Называй вещи своими именами

Шики хитровыебанный, но слабый и нелепый по сравнению, он весь – кости да жилы, дурацкая сутулая вытянутость, живот мягкий и прощупывается, и потеет Шики как какая-то больная крыса, всегда холодный, и липкий, и влажный, каждое утро просыпается в неуютной промокшей постели, со сбитой в кубло простынёй. Шики слабый и нелепый, по сравнению – особенно. По сравнению с Акирой – нелепый. По сравнению с Юи, и Кабанэ, и Кон – слабый. Но есть у него кое-что в рукаве, по венам текущее, в самих клетках, в днк – он /Шики/. Как раз таки не Акира, уж на то пошло, и поэтому он не сильно смущается, когда Юи хватает его за запястья больно и крепко. Автозамена. Автоизмена. Как всегда бывает с Т9 – тупо и смешно до усрачки. Шики хитровыебанный и слабый, тонкий-звонкий, с холодной кожей и белыми волосами, по сравнению – так себе, на замену – чтобы не портить, не пачкать того, кто не так нелеп и слаб – как раз таки самое «вау». Это подростковое и болезненное, на двоих пополам раскушенное /лю-бовь/? Неа. У Юи руки горячие, будто он не юки-оноко, и волосы чёрные, будто он не юки-оноко, и пахнет от него мокрой псиной и быстрым раменом, и растворимым кофе, дезиком этим холодным, типично-мужским. Юи не слабый и не нелепый, но выборочно-трусливый, и слепой, как идолопоклонник. Не хочет пачкать Акиру, но хочет куда-то деть поганую многолетнюю привычку – душить и говорить про красоту, лживо, на отъебись, и разорять, и выбивать весь дух – а Шики слабый, хитровыебанный, не против и подходит, кожа холодная, как у юки-оноко, волосы белые, как у юки-оноко, и уши замечательные, замечательно игнорирующее чужое красивое имя. Шики на замену, от безысходности – в самый раз – думает Юи. У Шики из совсем уж минусов – только подъёбки бесконечные, доёбки, смехуёчки язвительные ни к селу, ни к городу, ни к месту, но ничего страшного – рты Юи затыкать ой как умеет и любит, да вот только удивляется и чуть вскрикивает, когда Шики кусает – больно и по-серьёзному. – Да, я слабый, – говорит Шики и мышцы худосочного лица у него дёргаются для него самого незаметно, нервно, защемленно, желваки пляшут. – Не такой как Акира даже. Посмотри на меня. Но если бы я не хотел, я бы не делал. Имей хоть какое-то уважение, а не только меня. Сука. И у Юи внутри в этот момент что-то подёргиваеисяя холодом, закручивается заметелью. Шики хитровыебанный, а, значит, умный, а, значит, имеющий самоуважение – хоть сколечко, хоть немножечко. Юи в этот момент впервые смотрит и видит человека, а не подделку, Шики, а не замену. Но желание никуда не девается. Почему-то. В этот момент он Шики – /Шики/, вытянутого, с лицом острее гопницкой заточки, и характером едким, что хлор – хочет, как отдельную человеческую единицу, и это целое открытие, сиюсекундная миграция из мира хрустального, кристального, чистого, непорочного Акиры в мир припёзднутого дитя арахны. Для Юи, вместе с миром Шики, как личности, а не как суррогата, открывается ещё один мир – удивительной истины: а ведь если мыслить не как мусорный уебан, и никого ни с кем не сравнивать, то Шики вовсе не нелепый и не слабый. Но всё ещё хитровыебанный. Сам по себе. Ага.