончили без него. Дом, в котором они тусовались, был абсолютно тих и мирен. Флаке дрых в плетёном кресле на веранде, перепутав между собой бесконечные ноги и выставив их в проход. Нарочито громко топая, Пауль поднялся на крыльцо и пару раз хлопнул прямо у него под ухом. Флаке встрепенулся и открыл заспанные глаза. — Подъём! — радостно пропел Пауль. Мучительно щурясь, Флаке нащупал повисшие на одной дужке очки и, нацепив их, воззрился на Пауля с видимым отвращением. Осмотрев его с головы до ног, он прохрипел — Ты просрал мои шлёпанцы, просто класс. Я так и знал, что этим всё и закончится, когда ты в них свалил. — Я не просрал твои шлёпанцы! — запротестовал Пауль, — только один! Выудив из заднего кармана левый шлёпанец, измазанный в грязи, он гордо протянул его Флаке. Тот отбросил его с отвращением. — В любом случае, какого хера ты меня будишь? Я уснул не больше часа назад, а тут ты. Зависал всю ночь где-то в другом месте, бросил меня, а теперь припёрся! — А ты не думал, что я, может быть, ночью чуть в болоте не утоп? Вот я утонул бы, а ты бы даже не почесался. — Ты всегда выглядишь так, будто только что из болота вылез, — пробурчал Флаке, — и ради бога, где ты нашёл себе тут болото? — Долго ли умеючи. — Ты по многим направлениям невероятно талантлив, — саркастично проскрипел Флаке. Пауль выудил из спасённого рюкзака бутылку пива и протянул её другу. Тот принял её и, ловко отковыряв крышку, присосался к горлышку. Пауль последовал его примеру. Лес виднелся на горизонте, и, глядя на него, Пауль чувствовал, как медленно рассеивается его весёлость и облегчение. Словно бы он оставил что-то на том болоте, что-то забыл, но что? *** Тёплые летние дни понеслись один за другим, как всегда слишком быстро. Ночи становились всё длинней и холодней, листья на некоторых деревьях желтели. Пауль продолжал перемежать выступления безудержными тусовками. Пожалуй, тусовок было как-то даже больше чем выступлений. Они уже не записывали музыку в студии, кажется, целую вечность. Ему не нравилось то, что они делали. Конечно, издавать какофонию звуков было весело вначале, да и сейчас довольно забавно, но Паулю хотелось большего. Вот только он не знал, как это получить. На его жалобы Флаке то разражался своими, то обречённо пожимал плечами — что уж тут сделаешь. Вечерами ему иногда казалось, что он видит развешенные по ветвям тёмные длинные пряди волос. Но в его районе всегда была беда с освещением, может и правда казалось. Спалось плохо, казалось, он целыми ночами лежал со слегка прикрытыми глазами. Стоило провалиться в сон чуть глубже, туда, где он не видел ничего кроме темноты, он слышал зов без слов, без голоса. И он знал, кто и куда его зовёт. Однажды ночью он увидел её глаза среди ветвей за окном, повернулся на бок и смотрел, не отрываясь всю ночь. Глаза не моргали тоже. Почувствовав скорое приближение рассвета, Пауль быстро сел на кровати. От резкого движения закружилась голова, и перед глазами появилась какая-то тёмная муть. Проморгавшись пару минут, он встал и подошёл к окну, уверенный, что не увидит там и следа ночной гостьи. Горизонт стал бледно-голубым, уже можно было различить обвалившуюся штукатурку здания напротив и припаркованные вдоль дороги машины. Она сидела в ветвях дерева напротив, расслабленно облокотившись о ствол, и лениво покачивая длинной голой ногой. И снова была похожа на обычную девчонку. Которая влезла голая на дерево высотой с четыре этажа. Пауль, конечно, знал много странных девчонок, но, пожалуй, ни одна была такой. Наверное, дело было в том, что все они живые. — Ты боишься рассвета? — спросил он спокойно, будто продолжая прерванный разговор. Она склонила голову в его сторону, как прислушивающаяся к чему-то птица. Тёмная кудрявая прядь упала ей на лицо. — Не боюсь, чего мне бояться? — Днём я тебя никогда не видел. Она выглядела слегка озадаченной. Поджала губы, чуть приподняла красивые брови. — Ты меня почти никогда не видишь. — Но тогда, на болоте, ты исчезла, как только начался рассвет! — напирал Пауль. — Моё место, я там что хочу, то и делаю. Солнце, — она брезгливо сморщила нос, — мне не указ. — Но почему тогда ты меня отпустила? Если не солнце тебя спугнуло, ты же могла — Пауль покачал головой, вцепившись в подоконник. Куски побелки забивались под обломанные ногти. — Могла, — качнула головой девица. Она снова обернулась к нему целиком, глаза буравили его будто насквозь, сердце щемило, — ты забавный. — Забавный? — Пауль усмехнулся, — вот это наблюдение. Она улыбнулась по-детски искренне, мелькнули мелковатые зубы. — Поёшь, танцуешь. Это я люблю, — застенчиво сказала она. Розовые лучи восходящего солнца упали на её гладкое тело, высвечивая бледную зеленовато-жёлтую кожу. Пауль вдруг понял, что она сидит совсем близко, и если он протянет руку, то сможет коснуться острого плеча или голого бедра. Он протянул. Она посмотрела на него удивлённо и будто бы слегка разочарованно. — Ну ты и дурак. Но Пауля тянуло к ней неотвратимо, как тянет в центр холодного омута посреди холодной реки. И он готов был бросится в него без лишней мысли. Он уже прикидывал, как поудобней поставить колено на подоконник, как вдруг понял — у окна больше никто не сидит. — Ты куда это собрался? — сонно проскрежетал из глубины комнаты Флаке. — Никуда, — Пауль сел на подоконник, свесив ноги наружу, — хочу курить. — Мммм, — Флаке завозился на кровати, поплотнее укутываясь в одеяло, и замолк. Пауль подумал, что он снова заснул, и со вздохом подтянул к себе полную бычков консервную банку, как вдруг Флаке продолжил: — А с кем ты разговаривал? — Наверное, говорил во сне, — Пауль поболтал ногами. Земля под ними казалось близкой и приветливой. Совсем нестрашной. — Ты не спал. Ты стоял у окна и болтал, — упрямо продолжил Флаке. — А может я лунатик. Хожу во сне, говорю во сне, живу во сне. Флаке разочарованно фыркнул, и демонстративно отвернулся к стене. Забежав как-то на своё официальное место жительства и выкинув пару повесток в армию, завалявшихся в почтовом ящике, он встретился с сестрой. — Заглядывал бы к родителям почаще. — Ага, конечно. Сестра посмотрела на него укоризненно. — Что? Ну не смотри на меня так, не надо. — Чем ты занимаешься в жизни? Тебе самому-то нравится, скажи? Пауль открыл рот и тут же закрыл, не в силах выдавить ни слова. Ещё в начале лета он бы сказал, что да, у него всё просто супер, но теперь он словно бы ко всему охладел. Пиво стало кислым, водка — горькой, а музыка, которую он пел и играл — мусором. — А раз так, может, стоит подумать? — Ну о чём мне думать? — О жизни, о будущем. Пауль закатил глаза. В один из последних дней лета они снова поехали на выступление в ту деревушку. Трясясь на заднем сидении их фургона, он увидел в узкое окно знакомую петлю дороги, обнимающую маленький лесок. — Останови. Эй, слышишь, чего говорю? Останови! — Тебе что, приспичило отлить? Потерпи, почти приехали! — Я прогуляться хочу через лес, — буркнул Пауль, открывая дверь, — не ждите меня, я напрямик. — Не заблудишься? — Алёша сощурился, зализывая влажные редкие волосы на затылок.  — Я тут уже ходил. — Ладно, вали, только чтоб к концерту был, где надо! Фургон, взвизгнув и оставив на ровной дороге тёмный след шин, укатил прочь. Найти болото при свете дня было легко. Заросшая мхом и камышом земля мягко колыхалась у него под ногами. На то, чтобы почти полностью его обойти потребовалось совсем немного времени. И нигде никого. Только прошуршала спугнутая лягушка в осоке, затрясся рогоз. — Эй! Эй ты! А ну выходи! — заорал вдруг Пауль во всю глотку, неожиданно сам для себя. Заозирался. Никого не видно. — Ты, это всё из-за тебя! — он пнул кочку изо всех сил, — сказала, я потерял дорогу, и теперь я не знаю куда иду, и всё из-за тебя, всё ты! А ну-ка возвращай, что забрала, возвращай! Где мой путь? Он метался по болоту ещё минут пять, распугивая местных мелких птиц, и застыл у поваленного дерева истуканом. Всё это время он боялся этого места, но и хотел сюда вернуться, хотел посмотреть как это, хотел увидеть точёную бледную фигуру, и не хотел. Он уже не знал, чего хотел. И вот он пришёл сюда, чтобы увидеть… Ничего. Вдруг он почувствовал между лопаток давящий чужой взгляд, вздрогнув, развернулся, но ничего не увидел. В нос ударил тонкий сладкий запах, как пахнут подгнившие стебли цветов забытых в вазе. К уху прислонились холодные мокрые губы. — Дурак ты. Я путей не показываю, только путать умею. Пауль развернулся к коряге, но увидел только мелькнувшую пелену тёмных волос. Хотел что-то сказать, крикнуть, но голос словно покинул его навсегда. Где она? Никого кругом, ни на коряге, ни на кочках, ни в ветвях деревьев. Закрутился на месте, хотел ступить шаг, но вдруг ушёл под воду с головой. Болотная топь сомкнулась сверху без звука.