Хуево и без шанса на счастливый финал (Сейлем)

      Это был одиннадцатый класс. Мысли об — относительно — скорейшем восемнадцатилетии с каждым днем начинали доставать Смитта все сильнее, но он старался их игнорировать, ибо его день рождения будет аж через четыре месяца. Конечно же, он ждал этого, однако во время ожидания хотел сосредоточиться на других вещах, хотя сам ещё не знал, на каких именно.       Все сильнее Кай понимал, что ни в какую «вышку» он не пойдет, потому что школа задолбала его уже в первом классе, и ее заканчивать, да и, в принципе, учиться он тоже не хотел. Но мать настояла на поступлении в старшую. Время скоротать где-то надо, поэтому он согласился пойти с расчетом — «Попинать там хуи годик, а потом свалить нахрен». Родителям в основном уже было все равно. Ключевая фраза — «в основном». Никто не сможет заставить его учиться, потому что в ответ получит лишь средний палец и гору матюков, а слышать их им уже осточертело. Но мама, кажется, все ещё ждёт от Кая хороших оценок и выполнения домашних заданий. В общем, он не был ярым фанатом своей жизни, но было терпимо.       Парень бросил скейт на асфальт, после чего, воткнув наушники в уши, погнал на уроки. Сентябри в Сейлеме не были холодными, поэтому он обошелся серой ветровкой, байкой, которой хрен знает, сколько уже лет, черными джинсами, порванными на коленях не специально, но выглядящими довольно стильно, и красными кедами, служащими ему верой и правдой с седьмого класса. Да, как его размер ноги был сорок вторым с четырнадцати лет, так и не изменился. Парня это только радовало, ибо покупать новые кеды он абсолютно не хотел — считал, что именно таких он уже никогда не найдет.       Переход в новый класс его абсолютно никак не колебал, ничего нового в этом не было. Подружиться с кем-нибудь из еще человек двадцати, о которых он забудет сразу же после отчисления, не было никакой надежды, да и не хотелось. После ребят из Ньюпорта он не верил, что ТАКИЕ еще где-то обитают. Одиноко не было. Наоборот, все было как нельзя лучше — его никто не достает, не лезет с вопросами о том, откуда он, почему лицо все изрезанное и почему он смотрит на всех, как на дерьмо. У старшеклассников своих проблем хватает помимо возни с новеньким. А у Смитта своих проблем хватает помимо возни с ними.       Первым делом, войдя в класс, он окинул помещение взглядом. Несколько ребят сидели возле окна и что-то обсуждали. Не сразу заметили Кая, покосились на него, но затем вернулись к своей беседе. Ещё группа девчонок тусовалась возле доски, рисуя какие-то каракули маркерами и смеясь. Они обернулись, оценили Смитта с ног до головы, а потом начали шептаться и хихикать. До начала урока было ещё целых пять минут, и Кай даже приятно удивился, что пришел вовремя. Лишнего внимания, которое получаешь при опоздании на урок, стоя перед всем классом и бурча тихое «можно сесть?», ему уж точно не хотелось. Он выбрал место в конце класса, но не самое последнее. Парт было больше, чем заявленное количество одноклассников, так что он был уверен, что сзади него никто не сядет.       У Смитта был потенциал в учебе. Если постараться, он бы мог достичь больших успехов, однако не хотел этого. Он был снисходителен, если ему все давалось сразу. Если же требовалось чуть больше времени на понимание новой темы, он злился, и желание учиться тут же пропадало. Так было почти со всеми предметами, кроме одного. Он всей душой ненавидел химию. Он и другие предметы недолюбливал, но химия занимала в его маленьком черном, пропитанном никотином и сарказмом, сердце особое место — где-то в урне всех вещей, которые он когда-либо не любил, рядом с дешёвым пивом и ментоловым сигаретами. Он считал: химия — та же математика, но в тысячу раз сложнее. Если геометрия была из тех предметов, которые меньше всего его раздражали, а алгебру он терпел, то химию он проклинал. Для нее нужно было слишком много думать, а это трудно и тратит много энергии, потому проще было тратить силы на ненависть. Но не в том случае, когда химия стоит первым уроком в понедельник. Тогда же процент энергии, затраченной на ненависть этих сорока минут, почти совпадал с процентом энергии, который он мог бы потратить на то, чтобы хоть попытаться разобраться в материале.       Урок шел медленно, смертельно медленно. В какой-то момент Каю показалось, что звонок уже скоро прозвенит, но когда он бросил свой взгляд на часы, висящие над доской, ему захотелось сдохнуть. С начала урока прошло не больше пяти минут. Кажется, он только что понял, чем будет заниматься по утрам понедельников вместо уроков химии весь предстоящий учебный год — спать в своей постели. Еще одна причина, по которой Смитт не любил школу, это то, что учеба — бесполезная трата времени, как он считал, ведь он все равно учить ничего не станет. За это время он мог бы горы свернуть или хотя бы выспаться, как следует. Но нет, он сидит на уроке химии и считает секунды, оставшиеся до звонка. Осталось всего две тысячи сто девяносто шесть секунд. Две тысячи сто девяносто пять. Две тысячи сто девяносто четыре…       И так было всегда, сколько парень себя помнил. Почти каждый день на протяжение одиннадцати лет он шел в школу, ждал конца занятий и шел домой, где целенаправленно отдыхал. Иногда вместо уроков шатался по окрестностям, находя всякие заброшки и проводя свою беззаботную молодость там.       Только изредка скукоту его жизни разбавляли крики матери о его прогулах и плохих оценках, которые Кай терпеть не мог. А по поступлении в старшую школу они лишь участились. Да и настолько, что Смитт начинал чувствовать нервный тик на левом глазу. Не помнит уже, как это произошло, но, вроде бы, он жаловался кому-то на жизнь, после чего ему посоветовали обратиться к странному парню, имя которого он так и не запомнил. Сомнительно все это было, но что не сделаешь, лишь бы домашки не выполнять.              Все, что Кай знал об этом предпринимателе, это то, что он берет от пяти баксов и выше за одну работу в зависимости от сложности и временных затрат. По всему видимому, пацан был не глупый — шарит почти во всех предметах, да ещё и догадался дело на этом построить. Зачем ему деньги, Смитт не спрашивал, ему было все равно. Он только бросил перед ним на парту двадцать баксов одной купюрой и заявил, что ждёт ДЗ по химии за весь предстоящий месяц.       Да, это решение однозначно сделало школьную жизнь Кая чуточку лучше. Через какое-то время он стал «покупать» задания и по другим предметам, а иногда даже и контрольные работы. Стало в разы проще, а Смитт обожал простоту. Но только до тех пор, пока простоту его жизни нагло не обламывают. Нет, не учителя или родители.       Это были школьные хулиганы (если кто-то до сих пор использует слово «хулиганы»). Их и хулиганами назвать было трудно, они скорее — заноза в заднице, которая достает тебя каждый божий день. И, честно, он думал, что таких уже нигде не осталось. Тупых качков-футболистов из школьной команды, которые по року судьбы не смогли вырасти из драчливых семиклассников во взрослых людей, не особо умные и, следовательно, не могут сообразить, что за любую работу полагается плата. Так считал Кай.       Он искал в мире справедливости, а когда не находил ее, выходил из себя. Именно поэтому он решительно накрыл всех троих матюками, половину которых они, наверно, не поняли и вообще слышали впервые в жизни. Однако врезать ему они все же додумались, и за свое старательное красноречие Смитт получил по роже. Но и свои деньги вернул после средней по продолжительности драки.       — Не стоило, — услышал он в ответ, когда протянул деньги тому, кому они по праву принадлежали. — Я бы и так все сделал…              Каменное лицо парня, у которого прямо сейчас из щеки идет кровь, стекая тоненькой дорожкой на подбородок, казалось сейчас искривится в злобной гримасе, однако нет.              — Бери, — приказал он. И парень взял.              — Спасибо, — крикнул он в ответ уже двигающемуся прочь Смитту, еще секунду подумав, стоит ли говорить следующую свою фразу. — Я могу помочь!              Но он увидел, как тот махнул рукой в его сторону, даже не повернувшись. Кай, правда, думал, что поступает правильно, отбирая собственную плату у воришек и возвращая ее тому парню. Он считал, что делает это только потому, что ему нужны эти чертовы задания, но на деле все было куда проще. Черт, а ведь он даже не знает имени этого бедняги!       Кая мало когда интересовали другие люди. Он всегда говорил, что ему своих дел хватает, нежели лезть в чужие жизни и что-то вынюхивать. Его всегда бесили такие — любопытные, которым дай только кости перемыть кому-то, кого они даже знать не знают. Он терпеть не мог, когда подробности чьих-то жизней вдруг оголялись, и все вокруг начинали говорить об этом, а он один старался не обращать внимания. Но сейчас ему, по какой-то причине, было дико интересно, что за человек этот парень и зачем ему так много денег.       У Смитта было много мыслей насчёт этого, у него даже была своя теория! Но что-то заключать без доказательств он не хотел, поэтому решил сначала хотя бы об имени разузнать. Придумал план, хотел подстроить обстоятельства так, чтобы тот парень сам все ему вывалил, но Каю даже напрягаться не пришлось, когда он, выходя из школьных дверей после уроков, услышал голос.       Он обернулся на неловкое «Хэй…» и увидел того самого худощавого бледного парня. Видно, столько учебы его конкретно потрепало, брр. Кай даже невольно улыбнулся, посмеявшись от собственной шутки, но через секунду вновь стал серьезным, безразличным, как и всегда. Он не ответил ничего, не сказал ни «привет», ни «когда там химия будет готова?». Он просто молча ждал, что будет дальше, и смотрел на него.       Смитт вдруг осознал, что никогда толком не вглядывался в его лицо. Да, он знал его, но до этого момента разглядывать черты и мелкие детали у него не было возможностей. Первым делом в глаза бросились огромные мешки и впалые щеки. Затем черные, словно смоль, волосы. Он был чуть ниже Кая и намного тоньше. Казалось, ещё чуть-чуть и он просто сломается — не сможет устоять на своих костлявых ножках.       — Я сделал, вот, — после продолжительного рытья в рюкзаке, он вытащил тетрадь и протянул ее Смитту.              — Так быстро? — ухмыльнулся тот, взяв работу.              — Ага, ничего сложного… К-как твое лицо?              — Что? — Кай сам знал, что тема лица для него больная. В основном потому, что вопросы про шрамы задолбали его лет так с двенадцати. Просто каждый второй считает своим долгом спросить, что случилось. Он уже было начал злиться, пока не понял, что имеет в виду его собеседник. Он же подрался недавно, точно! — А. Нормально.              — Я просто хотел ещё раз сказать спасибо.              — Проехали. Мне же нужны домашки…              — Да, но я бы все равно сделал.              — …а тебе нужны деньги, разве нет?              — Ну, д-да…              — Ну вот.              Повисла неловкая пауза.              — Ты же Кай, да? — вопрос про имя, вот оно! Сейчас он назовет свое имя, Смитту даже не пришлось устраивать распрос.              — Ага, — ответил он. И дальше тишина. Да что ж такое! Придется брать все в свои руки. — А ты… ?              — Морро, — легко сказал он, будто ждал, что есть спросят.              Кай на долю секунды ухмыльнулся, ответить ему было нечего. Он не знал, о чем еще говорить с тем, с кем едва знаком. Да и тему для разговора ему придумывать не пришлось.              — Ну я пойду, — быстро пробормотал брюнет, а Смитту осталось лишь молча наблюдать за тем, как неловко его новый друг убегает прочь.       Теперь ему стало как-то даже легче.              «Вон оно как», — подумал Кай, вытаскивая из пачки сигарету и прикуривая, «Морро».              С тех пор он стал думать о нем чаще. Обычно это было, когда ему было скучно, или во время перекуров между рисунками. Кай не был противником «травки», как ее называли в народе, ведь в его вишневом Ричмонде, который он дымит прямо сейчас, тоже, по сути, была трава. Переход с дешевых сиг на более люксовые определенно казался Каю хорошей идеей. На всем протяжении последних трех лет он пробовал все больше новых производителей, перекурил кучу разных сигарет: от самых тонких до наикрепчайших; делал это до тех пор, пока не найдет свой идеал. Но он не задумывался о том, что ещё никогда в жизни не курил марихуану. Эта мысль так и не пришла бы в его голову, если бы недавно он не узнал одну очень интересную подробность об одном человеке.       Все дело было в Морро, который курил траву, что Кай выяснил буквально на днях и совершенно случайно, когда обсуждал тему наркотиков с одноклассницей. Она так самодовольно заверяла об этом, что подожгло и без того немалый интерес Смитта к парню. Теперь он хотел покурить. Возможно, не один, а в компании… шарящих людей, скажем так. В нем проснулось недетское любопытство, которое усиливалось прямо пропорционально тому, сколько раз в день он думал об этом. Может теперь он, наконец, поймет, почему Морро такой странный и все время выглядит, будто зомби. С другой же стороны, он немного боялся, как бы не стать таким же. Вдруг конопля его затянет так же, как сделали сигареты? Вдруг он станет наркоманом и подохнет, не дожив и до двадцати пяти? И даже после всех этих вопросов он хотел этого.       Поэтому в один из пасмурных дней ноября Кай поймал Морро в школьном коридоре, затащив в первую попавшуюся кладовку. В тот момент глаза последнего округлились до предела, он косился на Смитта с огромным удивлением, во взгляде едва проглядывалась опаска. Парень весь сжался, и не удивительно, ведь кладовка была до невозможности тесная и по размерам в точности повторяла гроб на одного. Кай решил — если сейчас улыбнется в знак приветствия, то уровень жути поднимется до предела, и Морро точно посчитает его психом, так что он просто просунул между их лиц руку с сорока баксами. Ну вот, это смотрится ещё хуже, чем могло бы быть: будто он недавно узнал, что его одноклассник — шлюха по вызову.       Но это все неважно, потому что Кай добился своего, и уже через неделю он побывал в гостях у своего новоиспеченного друга. И когда они успели стать дружным тандемом торчков, тусящих после школы и закидывающихся травой? Ну и ладно, главное — его жизнь наконец-то не скучная серая масса, в ней наконец-то что-то происходит. Пускай даже такая темная и сомнительная вещь, как наркотики.       Комната Морро находилась на втором этаже дома его родителей, который стоял прямо около окраины района, аки очепенец. Внутри, как и снаружи, он был довольно приличным, что натолкнуло Смитта на размышления — а знают ли родители Морро о его «увлечениях»? Скорей всего, нет, потому что иначе их жилье было бы другим. Плюс, судя по его комнате, он умеет скрываться от людей. Любой, зайдя туда, в жизни бы не подумал, что этот тощий парень любит на досуге закинуться, да посильнее.       Уже темнело, хотя ещё только шесть вечера, ноябрь как никак. Почему-то Морро не включил светильник, но Кай не сильно парился, ему так даже больше нравилось. Комнату освещала только тусклая гирлянда на стенах, и (не хотелось об этом думать, так как они знакомы от силы месяц, а общались еще меньше) обстановка была томная, может даже немного… романтичная. Спать не хотелось, но расслабиться — однозначно да. Это и нужно им с Морро, верно?       Брюнет взял свой телефон и включил какую-то песню, Каю она не была знакома, но он уже знал, что добавит ее в плейлист. Парень стал ещё более расслаблен. Снова он не знал, что сказать, но просто стоять и молчать, как дурак, пока Морро лезет под диван с целью достать свои косячки, он тоже не хотел. Было ужасно неловко и по какой-то неведомой причине хотелось узнавать его ближе и ближе, Кай прямо-таки чувствовал в этом сильную потребность. Абсолютно незнакомое и чужое для него ощущение, ведь никогда ещё он не тянулся с кому-то настолько сильно и не мог ничего с собой поделать.              — Ну и… давно ты куришь?              — Год. Может уже два. А ты?              — Траву еще никогда. А так — лет с десяти, наверно.              — Ого… Как так получилось?              — Да знаешь, сам не понял, — Смитт неловко потер затылок. Затем резко отмазался, — Не помню уже, как там все было.       Сам же слил предложенную собой тему разговора, ну молодец, теперь думай, о чем еще завести речь. Самое нелюбимое его занятие, вести диалог.       Минуты через три брюнет протянул Каю (на вид вполне обычный) косяк. И сразу же у него вырвался несуразный, детский вопрос.              — А она настоящая? — друг кивнул. — Хах, наверно, кажусь дебилом. Но в таких делах я знаю не больше, чем выглядит.              — Да ничего, — бросил Морро и поджег свою сигарету, сразу же сделав пару затяжек, потом протянул зажигалку Каю. Последний вставил сигу между губ и наклонился, чтобы поджечь.              Вкус был странный, резкий и непривычный, однако после пары минут Смитту даже начало нравиться. Теперь-то он понял, почему наркотики называются наркотиками. Удобно развалившись на диване, Кай запрокинул голову назад, продолжая курить. Даже руку было лень поднять, чтобы вытащить косяк изо рта, поэтому он просто пыхтел, как мог. Все поплыло, голова слегка кружилась. Краем глаза он заметил Морро, которому тоже видимо сейчас довольно кайфово. Тот потянулся к столу за банкой колы, которую они предварительно купили по дороге из школы вместе с парой пачек сухариков.              — Надо будет склейку сделать потом, — заключил брюнет, откинувшись назад. Кай усмехнулся.              Кальян курить ему доводилось в жизни, хотя он даже не знал, что в нем было. Просто лет в четырнадцать на каком-то очередном праздновании родителей с их друзьями незаметно подкрался и затянулся. Вставило неслабо, но не настолько, чтобы раз и навсегда для себя запретить такое своеобразное удовольствие. Хотя вонял он хуже, чем конопля.              Снова появились какие-то странные мысли в голове, возникли необъяснимые желания, Смитт бы даже сказал — навязчивые идеи. Конечно, он списывал это на гормоны и подростковый период, но тот факт, что девушки у него не было уже почти год, волновал его все больше и больше. Но почему именно сейчас ему захотелось потрахаться? И с кем он будет это делать? Ну, выбор был не столь велик.       К Морро у Кая не было платонического влечения. Только сексуальное и только в этот момент. Ничего же страшного, он всегда так делает. Абсолютно со всеми девками, с которыми он мутил, у него не было романтических отношений. Часто они были вместе по принципу «красотка и самый горячий парень, которого хотят все девочки (а иногда даже и мальчики) школы обязательно должны встречаться», а иногда это были отношения на одну ночь, и на утро оба забывали обо всем, что было между ними (если вообще что-то было). Так было всегда, и Кай к такому привык. И сейчас он тоже считал, что все будет только сегодня, а завтра ни он, ни Морро об этом не вспомнят и будут делать вид, будто ничего не было.       Кай думал об этом и прямо сейчас. Он не знал, как завести ситуацию в определенное русло, поэтому решил импровизировать. Он потянулся за банкой колы, из которой недавно пил Морро, одновременно с этим заглянув ему в глаза. У него все еще кружится голова, но это было не трудно. Их лица оказались довольно близко друг в другу, и, когда Кай сделал глоток и поставил железную банку на пол рядом, Морро сам потянулся к нему.       Давно Смитт не чувствовал чужих губ на своих, но в новинку для него это не было. Все же у него есть некие определенные навыки, которые он отработал за шесть с лишним лет. За все это время он перепробовал огромное количество всяких вкусов, ведь многие девчонки любят блески для губ, как обычные, так специально предназначенные для поцелуев. Губы Морро были чуть суховатым, но язык Кая это быстро исправил. На вкус поцелуй был как трава, которую они курят вот прямо сейчас. А в момент, когда парни разорвали поцелуй, вместо глотка свежего воздуха, Кай сделал очередную затяжку, выдохнув в рот одноклассника. Ощущение было не лучшим, но ему захотелось это повторить и он повторил. Они целовались минут пятнадцать, все глубже погружаясь в эйфорию от дыма сигарет и музыки. Чем больше Кай делал затяжек, тем сильнее мутнел его рассудок, он уже не понимал, что происходит, да и не хотел особо. Но одно он знал точно — ему в кайф.       Что случилось потом, на утро Смитт не помнил, как и через неделю и даже через несколько лет, что уж говорить о декаде. Голова трещала по швам, но он хорошо помнил, как Морро навалился на него, из-за чего Кай задел ногой банку с колой, которая разлилась по полу и в которую он утром ещё и вляпаться успел, когда по-тихому убегал домой. Брюнет ещё спал, Каю не пришлось с ним общаться. Он лишь надеялся, что ничего страшного не произошло, и в понедельник в школе они об этом не вспомнят. Ну, он так думал в то утро.       На самом деле все было сложнее — мысли о Морро терзали его вплоть до того момента, когда его одноклассник появился в школьном коридоре. Тогда его снова накрыла волна отрывков воспоминаний того вечера, как это было все выходные, стоило Каю коснуться губами очередной сигареты и вновь почувствовать в лёгких дым, пусть и не конопляный.       Смитта злило то, что он не мог выкинуть друга из головы. Он знал, что Морро в этом не виноват, но в то же время обижался на него, высказав ему все свои претензии прямо в школе, на глазах у толпы народа, которая успела скопиться вокруг них достаточно быстро. Он говорил о том, что понятия не имеет, что было в тех косяках, которыми его накурили, и почему из-за них ему приспичило пообжиматься; покричал, что он не пидор, как это бывает в любой подростковой драме; и, конечно же, по классике — в грубой форме попросил Морро больше с ним не общаться. Через время он остыл, а ещё через время ему стало как-то стыдно, но признавать свою вину, а тем более извиняться, Кай не спешил. Не царское это дело — разбираться в своих чувствах и расставлять все точки над «и» с целью снизить между ними недавно поднявшееся напряжение и хоть как-то сгладить ситуацию, нет.       Смитт прекрасно знал и понимал свою гордыню, он всегда осознавал свое ослиное упрямство и всегда оправдывал его тем, что «вот он такой и есть, ничего не поделаешь». Оно не давало ему ни единого шанса на извинения, потому Каю оставалось лишь ждать подходящего момента, когда он наконец сможет перебороть себя и поговорить с Морро, все разъяснив. Вот только сам не знал, что собирается разъяснять. Он влюбился? Или может просто травка — это не его? По крайней мере, Кай точно знал, что его агрессия до добра не доведет, хотя бы за нее стоит извиниться.       Прошла неделя. А может уже две, или три. Он не считал, но был уверен, что время беспощадно, и тянуть уже нельзя. Неужели вселенная хочет, чтобы он сам все делал?! Отстой, но выбора нет. Всякий раз, видя одноклассника в школе, Смитт хотел подойти и поговорить, но никогда не решался. Вдобавок, за все время, что они были «в ссоре» он ловил себя на том, что, хоть они больше и не общаются, мыслей об этом парне у Кая не убавилось. Он ещё больше стал думать о нем, ни дня не проходило без того, чтобы он не придумывал различные варианты диалога с Морро, в котором будет извиняться (кстати, разные варианты извинений тоже присутствуют) и объясняться, а брюнет будет либо отвергать его, говоря что он зря себя накручивает, либо наоборот примет все его извинения и они снова буду дружить.       Но это не единственное, чем забита голова Кая, ведь ему теперь приходится решать все задания самому, он же послал куда подальше своего единственного поставщика домашек. Так сильно он в жизни ещё не обсирался и все, что хотел прямо сейчас — это иметь шанс как-то всё исправить.       Кай и подумать не мог, что такой шанс ему предоставится, если он вдруг решит после обеда не пойти на урок биологии, а пошататься вместо него по школе. После второго звонка он выждал минут десять, пока уж точно все разойдутся по кабинетам, и коридоры опустеют, после чего вылез из-за автомата с закусками и закинул в него монету. Жирные сухарики всегда были одним из его любимых блюд, поэтому выбор был очевиден.       Как только Смитт расправился с пачкой, перед ним стояла задача добраться до туалета чтобы помыть руки. Дело было не трудное и довольно быстрое; на удивление, он даже не попался на глаза завучу, какая удача! Парень зашел в мужской туалет и включил кран. Он был уверен, что никого не встретит за время урока, но звуки, доносящиеся из одной из кабинок, давали понять обратное. На миг Кай даже решил, что ему послышалось, но повернувшись к кабинкам и прислушавшись он понял, что там действительно кто-то есть. Шатен подошел ближе, почти прикоснулся ухом к дверце, после чего открыл ее.       Сказать что он охуел — ничего не сказать. Картина маслом: весь в слезах и крови его бывший/будущий друг пытается свести счёты с жизнью посредством вскрытия собственных вен канцелярским ножом.       Единственным, что вырвалось у Кая в тот момент, и было довольно громким как для времени, когда идёт урок, было:              — Что за хуйня?!              Прошло секунд пять прежде чем он сообразил, что надо делать. Бумаги в туалетах никогда не было, ведь администрации было абсолютно плевать, чем ученики будут вытирать жопы, а в некоторых случаях и кровь со своих рук, поэтому Кай решил повести беднягу в медпункт, где, в теории, должны были быть бинты. Он старался бежать как можно быстрее, ибо Морро, которого он тянет за собой, сжимая его и без того пострадавшее запястье, прямо сейчас, мог упасть на пол в этом же коридоре в любой момент, а Смитту не хочется тащить всего его до больницы. Когда же они добрались до кабинета медсестры, проверив ручку двери, которая оказалась закрыта, Кай ещё раз изящно выругался и начал искать по рюкзаку что угодно, чем можно вскрыть замок.              «Нахуя в школе медсестра, если ее никогда нет на месте?»              С другой стороны даже хорошо, что ее нет, свидетели им уж точно нужны в последнюю очередь. Только представить, какой кипиш поднимется в школе, если станет известно, что ученик режет себе вены прямо в школьном толчке. И Кай окажется при делах.       Он не знал, что творится в голове у Морро, и не знал, хотелось ли ему это знать. Бедняга просто стоял позади Смитта, пока тот ковыряется в замочной скважине, молча ждал, что будет дальше. По его опустошенному взгляду было видно, что он уже ничему не удивится.       Замок щелкнул, и Кай снова схватил друга за руку, заводя в кабинет. Спустя десять минут обе руки брюнета были завязаны туже некуда, шатен расправлялся с последним узлом.              — Не слишком туго? — заботливо, но стараясь звучать максимально холодно, спросил он.              Морро молчал. Он смотрел куда-то в сторону, не желая сталкиваться взглядом со Смиттом.              — Зачем? — тихо промолвил он. — Зачем ты делаешь всё это?              Кай смотрел прямо на него. Видел его мокрые бледные щеки, видел как его и без того красные глаза опять наполняются слезами. Он смотрел с диким недовольством и непониманием.              — Что за бред? В смысле — зачем?! — он не хотел быть таким грубым, ведь Морро и так уже досталось, морально и физически, но абсурд ситуации заставлял его быть громким, почти что кричать, как можно сильнее сжимая кровоточащие сквозь бинты запястья друга.       Далее они молчали. Больше было нечего сказать.              — Это же.. не из-за меня? — на всякий случай уточнил Кай. Причиной чьей-то смерти он точно быть не хотел бы.              — Что? Конечно же, нет…              — А из-за кого? — он был как никогда решителен. Не хотел этого признавать, но в голове уже зрел план, как бы пойти разбираться с теми, кто довел Морро до такого.              — Неважно, — вымолвил Морро прежде, снова разрыдаться, опустив голову.              — Важно. Это, блять, очень важно! — воскликнул Кай, но через миг понял, что в эту минуту допрос — не самый эффективный метод решения проблемы. Его друг даже говорить в таком состоянии не может, смысла в этом ноль. Поэтому Смитт просто притянул его к себе, позволив плакать в свою футболку.       Он не следил за временем, не знал когда вернётся медсестра, если вообще она придет. По ощущениям, будто они сидели вот так минут двадцать или около того.              — Родители дома? — спросил он, нарушив гробовую тишину.              — Не должны быть, — немного успокоившись, но все еще дрожащим голосом промолвил брюнет, не вырываясь из объятий Кая ни на секунду.       И правда, их не было дома. Учитывая обстоятельства, все сегодня могло быть намного хуже. Любая мелочь могла обломать Каю все планы по спасению жизни его одноклассника/друга/парня (?..), но все сложилось весьма благоприятно, не считая того, что этот самый друг решил себя зарезать прямо в школе. Просто обалденный подарок от вселенной, чтобы у Смитта появилась возможность извиниться перед Морро: десять домашек по химии из десяти.              — Спасибо, — услышал Кай, когда накрыл парня пледом.              — Ты говоришь «спасибо»? Мне не пришлось идти на биологию, — на секундочку он улыбнулся. Морро посмеялся, и в тот миг Кай понял, что ни разу не видел его улыбающимся или вообще радостным. Он выглядел очень непривычно и поначалу Смитта это чутка смутило, но он быстро привык. Кай любил, когда люди смеются искренне. Он любил смотреть на них, запоминать черты лица и мелкие детали, чтобы потом их нарисовать. Ему захотелось нарисовать Морро.              — Прости, что тебе приходится возиться со мной.              — Знаешь, я — из тех людей, которые если чего-то не хотят, то не делают это. Смекаешь?       Парень кивнул, а после спросил.              — Кай, скажи, только честно… Я тебе нравлюсь?              Глядя на постоянно недовольное лицо Смитта, Морро решил, что совершенно не знает, чего ожидать от него. Он мог сейчас засмеяться, встать и уйти, либо сказать «Ты больной?», но он просто смотрел на него со своим обычным каменным лицом. Каждая секунда молчания пугала Морро все сильнее, он уже просто хотел, чтобы тот ответил ему хоть что-нибудь. Но он не ответил, а лишь поцеловал брюнета в лоб.       Они пролежали в постели несколько часов, вот так, прямо в одежде, кое-где даже испачканной кровью. Кай не спал, но был уверен, что его друг уже уснул. К лучшему — хотя бы до утра чудить не будет. На миг Смитт задумался, а не остаться ли у него на всю ночь, но после решил, что объяснять это родителям Морро он не горит желанием, поэтому просто подоткнул одеяло, а затем вылез в окно.       Теперь все изменилось. Кай перестал быть безразличным, все, к чему сводилась его жизнь, теперь были попытки уследить, как бы его друг не совершил глупость. Он пытался быть заботливым, даже если это не всегда получалось, а в моменты когда вновь бесился, ему было стыдно и он точно знал, что это неправильно. Насколько бы у него не была говняная жизнь, он никогда не думал о суициде как о чем-то, что он когда-либо хотел с собой сделать. Он не считал это выходом, по крайней мере, правильным. Ему казалось, что убить себя — значит сдаться, а сдаться — значит признать свою слабость, но гордость не позволяла ему этого, поэтому он старался быть сильным.       Раньше он и подумать не мог, что окажется в одной связке с кем-то, кто нужен ему не для удовлетворения своих сексуальных потребностей или не обеспечивает его деньгами и жизнью в шоколаде (а было и такое, да). Он сам хотел этого, хотел быть нужным кому-то, и теперь, кажется, так и есть: он нужен Морро. Такие, вроде бы, счастливые для него моменты в памяти остались под густым слоем тумана, и ничего кроме пары ссор и «примирений» он даже спустя годы вспомнить не мог.       Было странно признавать, но и отвергать бессмысленно, он влюбился. В того, кого изначально считал просто выгодой для себя родного, а потом не мог разобраться в собственных чувствах к нему, он и влюбился. И Морро тоже отвечал Каю взаимностью. Это были необычные, может даже странные отношения, но они были, по мнению Смитта, искренними. Каждый раз они узнавали что-то новое друг о друге, будь до постыдный секрет из детства или нелепая, почти бесполезная подробность их жизней. Однако одно Кай запомнил надолго: у его парня (!) была мечта, самая настоящая, не глупая, а вполне выполнимая мечта.       Морро хотел поступить в университет. Когда он говорил об этом, его глаза почти что буквально светились, казалось, в этот самый миг он по-настоящему счастлив. Мечта держала его на плаву, что Кай понимал ясно как никогда, сам осознавая, что такой мечты у него никогда не будет. Парень, который выглядит ущербнее некуда, курит траву и ни коим образом не вселяет надежду своим внешним видом и поведением, имеет мечту развиваться и получать знания, в то время как тот, кто всегда был одним из самых горячих парней в школе, имел все, что только душе будет угодно, скорее всего проведет оставшуюся жизнь в клоповнике, где-нибудь под Мичиганом и никогда не узнает, какого это — осуществить мечту. И кто теперь более ущербный? Ещё одно воспоминание, хорошо въевшееся в его память, вероятно, до конца жизни.       Жизнь подростка всегда полна трудностей, но не все в состоянии эти трудности перешагнуть. Смитт понял это, наверное, слишком рано, и точно не в подходящее время. Весь оставшийся учебный год он так и провел в Сейлеме, не сбежав куда подальше сразу после своего совершеннолетия, а напротив, пообещав одному человеку, что никогда не отвернется от него. Давать обещания, еще одна вещь, которую Смитт всем сердцем ненавидел. Ненавидел потому, что не умеет их выполнять. Он знал, что он эгоист, но не понимал, насколько это на самом деле плохо, думал — все так и должно быть. Он сомневался, поступает ли правильно, даже когда на полном серьёзе делал то, о чем его просил Морро, и чего Кай, как тогда считал, действительно хотел. Он не знал, правда он любит кого-то или это просто глюк в его одиноком сознании, ведь этих чувств он не испытывал никогда. Ему нужно было время подумать над этим, он ничего не мог поделать, потому лето парни провели врозь.       Кай колебался, но не так сильно, чтобы сорваться и звонить Морро первым, объясняя все и высказывая свои чувства. Он к такому не привык. И даже когда ему звонили, он жался и не хотел брать трубку. Такое случалось всего несколько раз за все три месяца, а позже резко прекратилось. Смитт решил, что осенью они все равно встретятся вновь, и тогда точно придется все обсуждать, но пока он просто отдыхал.       Никогда нельзя быть уверенным в том, что твои поступки правильные, он это осознал не без помощи вселенной. В конечном счёте кому-то то они выйдут боком — не тебе, так другому. Но Кай и подумать не мог, что настолько. Он и подумать не мог, что вернувшись в сентябре в школу, он не увидит единственного человека, встречи с которым так ждал все это время. Он не мог подумать, что спустя всего неделю в их класс придет офицер полиции и примется рассказывать ученикам, почему суицид — это плохо и его нельзя допускать. Он понятия не имел, что будет слышать рядом с собой нервный шепот одноклассников и будет видеть потерянное лицо учителя. Он абсолютно не догадывался, что услышит эти слова прямо в классе, на своем самом ненавистном уроке.       Он не помнил, как конкретно звучала та фраза. Все, что он услышал, тут же гулом пронеслось в его голове, больше он никого вокруг не замечал. Еще утром ему было так влом идти в школу, сидеть за партой и слушать лекции про атомы.              «– С прискорбием сообщаю вам, что ваш одноклассник был найден в реке. Возможная причина смерти — самоубийство.»              Момент, когда классный руководитель вместе с полицейским вышли из кабинета, оставив растерянную толпу подростков бурно, уже во весь голос, обсуждать происходящее, был идеальным, чтобы встать и уйти из школы прямо в эту секунду. Скейт ждал парня в шкафчике, к которому он подошел абсолютно без зазрения совести, без страха попасться на глаза копам или быть наказанным за прогул занятий. Ему уже было плевать, что его исключат, что мать будет ругаться, он просто бросил скейт на асфальт и погнал вперед.       Найти место происшествия был не трудно, жёлтая лента была повсюду в радиусе триста метров, если не больше. Даже ее Смитт спокойно перешагнул. Но ближе подойти не решился. Ему хватало того, что он видел оттуда.              «– Возможная причина смерти — самоубийство.»              Значит, это правда. Значит, боль в груди, которую он испытывает прямо сейчас, настоящая. Значит, он не спит и не придумал все это, потому что тогда он бы уже проснулся в холодном поту и закурил, чтобы успокоиться. Будь это все не взаправду, он бы не бежал сломя голову к невзрачному домику на окраине района, не выл бы во весь голос, не пиздил бы кулаками первый попавшийся железный забор, не плакал бы снова и снова, внезапно вспомнив о нем, когда найдет в кармане кофты недокуренный косяк конопли, не сожалел бы о собственном нарциссизме.       Терпя постоянные нервные срывы, крики родителей, следователей с их сраными допросами, Кай чувствовал, что не выдерживает. Не сможет пережить этот дерьмовый город, этих тупорылых людей. Единственным выходом было в последний раз украсть деньги предков, клишированно припрятанные в постельном белье на четвертой снизу полке шкафа в их спальне, и пешком идти до станции, ибо скейт он сам же разъебал буквально на днях во время очередной истерики.       Смитт не смотрел назад и не думал, что однажды ему придется. Но одно он знал точно: эта глава его жизни закончилась точно так же, как и началась — хуево и без шанса на счастливый финал.