Dhirlynko

Котенка звали Алексом. И если бы он понимал человеческую речь, то наверняка расфыркался бы и сообщил, что никакой он не котенок, а взрослый и самостоятельный, пусть и молодой, кот, вот, смотрите, какой крупный и сильный… Но слишком большие лапы и некоторая неуклюжесть выдавали его с головой. Как и готовность чуть что — забывать о всем своем горделивом достоинстве и гоняться за любой ерундой. Плеть пошевелил соломинкой, и котенок припал к полу. Только распушенный хвост ходил ходуном — туда-сюда, туда-сюда — как маятник на часах. — Что нам с тобой делать-то, dhirlynko? — задумчиво спросил Плеть. Котенок, конечно же, не ответил. Вместо него ответил Бася. Вот только что его не было, и уже тут, ещё даже дверь не успела закрыться, а он уже посреди комнаты и с интересом наблюдает за шипящим и прижавшимся к полу котёнком — и как будто так и было всегда, и в этом всегда был весь Бася. — Это что ещё за bête noire? Откуда? — Сам пришел, — улыбнулся Плеть. — Я не выгонял. Мне не жалко. — Подобрал бездомного, значит, — проворчал Бася. Поднял ещё одну соломинку и поводил ею из стороны в сторону перед кошачьей мордой. — И зачем на меня шипеть, ты, безымянное создание? — Он не безымянный и не бездомный, Бася, — мягко возразил Плеть. — Он соседский, тол’ко соседи уехали… ты понимаеш’… а он остался. И зовут его Алекс. — Алекс, значит, — медленно проговорил Бася. — Mon frère, а не этот ли Алекс — причина такого l’ambré от твоих сапог третьего дня? Плеть промолчал. Зачем подтверждать очевидное? — Ты так всех ароматизируешь, а, бестия? — продолжал Бася, обращаясь к котенку. — Bien, ладно, не шипи, я отошёл… Дождавшись, когда пугающий двуногий окажется подальше, котенок снова изобразил независимость и горделивость — только хвост подрагивал да шерсть на загривке стояла дыбом. — Вот уедешь ты, и пропадёт он без тебя, — отвернувшись, Бася опирался о подоконник и говорил через плечо, как о чем-то совсем неважном. — Не думаю, — медленно проговорил Плеть. — Он же кот. Молодой совсем, да, но кот. Они умные, знают, как жит’. Мышей ловит, не пропадёт. Да и что я с ним буду делат’ там, на Колошме? — А то, может, и вправду забирай с собой? — вдруг вскинулся Бася. — А что, все равно же бросили, а даже пусть бы и не бросили, там в диких болотах хороший кот наверняка на вес золота! Самому надоест, так продашь местным. Хорошего-то петербергского мышелова! Плеть хмыкнул. Везти кота за тридевять земель, чтобы продать… Впрочем, это был явно очередной случай, когда они говорили о чем-то уже ясном и решенном так, будто решение ещё только предстояло найти. Бася в таких случаях всегда то отговаривал, то, наоборот, принимался уговаривать с разных сторон — наскакивал на проблему, как этот самый котенок на давешнюю соломинку. — Ладно. Мой будет. Бася криво усмехнулся. — Вот и решено, comme on dit… Хотя бы кот, всё память. Пойду, что ли. Плеть поднял на него глаза. Зачем приходил, спросил он одним взглядом. Так, низачем, увидеться напоследок, отвечали ему Басины глаза. Дверь снова захлопнулась. — Ну что, Алекс, — обратился Плеть к котёнку. — Слышал? Мой будеш’. Памят’. Помолчал, глядя на странно-знакомо взъерошенного, исподлобья глядящего на него котенка, и неожиданно сам для себя усмехнулся: — Хорошее имя.