Новолуние

— Аатрокс? Ты звал меня? Произносить это так всё ещё тяжело. Называть по имени, спокойно, быть на равных — дикость какая-то. Но его попросили об этом. А не исполнить приказ он просто не может. — Варус, — глубокий голос пробирает до костей, лучник сам собой вытягивается по струнке, опускает голову. — Ну-ну, что же ты… Не нужно. Варус ведёт носом, глядит украдкой. Взгляд сложно держать, и не потому, что Аатрокс ослепляет его сиянием мощи, или как-то пугает, или ещё что. Наоборот, он сидит на подушке, такой расслабленно-домашний, глядит куда-то за горизонт, где раскалёнными крапушками белизны рассыпаны в небе звёзды. Приятная прохлада наполняет лёгкие, гоняет мягкий ветерок раскалённый прежде песок. …глядел за горизонт, точнее. Сейчас взгляд Аатрокса прикован к нему: Варус едва не ёжится от такого внимания. Держит лицо, смотрит в ответ, прямо и сдержанно. Глаза величайшего шуримского полководца похожи на патоку, на мёд, такой мягкий, тёплый цвет, и весь взгляд — тепло и мягкость, будто дыхание бриза. Пауза затягивалась. Хотелось куда-нибудь спрятаться. Почему он так смотрит?.. — Присаживайся. Варус на негнущихся ногах подходит, подчиняясь тонкому жесту пальцев, садится на колени на второй подушке. Руки сложены, спина прямая, как и должно быть. Взгляд Аатрокса устремляется к горизонту, даже дышать легче становится. Они сидят подле, только столик небольшой разделяет. А на столике — блюдо с фруктами, сласти, кувшин, две пиалы. И свечи, тоже две, из белого воска. Очень странная обстановка, но кто он, чтобы задавать вопросы? Ветер путается в волосах, щекочет кожу. Варус едва царапает когтями колени, ждёт — неясно чего. Аатрокс всё ещё молчит, смотрит в горизонт, где тьма и звёзды. Сидит он вальяжно, оперев локоть вытянутой руки о колено. Чужое дыхание глубокое и гулкое, размеренное. Слушать его приятно: будто огромный зверь, один из тех пустынных странников, совсем близко. Этот ритм несёт в душу спокойствие — так странно. — Ты… хотел поговорить о чём-то, — нарушает тишину лучник, поворачивает голову. Аатрокс всё ещё не смотрит на него, ни дрожи, ни единого сбитого вздоха — но Варус всем своим естеством ощутил внимание Вознесённого. Неловкость давит в груди, спрятаться хочется ещё больше, а прятаться некуда, этот балкончик — всё как на ладони. Да и как, от Аатрокса-то — только смерть. Лучник вздыхает, чуть резче позволенного, поспешно добавляет: — Так же? — Так, — кивает Аатрокс, вертит яблоко в вытянутой руке, выдыхает с тихим гортанным звуком, так похожем на рычание. Фрукт отправляется обратно на блюдо, взгляд вновь устремлён на лучника. — Выпьешь? Варус вскидывает брови в немом изумлении. Аатрокс смотрит ещё недолго, склоняет голову набок, как любопытная птица. Хмыкает. И тянется к кувшину. Разливает по пиалам рубиновый сок: запах сладкий, терпкий. — Вино? — Варус всё ещё порядком озадачен. Моргает растерянно, принимает пиалу из рук Аатрокса — а тот будто намеренно касается его пальцев своими, так, что мурашки по руке, совсем слабые, будто дуновение ветерка. Это странное, немного пугающее чувство: руки легендарного лучника никогда не позволяли себе дрожи. Но это же и не дрожь вовсе, так?.. — Ты не пил вина, Варус? — в глубоком голосе бархатом тепло и смех. — Отчего же? — он почти возмущён, тянет пиалу к себе очень уж резким жестом, почти расплёскивает. Шевелятся шипы на плечах, приподнимаются на миг, будто дикий зверь пушится. — Пил, и не раз. Это было частью ритуала в храме. — Тогда выпей со мной сейчас. — Аатрокс улыбается шире, склоняет голову к плечу, поднимает свою пиалу. И всё не отрывает взгляда, такого мягкого, внимательного. Варус ёжится, едва дёргает головой, уставившись себе в ноги. Чувствует, как горят уши, а ничего сделать не может. Нужно быть сдержаннее, только позорится. Но как тут, всегда — что-то да не так. Варус не знал, что это. Вроде и не страх, отнюдь — рядом с Аатроксом было даже безопаснее, чем в утробе матери. Вроде и ничем не провинился, гнева не накликал, а ворочается в груди волнение, и творятся… глупости. Варус вздыхает, выбрасывает дурные размышления из головы, делает небольшой глоток. Сладко. И послевкусие — как запах, терпкое, но мягкое. Это вино, совершенно точно. Но какое-то… другое. Незнакомое. То, что он пил в храме — не сравнится. — Вкусно… — Конечно, — посмеивается Аатрокс, пьёт сам, пододвигает блюдо с фруктами. — Не стесняйся. Варус только и может, что кивнуть. Берёт что-то с блюда наугад, пьёт ещё. В глазах мутнеет, расслабляются плечи. Варус склоняется корпусом набок, чуть ёрзает: сидеть вот так на коленях неудобно, он сдвигает ноги чуть вбок, принимая более вальяжную позу. И хвост, тонкий и длинный, оборачивается вокруг. — Сегодня прекрасная ночь, не так ли? Варус склоняет голову набок — слишком сильно, не привык ещё к весу рогов, напрягается тонкая шея. Скользит по блестящим, покрасневшим от алкоголя губам раздвоенный язык. — Сегодня новолуние, — говорит лучник озадаченно, прямо в глаза смотрит, чуть хмурясь. — Слишком темно, только звездочётам и прок. Аатрокс смеётся, с громким, слишком громким хрустом кусает яблоко, кивает в сторону горизонта. И Варус честно вглядывается в небо, поджимает губы от этой старательности. И ничего. Тьма и звёзды. Нет, в смысле, это было красиво — Варус любил порой рассматривать созвездия, ещё тогда, до Вознесения. Сейчас же… Звёзды и звёзды, что такого? Лучник опускает голову, вздыхает, теребит когтями кончик хвоста. Думает, долго и напряжённо. Что вообще происходит? Почему он здесь? Почему Аатрокс просто угощает его сластями тут, поит вином, говорит какие-то странные вещи — разве не по делу он его позвал? Да и какое дело вообще может быть глубокой ночью? Они Вознесённые, да, боги почти, но это не значит, что им не нужно спать! Возмущение горячит кровь. — Так всё же, почему ты… «…позвал меня», — хочет сказать Варус, но осекается, оборачивается резко на движение: светлый росчерк, будто полыхнуло что-то, тонко и тускло, но так заметно на фоне кромешного мрака. Стрела? Скачет напряжённый взгляд, всё выискивает. Ещё один отблеск, тонкая черта, будто искра от костра, появилась и пропала. Варус даже не смог определить направление. А потом ещё один, и сразу два. Лучник растерянно шевелит губами, оборачивается на Аатрокса — и встречается с его внимательным, тёплым взглядом. — Это называется «звездопад». — Звездо… — До Варуса не сразу доходит смысл этого слова. — А они не упадут на нас? Аатрокс щурится, посмеивается беззлобно, тянется рукой, ерошит в пепельных волосах — будто юнца по голове потрепал. Хотя, так ведь оно и было, юнец и… Господин? Правитель? Кем вообще Аатрокс ему приходится?.. — Даже если и упадут — я смогу тебя защитить. Варус поджимает губы, опускает голову. Кивает, чувствуя, как теплеют уши. Аатрокс сможет, это уж точно. Пусть хоть мир наизнанку вывернется — а он всё равно всех защитит. А как иначе? Взгляд снова устремляется к небу. Росчерки падающих звёзд то появляются, то исчезают, мажут белизной по мраку. Какие-то совсем короткие, робкие, их и не видно почти, будто рябь далёкого миража. Другие сильные и яркие, они разрезают само небо пополам, казалось, даже слышно где-то на задворках сознания этот стон располосованного мрака. Но тот всегда неумолимо смыкается, стягивается без следа — и никакой свет не способен его потревожить. Варус не может оторваться от этого зрелища. Он раскрыл рот, как наивный ребёнок, обмер весь, даже вздохнуть боится: вдруг пропустит что-то? Сверкающие нити протянулись через всё небо, эфемерная паутинка, то тут, то там вспыхнет — срываются звёзды, несутся куда-то, плетут свой узор. Погаснет, разгорится, и снова, и снова, причудливыми формами, неясными ритмами, множество искр сплетаются в безумном танце. Ерошит тёплый ветер в волосах. Греет изнутри вино. А перед глазами — разрывающееся светом небо. Варус не знает, сколько это длится. Но когда всё же беззвучная песнь гаснущих звёзд смолкает, он облизывает пересохшие губы, ёрзает, разгоняя кровь по оцепеневшему телу, оборачивается. И тут осознаёт одну вещь. …всё это время Аатрокс смотрел только на него.