— John Frizzell — My Little Box —
Мне говорили, что шутки с дьяволом — вещь опасная. Однако я никогда не верил в подобные глупые суеверия. Они казались детскими сказками и байками стариков, которыми меня уж точно нельзя было напугать. Так же думал и Генри — чёртов реалист и циник до мозга костей. Он стремился реализовать во мне свои цели и мечты, которые так и не осуществились. Когда Бэзил показал мой портрет, я на мгновение осознал, какой потенциал видел во мне лорд Уоттон. Молодой и прекрасный Дориан Грей — я был не огранённым алмазом, из которого могли сделать всё, что угодно. Моя наивность и юношеская глупость дали Генри зелёный свет. — Я действительно такой? — мои губы едва издавали звуки от восхищения творением Бэзила. — Не совсем, — Генри ответил холодно и рассудительно. — Он останется таким. А вы, мистер Грей, — он оценил меня и картину, и на лице промелькнула ухмылка, — боюсь — уже нет. — Что не вечно, имеет огромную ценность, — Хоуллорд был категорически не согласен с лордом Уоттоном и даже в старении находил красоту. — Чепуха! — мнение художника вызвало у Генри лёгкое раздражение. — Мы чахнем и покрываемся морщинами, потому что боги коварны и бессердечны. Я слышал его краем уха, но глаза и мысли были устремлены на картину. От осознания, что через несколько десятилетий столь изящная и юная красота исчезнет с лица и останется лишь на моём портрете, я впадал в отчаяние. Голову посещали глупые, но увлекательные мысли о сверхъестественном. — Ведь можно распять душу на дьявольском алтаре, чтобы остаться таким же? — вопрос был глупым, и я чувствовал на своей спине усмешливые взгляды мужчин. — Выгодная сделка. Все эти фокусы, долгие заклинания, книги, обтянутые кожей младенцев, огненные пентаграммы… Но Дориан бы не продал собственную душу, — лепесток розы в руках Генри танцевал над огнём свечи. — Или продал бы? Я провёл самыми кончиками пальцев по прогибающемуся холсту, чувствуя рельеф красок. Лорд Уоттон был чёртовым змеем-искусителем и прекрасно справлялся со своей ролью склонять на путь, главным девизом которого был: «Живи здесь и сейчас и не думай о том, что будет дальше, ограничиваясь в удовольствиях». Я представил, сколько бы смог сделать и почувствовать, если бы несерьёзная мысль стала вполне реальной. К тому же, я не верил в магию и Дьявола. — Да… Таким был мой ответ. В тот день я ещё не осознавал, что он навсегда изменил мою жизнь. Генри не дал мне от него отступится. Даже когда я встретил Сибилу в том театре и почувствовал теплоту в груди и желание защитить её от всех опасностей нашего жестокого мира. Я влюбился в неё с первого взгляда и вообразил, как мы стояли у церковного алтаря и произносили клятвы перед богом. Чёртов Генри лишил меня Сибилы… но почему я не почувствовал в тот вечер, сидя с ним в борделе в окружении куртизанок, стыда за отказ делать ей предложение руки и сердца? Она была толковой девушкой: сразу почувствовала неладное и захотела разлучить меня с лордом Уоттоном. А я оказался слеп и глуп, позволяя лепить из себя кого угодно. И тогда он не знал, в какое чудовище он меня превратил собственными руками…***
— Господин Грей, к вам гости, — слова дворецкого сильно озадачили меня, потому как я не ожидал никаких гостей в этот день. Я слегка заволновался от мысли, что ко мне явился Бэзил с желанием увидеть картину или даже вернуть её. Что я делать, разумеется, не собирался. Этот художник сразу почувствовал неладное, когда я снял портрет со стены главного зала и спрятал от посторонних глаз. — Кто это? — Какая-то женщина. В первый раз вижу, — так же холодно ответил дворецкий и ушёл по коридору. Я услышал стук женских туфель, и через мгновение я увидел свою нежданную гостью: высокую и стройную незнакомку в чёрном мужском смокинге, что было крайне необычно и не вписывалось в гардероб современных модниц, с длинными вьющимися волосами цвета воронова крыла. Она смотрела на меня искристыми карими глазами и словно ими усмехалась надо мной, а пухлые алые губы скривились в ухмылке. — Добрый день, мистер Грей, — её голос казался чем-то невиданным и чарующим. Именно о таких таинственных и гипнотизирующих голосах часто писали романы писатели и сочиняли стихи поэты. — Я рада познакомиться с вами лично. — Здравствуйте, — ответил крайне неуверенно, а гостья, вальяжно сев на ближайшее кресло и скрестив руки на груди, наоборот чувствовала себя как дома. Меня это раздражало и смущало одновременно, но чувствовалось магнитное притяжение к ней, словно нас что-то связывало. — Мы знакомы? От моего вопроса незнакомка слегка рассмеялась, вогнав меня в ещё больший ступор. — Можно сказать — почти, — она словно играла со мной и пробуждала страх, интерес и лёгкое возбуждение одновременно. Воистину, это была бурная смесь эмоций и чувств. — Я не совсем понимаю вас, — попытавшись взять в руки остатки самообладания и выкинуть из головы извращённые мысли, ответил крайне нелепо. — Может, хотя бы представитесь? Вы знаете моё имя, а я вашего, увы, нет. — Вы знаете моё имя, мистер Грей, — она стала вторым змеем искусителем помимо Генри. — В конце концов, это ведь мне вы продали свою душу. Я почувствовал холод и подход тошноты к горлу, а вызывающая страх незнакомка вновь засмеялась. Теперь я услышал в её голосе нечеловеческий шёпот, который преследовал меня в последнее время во снах. Передо мной стоял сам Дьявол во плоти. — Ты… — я не рискнул назвать её имя, лишь показал пальцем и устало опустился на соседнее кресло, не отрывая взгляда от ехидного лица женщины. — Но… ты же… Она сразу догадалась, что я намекал на её внешний вид. В конце концов, правитель преисподней представлялся более пугающим и уродливым, а прекрасная женщина никак не вписывалась на эту роль. — Это лишь один из моих обликов, — она слегка потянулась ко мне, и наши лица стали на один уровень. Я нервно сглотнул и забыл, как моргать. — Вы же любите красивых женщин, мистер Грей. А они любят вас. Но, если вы так хотите… Она махнула рукой в сторону зеркала. Я неуверенно повернул голову, словно боялся, что если прерву зрительный контакт, то её зубы вопьются мне в шею и высосут кровь. Однако отражение стекла показало, что передо мной сидела не красивая и соблазнительная женщина с идеальным лицом и телом, а уродливое существо с красной язвенной кожей, длинными когтями и зубами, а жёлтые глаза, как у хищника, проникали в сердцевину сознания и души. — Я могу быть и таким, — теперь я улицезрел истинный вид Дьявола, от хриплого голоса которого моё тело парализовало. — Нет, — резко ответил и услышал новый смешок. Сатана прекрасно знал, что я откажусь любоваться его истинным чудовищным обликом. — Ты… пришёл… за мной? — О нет, мой дорогой Дориан, — вернув женский образ, существо легкомысленно махнуло рукой и поднялось с кресла, чтобы обследовать зал. — Я не причиню тебе боль… пока что. Последняя фраза напугала и вызвала табун мурашек. Я начинал забывать, как дышать. — Не… понимаю, — я не врал, ведь слова Дьявола вызывали град вопросов, на которые не находились ответы. — Многие хотят продать свою душу, но не все осиливают дары, что им преподносятся. Я обязуюсь дать вам то, что вы больше всего желали, но не могли никак достичь, — женщина резко повернулась в мою сторону и посмотрела в упор. — Но вы, мистер Грей… Дурманящий голос проникал в голову и опьянял, и моё тело стало расслабляться. На колени легли её руки и слегка сжали их, и я за мгновение ощутил прилив крови между ног и тесноту в брюках. А Дьявол, похоже, это сам заметил и удовлетворённо усмехнулся. — Вы меня очень порадовали своим желанием и поступками. Они достойны восхищения, — словно играясь в своём соблазнительном женском образе, он убрал руки и оставил лёгкое чувство неудовлетворения. Я издал возмущённый вздох. — Радуйтесь, дорогой Дориан, ибо я лично поднялась из ада, чтобы понаблюдать за вашим представлением с первых рядов…***
Таким было моё знакомство с чудовищным Сатаной. В образе сексуальной незнакомки он преследовал меня и наблюдал за каждым действием. Поначалу было страшно быть объектом внимания повелителя преисподней, но постепенно я привык к лицу черноволосой чертовки в толпе и её искушающей улыбке. Она стала ходить со мной на светские мероприятия, держась за руку, словно мы были влюблённой парой. Наши появления всегда сопровождались перешептываниями леди и оценивающими взглядами мужчин. На одной из вечеринок старина Генри не удержался и поинтересовался: — Эта таинственная незнакомка в последнее время всегда появляется с тобой, — его похотливый взгляд блуждал по корсету и уходил в ложбинку между женских грудей. — По виду она старше тебя. Решила соблазнить такого юнца, как ты? Я слегка хохотнул: то ли от остроумия лорда Уоттона, то ли от некой грусти. Если бы он только знал, какую личину скрывала эта женщина, то не стал бы раздевать её взглядом и шутить за спиной. — Я с ней познакомился на одном из приёмов, — терпкая жидкость из бокала попала в горло и оставила на губах сладкое послевкусие. — Она довольно привлекательная особа, поэтому было грехом отказываться от её приятной компании. — Господа, — дьяволица появилась так неожиданно, что заставила нас содрогнуться. — Вы же Генри Уоттон? Мне дорогой Дориан говорил о вас. — Надеюсь, что только хорошее и… приличное, — он поцеловал тыльную сторону руки и слегка поклонился, выражая восхищение. — Я бы не отказалась услышать и неприличное, — хоть Генри и не знал, что держал за руку самого Дьявола, им было комфортно находиться друг с другом и беседовать на разные политические и научные темы. — Позволите узнать ваше имя, мисс? — Ева, — охотно ответил женский облик Сатаны. — Если Дориан — Адам, то ему чертовски повезло, — ехидно сказал Генри и подмигнул мне. Она заметила это и не подала виду, но уголки её губ предательски поползли вверх. Как же сильно любила играть с людьми, проникать в их души и вытягивать наружу их самые сокровенные секреты. Ева… так она себя называла. Всегда говорила только имя, оставляя пелену загадки на своей личности. Её остроумие поразило старину Генри, который ещё долго завидовал мне. «Повезло тебе соблазнить такую женщину» — постоянно говорил он, когда я встречался с ним, а подле меня стоял Дьявол собственной персоной. — Что вы хотите от жизни? — как-то спросил он Еву в одном из борделей, в котором мы часто развлекались с местными куртизанками. — Я хочу получать от каждого мгновения удовольствие, — она мурлыкала и грациозно извивалась в объятиях никотинового дыма. — Люди такие скучные: бегают каждый день из места на место в надежде обеспечить себе состоятельную старость и продолжить поколение. Но в погоне за светлым будущим они теряют драгоценное время… Наверное, только с обретением вечной жизни они поймут, каким прекрасным было их мимолётное существование. Она бросила на меня пристальный взгляд, словно хотела посмотреть за моей реакцией, и разочаровалась, когда я без слов опустошил бокал с вином. Дьяволица будто пыталась достучаться до моего сознания, и в какой-то момент я задумался: неужели сам повелитель преисподней, который терзал души грешников, наставлял меня на путь истинный? Облик Евы давал ему определённые преимущества и возможности, ведь красивая женщина с утончённой фигурой и кукольным лицом лишала людей наблюдательности и осторожности. И тогда она начинала действовать: проникать в их души и вытягивать на свет грехи. Так она поступила и со мной. Я порой забывал, что передо мной стояла не очередная пустая кукла, флиртующая с мужчинами и сплетничающая с другими леди, а Сатана, который лишь играл с нами. Как сказала Ева: она хотела наблюдать за моими поступками, как в спектакле, с первых рядов. Когда я участвовал в оргиях с женщинами и мужчинами, когда меня связывали и били при практике садо-мазо, когда я заглушал сознание опиумом, табаком и алкоголем — дьяволица сидела в стороне и внимательно следила за нашими играми, куря сигарету. Мне порой хотелось ощутить её под своим телом, грубо обхватить за волосы и услышать сладостные стоны. А потом в ужасе хватался за голову, поражаясь своим извращённым мыслям. Я хотел отыметь Сатану в теле женщины — какому ещё больному ублюдку это взбредёт в голову? — Мне всё интересно: почему ты только наблюдаешь? — я подошёл к Еве, сидящей в углу и скрывающейся в тени, и присел на подлокотник. Дьявол, на удивление, был холоден к любовным утехам. — Не хочешь присоединиться? Каждое действие женщины было неторопливым и соблазнительным: глубокая затяжка сигареты, выдох никотинового дыма и хитрая ухмылка. Она посмотрела на меня, опрокинув назад голову, и улыбалась лишь уголками губ. Игры двух девушек, ласкающих себя на шёлковой простыне в моё отсутствие, Дьяволу заметно надоели. — Я живу не одно столетие, и увидела столько, что сейчас меня уже ничем не удивишь. Ей было скучно. Я постепенно начал осознавать недостатки вечной жизни, но никак не проецировал эти мысли на себе. Я представил, как порождение тьмы и грехов искушало великих правителей древних цивилизаций, как разжигало между государствами войны и наблюдало за эволюцией этого мира. — Мы все играем свои роли, — пепел на краю сигареты стряхнулся в бокал с шампанским, — ты и остальные люди — это актёры. А я — зритель. И как зритель, я не буду вмешиваться в представление… что бы ты ни сделал. Новая затяжка, и теперь она в надменной позе в кресле пожирала меня взглядом. А я не нашёл ни одного достойного ответа попытаться переубедить дьяволицу. Ева постоянно напоминала, что играла роль наблюдателя: когда я наслаждался похотью, когда обманывал людей, чтобы достичь своей цели… Даже когда я убил Бэзиля на чердаке, чья кровь забрызгала моё лицо, одежду и руки, она лишь смеялась где-то в углу и одобрительно хлопала в аплодисментах. — Молодец, Дориан, — её радостный голос оставлял в душе неприятный осадок, а сознание было готово покинуть тело. — Я долго думала, что твоему спектаклю не хватает драмы и хорошей встряски. Но ты меня не разочаровал! Пока я нависал над трупом художника, она неспешно подошла к злополучной картине, которая забирала на себя мои раны, года и грехи. Дьявол внимательно изучал изуродованного Дориана на полотне, чьё лицо покрылось язвами, а одежда ободралась и окропилась кровью — моей и теперь чужой. Но я лишь радовался, что отчитывалась за мои поступки жалкая картина, а я оставался молодым, прекрасным и желанным. На мгновение мне стало страшно от вида крови на руках и сереющего лица Бэзила. Безумное желание не лишиться дара Сатаны заставило пойти на убийство. Но я не жалел об этом. Это видела и она, весело смеясь от моих попыток расчленить труп и запихнуть части в тяжёлый ящик. С тех пор Ева ни разу не упоминала о несчастном художнике и моём преступлении. В конце концов, она была моим гостем из преисподней, что решил поразвлечься на земле, наблюдая за моими попытками сполна насладиться предоставленным даром и не допустить разоблачения. Поэтому, когда стало известно о смерти Бэзила остальным, мы оба изобразили удивление и печаль. Я произносил молитву у гроба, который опускали в глубокую холодную яму и кинул на деревянную крышку жёлтую розу. Цвет предательства и разлуки. — Прощай, мой дорогой друг…***
Я уехал из Англии на долгие десятилетия. И со мной под руку стоял Дьявол. Мы объездили весь свет и стали свидетелями достояний древних цивилизаций, познали культуру Азии и Африки, проплыли океаны и обошли жаркие пустыни. Ева рассказывала обо всём, что мы видели: воистину, её знания поражали и восхищали. Она с точностью до дат пересказывала сражения между великими государствами и расписывала их культуры, словно видела это своими глазами. Впрочем, повелитель ада всегда интересовался человечеством и с нескрываемым любопытством следил за его развитием. Он импонировал нам и иногда подливал масло в огонь, веселясь от разрастающегося пожара. Слабые и греховные души подписывали с ним договоры и получали всё, что желали. Я тоже желал вечную молодость, которая открыла передо мной все двери. Но почему я стал ощущать пустоту внутри и полное безразличие к жизни? Именно это ты хотела мне показать, Ева? — Дориан, вы вернулись, — старина Генри старался не показывать своего удивления, когда я вернулся домой — в родную Англию. Мои добрые знакомые были не в силах моргать и дышать, когда увидели всё ещё молодое лицо без единого следа от долгого путешествия… Если бы они знали, какая гниль поселилась в душе, которая пряталась внутри — отреагировали бы иначе. — Мадам Ева, и вы здесь! Какая радостная встреча. Дьявол вернулся вместе со мной, не постарев так же ни на день. Люди перешёптывались, не в силах оторвать от нас взгляды. Это льстило, но уже не так, как в начале пути, который вёл меня в ад — в объятья повелителя преисподней. — Рада снова вас видеть, дорогой лорд Уоттон, — промурлыкала моя спутница, а поседевший и слегка сгорбившийся Генри поцеловал её руку и слегка поклонился. — Вы так же прекрасны, как и в день вашего отъезда. Расскажи своей секрет. Я слегка запнулся и краем глаза посмотрел на довольную Еву. Догадывался, что от них не укроется отсутствие морщин и седина в волосах, что меня завалят расспросами об источнике молодости. Я долго искал наиболее правдоподобные объяснения, чтобы не вызвать новые вопросы. Но такой ответ я не нашёл. — Хороший отдых творит чудеса, лорд Уоттон, — дьяволица улыбнулась и взяла меня за плечо в знак доказательства своим словам. В Англии за моё долгое отсутствие много что поменялось: наука создала механические кареты, которые мы называли «автомобилями», поменялся стиль и культура. Но неизменным остался только я. Проклятый Дориан был словно призраком, напоминающим о прошлом. И, будучи призраком, я перестал получать радость и удовольствие от своей жизни. Я устал. Устал от образа жизни, который начал вызывать лишь отвращение. Алкоголь не пьянил, женщины не возбуждали и не согревали своими телами, пропала боль, которая всегда напоминала о моей человеческой сути. Я пропитался цинизмом и чёрствостью до костей и постепенно стал мечтать о том, чтобы разорвать бесконечный и порочный круг. А Ева будто назло напоминала о том, в какого монстра я превратился: чудовище с прекрасным лицом и прогнившей душой. А потом я встретил её… — Меня зовут Эмили, — она довольно пожала мою руку и попросила сигарету. — Я не помешала вашим воспоминаниям? — Плюс историй о прошлом в том, что они остаются в прошлом, — Генри обошел её и направился к фуршетному столу. — Надеюсь, вы не такой же угрюмый циник, как он. — А во что мне верить? — я пошёл вслед за Генри, считая, что заставил девушку врасплох. Но она оказалась не такой наивной и простой, как я думал. — В развитие, — я сделал глубокую затяжку, изучая её лицо. Она явно хотела убедить меня в глупости мировоззрения, к которому меня приручил Генри. — Упадок мне милее. — А как насчет… религии? — Это лишь суррогат веры, — мне даже понравилось наше небольшое соперничество. — Искусство? — Болезнь. — Любовь? — очевидно, это был её финальный вопрос. Все говорят про неё в конце, как о последней надежде. — Иллюзия, — я услышал хлопки аплодисментов лорда Уоттона за спиной и последующее «Браво!». — Выходит, вы оба циники. Это грустно, — она поправила фотоаппарат, висящий на шее, и ушла по коридору, крикнув напоследок: — За сигарету спасибо! — Необычная девушка, — прошептал я, оставшись с Генри наедине. — Ещё бы — она моя дочь. От меня не укрылся мрачный силуэт дьяволицы, когда она заметила меня, провожающего Эмили взглядом. Мы посмотрели друг на друга, и Ева неоднозначно хмыкнула, притронувшись губами к бокалу с шампанским. В тот вечер я так и не узнал, о чём она подумала в этот момент, ибо Сатана затаился в толпе, словно хищник, собирающийся атаковать беззащитную жертву. Я пытался оттолкнуть от себя Эмили, применяя самые различные методы: грубость, безразличие, самокритику и убеждение в уродстве своей души. Я не понимал, почему отказывался подпускать к себе прекрасную и необычную дочь Генри. Скука, потому что женщины уже не привлекали меня? Стыд и боязнь услышать упрёки в свой адрес за попытку соблазнить молодую девушку, которая, тем более, была дочерью старого друга? Или причина крутилась вокруг моего адского поклонника? — Ваша подруга… мадам Ева — так её зовут? — неожиданно спросила Эмили, раскладывая на покрывале приборы и еду, что взяла на пикник. Она долго уговаривала меня выйти из дома, который, как для испуганной черепахи, стал моим панцирем от внешних угроз. — Она довольно таинственная женщина. Мой отец говорил, что часто видел вас… вместе. — Ревнуете? — я неопределённо хмыкнул, в разуме пролистав отрывки из прошлого: как я впервые встретил Еву, как познакомил её с лордом Уоттоном, и как она стояла за моей спиной и нашёптывала предложения в очередной раз согрешить. — Нет! Что вы… — Эмили отчаянно пыталась скрыть любопытство, но получалось у неё неумело… но не менее мило. — Просто о ней все ничего толком не знают: мадам Ева, как и вы — местный объект для небылиц. — А что вы слышали обо мне? — Что внешне вы очаровательны, а в душе — бессердечны, — она навела на меня камеру, и следом послышался звук вспышки. Эмили испытывала радость от своего небольшого хобби и не скрывала это. — И что ваша жизнь посвящена увлечениям… Но, смотря на вас, подобное кажется крайне полезным. Выглядела бы я так в ваши годы, то была бы счастлива. Я отвернулся от неё и посмотрел куда-то вдаль, и сквозь стену дождя под кронами высоких деревьев заметил человеческую фигуру — женскую и подозрительно знакомую. Ева… Она всегда была рядом со мной, даже когда я думал, что на волшебный миг избавился от её пристального взгляда и горячего дыхания у уха. Придерживая над головой зонтик, на который падали крупные капли, Дьявол внимательно следил за мной, за дочерью Генри и загадочно скалился, обнажая белоснежные зубы. Его ухмылка могла означать многое: радость, озадаченность, грусть или даже недовольство. Дьяволице не хватало толстой кубинской сигары и массивного кресла с бархатными обивками, чтобы завершить задумчивый образ. Эмили не замечала её, да я и не был уверен, что она собиралась разоблачать себя кому-то, кроме меня. — Удовольствие и счастье — это разные вещи. Настоящую ценность имеет то, что не вечно.***
Да. Я осознал это только сейчас. Кошмары стали посещать меня не только во сне, но и наяву: дома, на улице, в баре в самом мерзком районе Лондона, где я заглушал сознание на дне стакана из-под виски и в опиуме. До отъезда меня тут знали практически все проститутки и постоянные посетители: первые лезли в штаны в надежде хорошо подзаработать, а вторые отчаянно делали вид, что рады моему появлению. Но сейчас всё казалось чёрными страшными тенями, которые обволакивали и впитывались в кожу, словно паразиты. Даже вне поместья я слышал в лишний раз напоминающие мне о проклятом бремени болезненные стоны своего портрета, который прятался на чердаке от посторонних глаз. Я стал не на шутку беспокоиться о своей жизни, которой угрожали призраки прошлого. — Святой отец, я согрешил… Я никогда не посещал церкви и храмы. То ли моя идеология циничной и легкомысленной жизни считала проповеди бесполезной тратой времени, то ли общение с повелителем преисподней и карателем грешников отпугивало от обители господа и рая. Но страх вечных мук в аду за грехи перечёркивал устоявшиеся принципы. — Все мы совершаем грехи, сын мой, — священник за маленькой решёткой даже не смотрел на меня, и голос его был холоден. Он слышал эти слова каждый день по нескольку раз. — Что терзает твою душу? — Я хочу… освободиться. Начать жизнь с чистого листа, — в моём сознании всплывал образ изуродованного человека на полотне, по которому ползали тараканы и черви. Мне не хватило смелости разрезать проклятый портрет и освободиться от контракта с Дьяволом. Если я связался со сверхъестественными силами, то спасти меня могли тоже они. — Пожалуйста… Вы должны помочь мне! — Ты раскаиваешься? — святой отец повернулся ко мне, его глаза с интересом изучали моё пустое лицо. — Сознаёшься в своих преступлениях? — Это не моё лицо! Видели бы вы мою душу… Я могу вам показать её: гнилую, зловонную, ядовитую. Я молю, чтобы Господь… простил меня. — Господь? — он неожиданно засмеялся, и его голос стал намного тише и грубее. — Думаешь, он сидит на небе и хочет спасать жалкие человеческие душонки? Я почувствовал могильный голод, когда в глазах священника заискрились красные огни. Они часто плясали и в глазах Евы. Я услышал шёпот десяток людей, который повторял его слова… слова Сатаны. — Нет, Дориан, — он приблизился ко мне, его лицо озарилось светом и приобрело зловещие черты. — Это лишь иллюзия спасения и надежды. Ваш бог так же горит в адском пекле за свои грехи. Ибо Рая нет, и небеса пусты… Наверное, Ева была права: мою душу никто, кроме меня самого, не мог спасти. Отчаянные попытки убежать от Дьявола лишь подогревали его интерес и азарт. Но никто не вмешивался в этот спектакль, и никто не остановил меня у порога дома Эмили и её отца. Только она стала тем источником света, который словно отгонял поглотившую черноту. Обхватив намокшего под ливнев меня руками, молила рассказать хоть что-то, что объяснило бы мою панику. Её волосы падали на моё лицо и приятно щекотали кожу. Мне не хотелось нарушать столь волнительный момент историей о бегстве от безумного человека, что лишился рассудка после смерти своей младшей сестры, ставшей по иронии судьбы моей первой любовью и первой… жертвой. Но старина Генри, вполне очевидно, не верил моим словам. — Как ты смеешь? — он был готов истошно закричать, но его сдерживала рядом находящаяся Эмили. — Она моя дочь! — Я изменился. В ответ он лишь посмеялся, но я прекрасно понимал причины его беспокойства. Из-за постоянного вранья и обмана доверие людей ко мне подорвалось окончательно, и услышать правду из моих уст казалось за гранью фантастики. «По тебе и не скажешь» — так он высказался о моём заявлении. — Дориан! — Эмили догнала меня, когда я выбежал на улицу. — Прошу прощения за своего отца. — Генри прав, — я повернулся к ней: она заметно выглядела расстроенной. Как же мне хотелось прямо на этой пустующей утренней улице поцеловать и прижать к себе. Но от этого нам обоим стало бы намного хуже. — Я начну новую жизнь, с чистого листа. Уеду из Лондона и постараюсь забыть всё, что было. — Оу, — опустив взгляд, она хотела что-то сказать, но я её нагло перебил. — Кроме вас…***
— Нет, Дориан! Уходи оттуда! Открой мне дверь! Моя милая Эмили кричала изо всех сил и била кулаками по решётчатой двери, которую я запер перед её носом. Я одновременно проклинал и благодарил Генри за его поступок: разгадать мой секрет, найти проклятое полотно и попытаться уничтожить его — поступок был благородный… и очень глупый. Я бы без зазрения совести совершил очередное преступление и залил руки в крови своего лучшего друга, но мысли об Эмили приводили меня чувства. Я ненавидел всё за то, что она последовала за мной, за то, что больше не увижу её. Такую прекрасную, такую нежную и испуганную. От её каждого вопля сердце сжималось от боли: хотелось прижать к себе и успокоить, погладить по голове и крепко поцеловать. — Моя душа и сердце принадлежат тебе, — это были мои последние слова, когда Генри увёл её. Захотелось истошно закричать, но расползающийся по чердаку огонь путал и завораживал. Он добрался и до него… изуродованного, прогнившего портрета Дориана Грея. А нож в руке словно говорил мне: «разрежь, разрежь!». — Ты не умеешь сдерживать обещаний, мой дорогой Дориан. Из жаркого пламени медленно вышла Ева. Его языки превращали одежду на её теле в пепел, кожу покрывали язвами и кровавыми ожогами. Я отступил на шаг и споткнулся на ровном месте, а нож предательски выпал и руки. Лицо некогда прекрасной и соблазнительной женщины облезло, глаза наливались кровью, а вместо густой копны чёрных волос остался голый череп, на котором проступили рога. — Ты никогда не держишь своих обещаний, — изменился и её голос… я вновь увидел истинный облик Дьявола. — Твоя душа принадлежит только мне! Мне… Существо высунуло язык и облизало место, где раньше находились женские губы, а за его спиной раскрылись ободранные крылья. Я не мог двигаться и дышать, и где-то на фоне стонал мой портрет, обугливаясь от огня. В груди неприятно кольнуло, словно я ощущал боль проклятой картины. Это было финишная прямая, где победителем мог стать лишь один. — Скажи, мой дорогой Дориан, — он пригнулся ко мне и протянул руку, предлагая помощь встать. — Тебе не понравился мой дар? — Это не… дар, — слова вылетали из уст неохотно, их удерживал страх. — Это проклятье! — Ах ты, наглый мальчишка! — Дьявол рявкнул и одним ударом оттолкнул меня в другую часть чердака. Я почувствовал укол в боку, и рубашка на этом месте быстро окрасилась кровью. — Вот как ты благодаришь меня? Если ты считаешь это проклятием, то почему согласился продать душу? И действительно, почему? Потому что был глуп и наивен? Потому что не верил в мистическую ерунду? Потому что мне нечего было терять? За эту долгую жизнь, в которой произошли наиужаснейшие гнусности и преступления мира, я успел познать все земные удовольствия и горечь утраты любимых людей, предательство и обман. Меня превратили в монстра с чёрствым циничным сердцем, которого смог полюбить прекрасный ангел. Лишившись всего, я на миг обрёл смысл жизни. И им стала Эмили. Она была моим спасением и исцелением. Поэтому я уже не боялся. Я хрипел и держался за раненый бок, но мысли об одной-единственной девушке придавали силы. А Сатана лишь упивался моими страданиями, которые обязаны были рано или поздно закончиться. — Ты жалок, Дориан, — он медленно, растягивая момент, подходил ко мне. — Тебя оказалось так легко соблазнить словами о красивой жизни. Думаешь, это тогда твой любимый Генри искушал тебя? Нет, это я шептал тебе его голосом. А ты так быстро поддался мне, охотно и осознано прогнил до основания, тем самым придавая мне сил. И теперь ты вдруг решил проявить наглость и оставить меня?! Один взмах когтистой руки отогнал огонь от картины. Я осознал, что Дьявол не желал моей смерти: собирался лишь сохранить проклятый портрет и меня, чтобы ещё немного поразвлечься. Эта мысль пробудила во мне необузданную ярость. В конце концов, что ещё можно было ожидать от самого греховного существа на земле? — Ты не получишь искупление, — голос всё больше приобретал чудовищные тона, я слышал стоны десяток людей, которые были заложниками повелителя преисподней. — Ты пропитался грехами, и ничто тебя не спасёт! Но я не собирался становиться одним из них. Не знал, что ждало меня в конце: ад, забвение или прощение. Но было, по правде, уже всё равно. Поэтому я сорвался с места и побежал к портрету. Моё изуродованное на полотне лицо уже не пугало и не вызывало отвращения. Я с радостью воткнул в него лезвие ножа, который успел поднять перед тем, как меня ударил Дьявол. Я слышал, как он истошно закричал. Как метался по кругу, разгоняя огонь по чердаку. Чувствовал, как гниль картины проникала в меня и оскверняла. Но в моём сознании являлся образ, облегчающий боль. Образ улыбающейся Эмили…***
Из глубины дома донёсся стук женских каблуков, и решётчатая дверь со скрипом приоткрылась. На чердак не спеша поднялась Ева и с интересом огляделась по сторонам. Никаких следов пожара и драки, словно кровавой ночи и не было. Как и планировалось. Удовлетворённо ухмыльнувшись, она прошла к центру комнаты и остановилась в метре от портрета одного молодого человека, которого все его близкие, как видение, позабыли. — Бедный мальчик, — прошептала дьяволица. — Такой невинный. Такой красивый. И как больно смотреть на тебя сейчас. Женские пальцы коснулись полотна: проклятье покинуло его вместе с тем, кто был на нём изображён. Ева подняла голову, и взор её был устремлён сквозь потолок в небо. — Доволен? Его душа спаслась благодаря любви и жертвенности и попала в твою обитель, а не мою. На этот раз ты победил, Отец! Возвратив взгляд на картину, Ева недовольно нахмурилась. Нервно и быстро завернула её в холщовую ткань и обмотала грубыми нитками. На пальцах появились небольшие царапины, от которых стало приятно. Боль всегда приносила Сатане удовольствие. — Но это я заберу себе в подарок. Будет напоминанием об одном мальчишке, который обхитрил самого Дьявола…