Тот самый день

      Эовин никогда не была такой, как другие девушки, и даже немного гордилась этим. Выросшая под пристальным надзором Теодена и Эомера, она привыкла выглядеть слегка измененной копией мужчин-родственников: футболки и джинсы или рубашки и брюки, если намечалось что-нибудь более официальное, чем поход в школу или супермаркет. Модные шмотки, прически, бесконечные тюбики и такая же бесконечная болтовня, бессмысленная, как шелест журнальных страниц — все это ее не касалось. Академия ничего не изменила. Вместо походов в кофейню Эовин шла на тренировочную площадку, вместо многочасовых рейдов по торговым центрам отправлялась за очередной партией книг в библиотеку и иногда отбивалась от слишком настойчивых расспросов парой резких слов в духе вспыльчивого Эомера. Ее все устраивало. Впрочем, что еще остается, если у тебя на физиономии белесый шрам в полщеки, оставленный твоими же собственными руками, и еще больше невидимых шрамов, тщательно спрятанных под кожей?       Связь с Призраком ничего не изменила: Эовин продолжала одеваться нарочито просто и удобно, а его вроде бы все устраивало. Или он вообще не замечал, что было на ней надето, потому что она слишком быстро оказывалась голой у него на коленях — или на коленях перед ним. Эовин никогда не стеснялась ни любовника, ни собственного тела и его реакций, даже в самый первый раз, и порой это ее изрядно удивляло. Прежде ей приходилось обнажаться только на ежегодных медосмотрах, а редкие отношения с парнями не заходили дальше пресловутых прогулок за ручку и мучительно неловких поцелуев — репутация Теодена была надежной оградой ее целомудрию. Она тщательно продумывала и планировала то, что должно было с ней произойти, расставляя людей и события по полочкам, но все рушилось, стоило ей оказаться рядом с Призраком. Крепостные стены и оборонительные линии складывались карточными домиками, унося с собой остатки ее благоразумия. В оставшемся вакууме были только она и он — слишком необходимый, чтобы раздумывать дольше пяти секунд.       Ее доверие было абсолютно самоубийственным, как и ее потребность в бездумной, безотчетной и безусловной близости. Эовин старательно гнала прочь исподволь возникавшие мысли о том, нравится она Призраку как женщина или нет, и что он вообще к ней чувствует. Она убедила себя, что ее вполне устраивает их ни к чему не обязывающая и вроде бы случайная связь. И плевать, что эти случайности уже давно стали слишком регулярными, чтобы просто так сбросить их со счетов. Иное было невозможно, непозволительно, никому из них двоих не нужно — и слишком пугающе, чтобы коснуться возможных перспектив даже мысленно. Впрочем, иногда Эовин давала волю фантазии, и тогда ей представлялась свадьба в тюрьме под нескончаемые проклятия Теодена. Или собственные рыдания над еще одной могилой на городском кладбище.       Почти безмятежное и почти настоящее спокойствие Эовин нарушилось на третьем году ее учебы в академии, в середине убийственно жаркого даже для роханских степей июня. Призрак прислал сообщение с предупреждением, что в ближайшие недели увидеться не получится. Эовин, оторвавшись от увесистого тома по административному праву, несколько раз перечитала буквы, никак не желавшие складываться в слова, и тревога расцвела льдистыми иглами у нее под ребрами. Что-то случилось? Саурон недоволен? Какие-то проблемы? Ответ был до обидного лаконичен: командировка в Умбар. Эовин подавила вздох облегчения и снова взялась за книгу, сочтя, что ответ не требуется. Призрак прислал еще одно сообщение через пару дней: дал знать, что уехал, и в очередной раз предупредил, чтобы она не смела соваться в горы, не садилась в такси, даже если очень надо, и предупреждала родственников, когда ей вздумается куда-нибудь смыться. Это было чем-то вроде ритуала, повторявшегося каждый раз, когда они прощались после очередной встречи: забота в приказном тоне, которая мучительно напоминала Эовин о напутствиях Теодена.       Спустя несколько дней после отъезда Призрака Эовин, закончив разбирать путаные до невероятности роханские кодексы, решила немного почитать об Умбаре. Просто так, из чистого любопытства. В конце концов, именно оттуда шел основной поток наркотиков, так что это было нужно ей для дела. Она изучила статью о географическом положении и климате — большая природная гавань, влажно, солнечно, популярный курорт, — скучающе пролистнула историю, спустилась до последних новостей и зависла на упоминании о проходившем в городе фестивале какого-то там кино, на который съехались все местные знаменитости. Эовин перешла по ссылке, потом еще по одной, каждый раз невольно выделяя из списка причудливо звучащих имен женские. Актрисы, модели, чьи-то жены — одно лицо за другим мелькало на экране ноутбука, и вскоре у Эовин зарябило в глазах от яркой — почти боевой — раскраски, многоцветных камней в бесчисленных украшениях и не менее разнообразных, но одинаково цветистых одежд. Она сдула со лба вылезшую из пучка прядь, захлопнула ноутбук и оглядела залитую закатными тенями комнату, случайно зацепившись взглядом за зеркало. С той стороны на нее смотрела растрепанная девчонка в пижамных штанах и зеленой майке с эмблемой академии. Эовин усмехнулась, невольно сравнив увиденное с тем, что все еще полыхало неоновыми пятнами у нее в мозгу, и подумала о том, что ее в Умбаре бы даже не рассмотрели на фоне нарядных белокаменных стен. В ту же секунду веселье сменилось внезапным приступом незнакомого Эовин прежде и до дрожи отвратительного чувства, больше всего походившего на смесь тошноты с изжогой.       Пометавшись по комнате с полчаса и истратив впустую все рациональные и нерациональные аргументы, Эовин схватилась за телефон и набрала сообщение. Ничего особенного, просто пара слов: привет, как дела, как погода. «Какого хрена ты поехал туда именно сейчас и чем там занимаешься?» она оставила при себе, собрав в кучу остатки благоразумия. В конце концов, все выглядело разумно и логично: когда еще встречаться с «деловыми партнерами», как не во время крупного и вроде бы совсем не подозрительного мероприятия? Тем более что Саурон всегда посылал на переговоры с Теоденом и остальными именно ее Призрака — то есть свою правую руку — так почему сейчас что-то должно было измениться…       Эовин так и не решилась отправить смс. Чем дальше, тем сильнее неуместная и непозволительная ревность перемешивалась с безысходностью. У нее не было никаких прав на то, чтобы выяснять с Призраком отношения — да что там выяснять отношения, даже подозревать его в чем-то. Он мог переспать со всеми приглянувшимися умбарскими девками, прихватить одну с собой в качестве сувенира, даже жениться… Если, конечно, он уже не был женат. Она ведь не знала о нем ничего, кроме того, что ей удалось почерпнуть из досье, и не хотела знать: принимала все как само собой разумеющееся. Ей и так было слишком хорошо — и слишком плохо, чтобы пытаться что-то менять или ставить условия. Единственное, что ей оставалось, это дождаться возвращения Призрака и приехать, когда он ее позовет. Если позовет.       Новое сообщение пришло почти через месяц солнечным пятничным утром. Эовин полдня не могла заставить себя открыть его. Белый конвертик нервировал ее, мигая на экране телефона, который она гипнотизировала до боли в глазах. Когда она наконец решилась нажать на нужную кнопку, то увидела короткое приветствие и предложение встретиться вечером, если, конечно, у нее нет других планов. Эовин сунула телефон обратно под подушку и почти свалилась на кровать, борясь с отчаянно колотящимся сердцем. Никаких планов, разумеется, не было, а еще она соскучилась до ломоты в костях. Помучившись как следует, Эовин все же ответила, что готова приехать, если ничего не изменилось, и вскоре получила новый адрес — улица в фешенебельном квартале в получасе езды от академии. До встречи оставалось еще три часа. Критически оглядев свое отражение в зеркале, Эовин позвонила соседке по комнате, которая с утра убралась в город по каким-то делам.       Автобус тащился по раскаленным добела дорогам, то и дело застревая в небольших, но утомительных пробках. Эовин бездумно рассматривала пыльные стекла витрин, за которыми чахли наваленные кучами гондорские персики и груши, обшаривала взглядом тени под зонтиками уличных кафе и раз за разом перечитывала вывески, резавшие по нервам контрастом черного и белого. Шумный Альдбург нравился ей куда больше Эдораса с его узкими улицами, извивавшимися, как нити в старинном кружеве, но теперь даже здесь было неуютно — марево плавило четкие каменные линии и присыпало пылью зелень редких деревьев. Эовин казалось, что она сама скоро растает, как кусок льда на раскаленной крыше. Чужое платье — круглый вырез, обведенный тонкой вязью вышивки белым по голубому, широкая юбка, открывающая колени — стискивало тело неудобной униформой, хотя сидело, судя по восторженным возгласам той самой комнатной соседки, идеально, как на манекене. Может быть, потому что она и была не чем иным, как говорящим и движущимся манекеном?       Эовин набрала код, и замок, пискнув, открылся. Она толкнула дверь, почти захлебнувшись потоком восхитительно прохладного воздуха — в квартире явно был хороший кондиционер. Призрак обнаружился в затененной гостиной, уставленной вазами со свежими цветами в таком количестве, будто там собирались устроить свадьбу. Эовин застыла в дверном проеме, натолкнувшись на изучающий взгляд, и невольно уставилась на Призрака в ответ. Все вроде выглядело так, как прежде, разве что волосы были подстрижены короче, чем обычно, и на правом запястье обнаружился кожаный шнурок с какой-то серебристой бляшкой. И все же Эовин не могла побороть смутного беспокойства, мешавшегося со злостью и неловкостью.       — Следующий раз никаких долбаных автобусов, — сказала она вместо приветствия, чтобы избавиться от липшей к коже густой тишины. Призрак чуть улыбнулся и кивком указал ей на дверь позади нее.       — Там ванная, если что. Следующий раз я заберу тебя сам. Ты же знаешь, что такси…       — Что такси это слишком опасно, потому что в Рохане и без вас хватает мудаков. Разумеется, — закончила Эовин и, воспользовавшись паузой, спряталась за дверью ванной комнаты. Открыв воду, она долго отмывала лицо от дорожной пыли, смешавшейся с тушью для ресниц и каким-то кремом, которым пришлось вымазаться перед тем, как наконец сбежать из цепких рук горевшей готовностью помочь соседки. Зачем вообще был этот идиотский маскарад? Чтобы казаться ему красивее? Как будто это могло чем-то помочь, если… Рванув замочек, Эовин расстегнула длинную молнию, сняла платье и забралась под душ, сделав воду такой холодной, что перехватывало дыхание. Она свалит, если ей хоть на секунду покажется, что что-то действительно не так, и больше не вернется. Можно будет сходить на свидание с парнем из параллельной группы, как его там, Эорл или Ярл — он давно уже пялится, но никак не решается подойти.       Эовин отказалась и от предложенного ей лимонада, и от вина, ждавшего своего часа в набитом льдом ведерке на изящном столике у стены. Размотавшееся полотенце сползло с груди на талию, а потом свалилось к ногам, но Эовин не остановилась — в конце концов, за этим они и были здесь, разве нет? Ее дрожащие пальцы торопливо касались пахнущих лесом и водой волос Призрака, проходились по шее, замирая там, где под гладкой кожей колотился пульс, и опускались ниже, чтобы добраться до раздражающе мелких пуговиц на рубашке. Ответом ей были нежные, почти заботливые прикосновения губ и рук, и ей хотелось отплатить ему за ласку такой болью, чтобы у них обоих потемнело в глазах. Никто никому ничего не обещал, помнишь? Все это, такое мучительно-красивое, горячее, отдающее на языке терпкой сладостью, всего лишь сон наяву — узор на крыльях мотылька, прячущегося в луговой траве. Неживое. Неправильное. Ненастоящее.       Эовин отстранилась, не справившись с дыханием, и, ловко избежав вопросительного взгляда, забралась на диван. Призрак сел рядом с ней, по-хозяйски опустил руку ей на бедро и медленно повел вверх, заставляя ее тлеть от неутоленной жажды.       — Я хотел тебе сказать, что у меня для тебя подарок, но не успел. Ничего не имею против, конечно, но может, позволишь… Знаю, что ты не любишь украшения, но не смог пройти мимо лавки с жемчугом.       — Я здесь не ради подарков, — выпалила Эовин и тут же прикусила язык: копившееся недовольство прорвалось наружу вместе с необдуманными словами. Рука, расслабленно гладившая ее ягодицу, остановилась и ощутимо сжалась.       — Значит, исключительно ради секса?       Эовин села, подтянув колени к груди, и уставилась в стену, чувствуя, как взгляд Призрака прожигает ей кожу. Инстинкт самосохранения настойчиво требовал, чтобы она заткнулась или заняла рот каким-нибудь менее опасным делом, но ответ все же прозвучал.       — Секс я могу себе обеспечить и без таких сложностей.       Призрак неопределенно хмыкнул.       — Любопытно. Это намек на то, что мне пора начинать ревновать?       — Я не думаю, что наши отношения, если их можно так назвать, вообще предполагают ревность, — пробормотала Эовин.       Опасный разговор витал в накалившемся воздухе, обжигая губы невысказанными упреками и грустными выводами, не подлежащими пересмотру. Эовин попыталась было заговорить и наконец покончить с тем, что ее мучило, но не смогла. Так было бы правильнее и лучше, но у нее просто не хватило сил. Раз и навсегда — этого с ней и так уже случилось предостаточно. Призрак тоже молчал, все так же глядя на нее в упор, и Эовин казалось, что в глубине его глаз вспыхивают и гаснут болотные огни. Она сделала жадный вдох, прижала руки к груди — кислорода мучительно не хватало.       — Чего ты пытаешься добиться? — поинтересовался Призрак и, не дождавшись ответа, потянул ее за плечи, заставляя повернуться к себе. Следующий вопрос прозвучал неожиданно мягко.       — Может, все-таки расскажешь, за что ты так на меня злишься?       — Я не злюсь, — ответила Эовин, закусив губу, чтобы не разреветься. Он покачал головой.       — И не обижена.       — Нет, не обижена.       — И очень рада меня видеть.       Эовин кивнула — голос снова отказался ей повиноваться.       — Не спросишь, как прошла поездка? — продолжал Призрак. — Это было бы вежливо. Нет? Ладно, я тебе расскажу. Мы с одним моим другом сняли дом на самом побережье и каждый день ходили на закрытый пляж, где отдыхает вся местная элита. Я терпеть не могу яркое солнце и вообще пляжный отдых, но ради такого зрелища смирился.       У Эовин сами собой сжались кулаки. Он, разумеется, все понял и вознамерился добиться от нее откровенности. По правилам игры Эовин следовало ответить на такую явную провокацию безразличным взглядом или каким-нибудь ничего не значащим вопросом, но она решила сдаться без боя.       — Может, хватит, а? Я без того прекрасно знаю, куда ты ездил и зачем, так что не надо посвящать меня в подробности ваших развлечений. Или тебе непременно нужно похвастаться количеством трофеев?       Он ответил такой улыбкой, что Эовин не выдержала и подскочила с дивана, намереваясь убраться как можно быстрее и куда подальше, но ее бегство прервалось, едва начавшись. Она крепко приложилась лбом о плечо Призрака, извернулась, колотя его ладонями по спине, но вскоре замерла в его руках, тяжело дыша и вздрагивая, как от озноба. Тепло его тела просачивалось сквозь ее кожу, растворяя засевшие в груди осколки, и Эовин сдавалась, позволяя ему оказаться в самой глубине — там, где больно и неровно колотилось сердце. Даже если были другие, он все-таки вернулся к ней и снова рядом, близко, как никто другой никогда не был и не будет, так зачем мучить себя попусту? Когда придет время, они оба заплатят по счетам сполна, но не здесь, не сейчас и не теперь.       — Я просто соскучилась, — прошептала Эовин, успокаиваясь. — Просто соскучилась, и все. Не обращай внимания.