Остановись, мгновенье

      — Прямо там бы тебе по рукам надавала, — изящные Ленины брови хмурятся в мрачной решительности.       Ее бы испугаться стоило по-хорошему, но Саша только улыбается шире, заглядывая в глаза с невинной преданностью, будто это не он на сцене всего каких-то пару минут назад перегнул палку с физическим контактом.       — Это было бы непрофессионально, — мотает головой Казьмин и протягивает руки ей добровольно. — Но можешь наказать сейчас.       Лена всю свою сердитость почти сразу теряет, когда звонким смехом раздается, и отпихивает от себя предложенные ей для удара ладони. Очень уж надо ей этого великовозрастного ребенка бить! Все равно проку не будет — что выросло, то выросло. А вырос Сашка, на которого даже злиться не получается, когда он так заламывает брови домиком.       — С тобой уже ничего не сработает, Казьмин, поздно перевоспитывать.       — Да ладно, рискни, — предлагает Саша, и Газаева едва моргнуть успевает, когда невинная улыбка мгновенно перетекает в кривую ухмылочку. — Лен, может, мне даже понравится.       — Ты невыносим, — отмахивается Лена, признавая свое бессилие перед Сашиными выходками. — Мы же коллеги.       Его не переплюнуть, можно только сбежать, что девушка и делает, убегая в женскую гримерку и оставляя Казьмина в темноте закулисья одного.       И на целые две минуты судьба предоставляет девушке возможность побыть в относительном покое без каких-либо мужиков в поле зрения. Пока на следующем треке концерта Вера не удаляется на сцену, оставляя ее один на один с Сашей, с которым Свешникова едва не сталкивается в дверях.       Он немного растерянно замирает в проеме, не решаясь без разрешения соваться на женскую территорию, но заходит все-таки, когда Лена поднимает взгляд на вошедшего, оторвавшись от телефона.       Саша привычным жестом зарывается в волосы на затылке, превращая еще более-менее сохранившуюся укладку окончательно в хаос.       А стилист только-только куда-то вышла…       — Лен, — зовет Александр, и по одной интонации и бегающему взгляду понятно, что образ ловеласа он отложил куда подальше для этого разговора.       — Что?       — Прости, — совсем не красноречиво просит, и будто совсем не профессиональный актер, а пацан какой-то стеснительный. — Мои подкаты, и эта Игра с огнем… Если тебе не…       Таким — безо всех колких шуточек и невозмутимых масок уверенного в себе мастера бессовестного флирта — он ей определенно нравится больше.       — Не, ты как-то не умеешь извиняться, — скептически морщит носик девушка. И указывает на стул напротив ярко освещенного зеркала. — Сядь.       Совсем невмоготу ее чувству прекрасного позволить Саше выйти на сцену вот так, с шухером на голове. Никто из зрителей такому имиджу не удивится — все привычные, но если Лена может что-то сделать, то сделать это надо. И сам Казьмин не сопротивляется. Послушно занимает место перед зеркалом и не мешается, когда Лена берется за расческу. Молчит только подозрительно долго, непроизвольно сосредоточенно сводит брови, не иначе, обдумывая какой-то очередной свой личный загон.       — Не за что просить прощения, что было на сцене — остается на сцене, — на всякий случай невозмутимо сообщает Газаева.       — Угу, — с многозначительной печалью в голосе соглашается Саша.       Прогружается еще, опять замолкнув. Бросает только на Лену странные взгляды через отражение. Вроде инцидент исчерпан, и прическу Александру она в более-менее божеский вид привела, и трек следующий петь никому иному, как Сашке. Но тот остается в кресле, даже когда девушка откладывает расческу, намекая, что пора ему выметаться из женской гримерки, пока шоу не задержал, и пока лишние слухи не поползли по закулисью.       — Я тебе совсем не нравлюсь? — удивляет своим вопросом Саша.       По-детски прямо спрашивает, сбивая с толку, и смотрит внимательно сквозь зеркало, приковывая карий взгляд к себе, чтобы не дать соврать в ответ на вопрос, на который девушке нужно или признаваться, или отрицать все.       Лене с огромным трудом удается отвести глаза, чтобы избежать этого дистанционного детектора лжи. И все равно закусывает накрашенную алым губу, пытаясь придумать, что она должна сказать. "Да, не нравишься" самой нелепой глупостью будет звучать — заранее очевидно, тем более Казьмину. А по велению сердца "Нет, нравишься" ответить — это обречь на проблемы и себя и Сашу.       От беды спасает Олешкевич, который, проносясь по коридору, замечает своих подопечных, одного из которых уже обыскались, чтобы отправить поскорее на сцену. Кирилл без колебаний вторгается в женскую гримерку, когда находит пропажу.       — Казьмин. Сцена. Немедленно, — приказывает кратко и без компромиссно.       Александр следует за продюсером, почти выходит из комнаты.       И вроде бы вопрос о том непонятном между ней и Казьминым отложен в долгий ящик, из которого они, возможно, и не станут его доставать, но девушка все равно окликает Сашу по имени, чтобы, когда тот обернется, то беззвучно, одними губами прошептать "нравишься".