why are stars called by human names?

Засохшие прутья громко трещат, когда по ним проходятся кроссовки, что погрязли в засохшей грязи. В лесу пахнет свежестью от дождя и шишками. Где-то над ухом в последний раз щебечут птицы, а ели громко шумят, будто пытаются донести что-то очень важное, незримое и неуловимое человеческому чувству. Идиллия или та самая правильная тишина, что была бы благодатью после шума городского в какой-нибудь другой промежуток времени, но не сейчас. Крис вытер тыльной стороной ладони капельку пота, которая катилась по линии скул, осматривая всех присутствующих и в который раз убеждаясь, что все на месте. — Блять, Чан, — Чанбин с сожалением смотрит на свои новые заляпанные джинсы, пытаясь оттряхнуть прилипшую грязь, — когда ты говорил, что мы идём на пикник, я думал, что мы идем отдыхать, а не в поход, Крис, ну так не делают нормальные люди, Крис, ну. — Я хотел найти удобную поляну, где мы все можем разместиться, но, я заблудился, кажется. — Неужели? — в один голос прокричали остальные. Ветер шумел на верхушках деревьев, пригоняя тучи, застилавшие ещё видимый закат, но с каждой минутой становилось темнее, а лес больше не казался таким безопасным и привлекательным. Между кустами то и дело мелькали еле заметные тени. Становилось не по себе, когда что-то в очередной раз хрустнуло где-то в стороне, а небо стало полностью непроглядно серым. — Мне кажется... — Тебе кажется, Чонин, — резко ответил Сынмин, на вид очень смелый, но крепко державший руку Яна, что слегка подрагивал всякий раз, когда ветер порывами достигал спины. — Смотрите! — крикнул Хёнджин. — Там что-то похожее на завод или что-то такое, не знаю. Среди темных сосен и ёлок выглядывало большое старое здание, обшарпанное со всех сторон, а где-то покрытое дикими растениями, закрывающими облезшие доски и плесень. Постройку окружал лишь невысокий забор, с колючей проволокой наверху, что местами порвалась и спала на землю. Немного страшно от всего этого места с не очень притяной атмосферой. Парни, конечно, не верят во все эти истории с призраками и прочим сверхъестественным, но немного ссыкотно. Совсем чуть-чуть, поэтому Феликс, что самый смелый вообще-то, просто ситуация говорит осторожничать, крепко держит за руку Чана, но не так крепко, как держит Минхо Джисона. Кстати, парочка ещё та, непонятно вообще как они могли сойтись, но Хан на Ли смотрит, как на миллион долларов наличными, а последний и правда ловит все эти романтические вайбы, когда мелкий вот так за руку держит. А Чанбин хочет как у них, у Минхо и Джисона. Также любить кого-то до выпрыгивающего из груди сердца, до поцелуев томных и медленных, чтобы каждое касание приятно в поясницу отдавало. Однако Со держит за руку Хенджина, высокого такого и с колечком черным в губе. — Бывший хим-завод, — даёт вердикт Хван, когда смотрит на валяющуюся загнившую табличку. — Предлагаю найти какую-нибудь комнату и до утра переждать там. — Крис поворачивается к ребятам, смотрит на них с неким сожалением мол "простите, не хотел". Ужасная идея, но деваться некуда, ибо возможность ночевать на улице не радует, особенно, если в лесу волки какие-нибудь бродят, про которые шутил Сынмин. Шутил? Взяв всё своё мужество, парни переступили через порог, что почти провалился, когда проходил Чан, как самый старший, вообще-то все знают, что вожак у волков позади идёт, вот и тут немного так. Немного только. Держаться за руки становится каким-то спасением для каждого, ибо везде темно и сыро, и, кажется, слышатся шаги этажом выше, однако, воображение человеческое штука серьёзная и безбашенная. Поднявшись по лестнице на второй этаж, парни зашли в небольшой кабинет с широким окном и с дверью, что единственная из всех не слетела с петель из-за невозвратного течения времени. В комнате немного пусто: пара стульев возле окна, стол, что стоит на боку, и немного мусора. — Давайте дверь подопрём. — тихо проговорил Чонин, когда Минхо прикрыл её, растерянно смотря на сломанный замок. — Зачем? — инстинктивно спросил Хенджин, который немного вжался в рядом стоящего Чанбина. — Ну так, на всякий случай, — Ян отвёл взгляд в сторону, прикусив губу, немного стыдно, что он один предложил, вроде взрослый малый, вот уже 18 исполнилось. Минхо понимающе кивнул и, взяв стул покрепче, подставил его под дверь, проверив, что она открывается в его сторону. Все облегченно вздохнули, но вид нельзя подавать, всё-таки взрослые уже. Спустя минут 30 парни расслабленно сидели в кругу, попивая пиво и сладкую фруктовую газировку, попутно смеясь и разговаривая о всяком таком, о юношеском. За окном, что почти на всю стену раскинулось, уже давно ночь, глубокая и тёмная, совсем не романтическая и без ярких звёзд на небе. Она поглощает верхушки деревьев, словно густой туман, смотрит выжидающе, будто хочет свои руки чёрные и скользкие протянуть и схавить, а окно служит своеобразным щитом, что хоть немного помогает не думать о мелькающем неизвестном среди еле различимых стволов деревьев. Феликсу градус в голову ударяет под самым острым углом, но не слшиком. Посылает рядом сидящему Чанбину нечитаемые взгляды, но тот делает вид, что не замечает, разговаривая с Хваном, что уже в зюзю что-то Со на ухо шепчет. — Чанбин, пойдём покурим? — Феликс резко встаёт, сбрасывая с себя банчановкусю руку, и крутит пачкой Парламента. — Ты опять начал курить? — Спрашивает Хван, с растрепанными волосами и взглядом таким несфокусированным, что пытается направить и на веснушчатого, и на Чана. — Пойдем, — Со достаёт белую, потрепанную жизнью зажигалку, прерывая пытающегося что-то сказать Криса. Парни спиной чувствуют, как два взгляда прожигают, словно солнечный луч через стеклышко, но лишь неловко смотрят куда-то вперёд на своё единственной спасение. Длинный, похожий на школьный коридор чуть освещён из-за еле уловимой луны. Краска давно слезла и потрескалась, а где-то на полу даже образовались дырки от прогнившего дерева. Всё было похоже на игру, но вот только Феликс и Чанбин уже давно проиграли, и чем дальше по коридору, тем крепче пальцы переплетаются, а внутри за всё время впервые вспыхивает притяный огонёк. Они идут неспеша, лишь изредка посматривая на друг друга, улыбаясь немного, будто в первый раз. Обычно люди говорят, что такая пара была создана на небесах, и очень сильно верить хочется во все эти ванильные штучки, да вот только слишком поздно пришло осознание того, почему звезды называют человеческими именами. Дойдя до конца коридора, Чанбин поворачивается, аккуратно обнимая и утыкаясь носом в белую макушку, пахнущей самым лучшим шампунем на свете, по версии Со. Теперь как у Джисона и Минхо, даже лучше, ближе и теплее. Почему-то хочется кричать, плакать и смеяться одновременно. Желание навсегда стоять вот так уже не кажется таким бредовым, а сладкие губы хочется чувствовать подобно знаку бесконечности. Феликс весь такой дерзкий и неукротимый, носит свои вот эти обтягивающие и кожаные вещи вместе с одеждой oversize. Однако зачем нужна вся это маска, когда есть Чанбин рядом, да больше ничего и не нужно. Заходят они в разнице пяти минут, на что Со говорит, что просто докуривал сигарету. И всё опять как всегда идёт нескончаемым потоком бессмысленных диалогов о том, что в универе скука смертная, а родители заставляют через себя самого прыгать каждый раз. Ёнбок почти забывается во всей этой каше, пока не слышит звук разбитой бутылки со стороны. — У тебя ебучий блеск Феликса на губах. — Хенджин пинает осколки стекла куда-то в сторону окна, сам зарывается руками в волосы, а у Криса вены на руках напрягаются, и выглядит это уже страшно, страшно до безумия. — Любимый, — Чан говорит саркастично, что слух режет, — какого хуя? В комнате тишина неловкая, и стоящий Хенджин, у которого на руке порез от стекла кровоточит, смешиваясь с каплями липкого алкоголя. — Не обжимайся с этой шлюхой хотя бы здесь. — У Хвана слезы застывают в уголках глаз, хотя кто он такой чтобы плакать, но замечая удивленный взгляд Чанбина мгновенно меняется, ядовито ухмыляясь, — Неужели ты думал, что я ничего не вижу? И то, как вы смотрите друг на друга, когда я и Чан буквально в сантиметрах от вас сидят? Думаешь, это приятно: видеть блядские сердечки в твоих глазах, когда ты смотришь на другого? — Хенджин, — Минхо чувствует, как Джисон вжимается ещё сильнее, видит его испуг в глазах и не выдерживает, — прекрати. — Прекратить? — Голос у Хвана секундно на октаву повышается, а сам он ехидно ухмыляется да так, что холодок пробегает. — Это ты мне говоришь прекратить? А может тебе, мудак, стоит прекратить изменять своему маленькому Джисону? Минхо заметно напрягается, он чувствует, как сердце бьётся неимоверно быстро, а взгляд прикован к сломанной бутылке, что осколками по полу разбросана, куда угодно, но не на младшего. — Что? — голос у Хана совсем нежный, ребяческий такой, но с нотками той самой хрипоты, ему совсем недавно только 19 исполнилось, но почему-то в грудной клетке уже давит неприятно, больно. — Ох, а вот бельчонок-то и не знает ничего, — Хенджин всё ещё стоит, пока алкоголь разрушает, дурманит и развязывает язык, — Минхо-хён твой изменил тебе с девушкой, когда в последнюю вашу ссору пошел "к другу". Как же её звали, ах, кажется, Рюджин, да, Минхо? Приятно, Хани? И сколько ещё раз он мог сделать это? А ты ведь верил ему всем сердцем, да вот только его взяли и разбили. — Хенджин, хватит. — Чанбин смотрит тем самым взглядом, каким можно планеты разрушать и океаны кипятить. — Пошёл ты нахуй, мудак, — младший пинает ещё живую бутылку чего-то крепкого, отчего та с треском ломается, ударяясь об стену, и выбегает из комнаты, выхватывая из рук чанбиновских зажигалку и сигареты, оставляя после себя ужасное послевкусие, похлеще любого крепкого табака. Ещё с минуту все стоят, как вкопанные, озадаченные смотрят в одну точку, переваривая всё случившееся. Джисон давно отодвинулся от Минхо и сидит вместе с Феликсом, лучшие друзья всё-таки, получше всех других присутствующих. И только спустя ещё нескольких мучительных минут до Хана доходит осознание, что неприятно липнет, а на щеках появляются мокрые дорожки от слёз, тех самых, которые Минхо когда-то клялся вытирать и просил не плакать, а сейчас он сам не в силах сдержать всё то, что хотел закрыть на замок от лишних глаз и открывать только самому важному человеку в своей жизни. Комнатный воздух стал ужасно тяжелым, отчего дышать становилось всё труднее. Сынмин то и дело поглядывает на Чонина, что рядом съёжился и был похож на маленького ёжика со своими топорщащимися в разные стороны чёрными волосам. Между ними была дружба, самая крепкая дружба до этого момента. Они вместе с детского сада ещё, когда Чонин случайно порвал рисунок Мина, а тот выбросил поделку Яна из пластилина. "Как помню, это был белый кролик" — сладко говорил Сынмин, когда они лежали в доме Чонина, смотря на друг друга, а лунный свет освещал комнату, наполняя её чем-то волшебным. Но сейчас они смотрят по-другому, хоть и страшно, но пальцы переплетают еще сильнее, а Сынмин носом в шею утыкается, вдыхая родной аромат. Однако где-то в глубине коридоров раздаётся пронзительных громкий звук и еле различимый мат Хенджина, и все быстро вылетают, бегут за Чаном, ведь тот, наверное, точно знает куда идти или думает так. Но чем ближе они приближаются к лестнице, ведущей на 1 этаж, тем теплее становится, будто вовсе не конец сентября на дворе, а начало августа и за окном сирень цветёт. Жар окутывает слишком близко, а на лбу выступают капельки пота, где-то рядом звук такой, будто кто-то проходит по тонким веткам, Чонин вспоминает, что слышал его, когда ездил с родителями на дачу и жарил мясо на мангале, а отец тогда пообещал научить сына обязательно такому же. Вот только от таких воспоминаний у Яна в горле ком застревает, а в глазах отражается ярким кроваво-красным блеском страх. У всех. Ослепительный пожар охватил лестничные пролеты, что были единственными в этом здании. Внизу еле различимо валяется до боли знакомое тело, а огонь только сильнее разгорается, языками охватывая старые стены и поднимаясь выше. Чан смотрит на всё это, сжимая руки и сглатывая вязкую слюну. Перед глазами вся жизнь пролетает, воспоминания от самого детства в плену солнечного Сиднея до влажных глаз Феликса минут 5 назад. И только Крис успевает развернуться и крикнуть остальным, чтобы те убегали, как чувствует, что под ногам неприятно трещит, а после глухой хлопок и чувство падения, длиной в несколько секунд заканчивается также быстро, как и начиналось. Парни ошарашенно смотрят с застывшим страхом в глазах. Но Минхо быстро приходит в сознание, когда понимает, что до жерла буквально рукой подать, разворачивается, показывая руками в противоположную сторону. Парни быстро добегают до конца коридора, смотря по сторонам в поисках какого-нибудь спасения, но не находят ничего, что могло хоть как-то помочь. — Придётся прыгать, — твердо говорит Чанбин, осматриваясь по сторонам, — через окно. — Чего? — Джисон в истерике, ошарашенными глазами смотрит, надеется, что все это просто сон, дурацкий сон, и он не может проснуться. — Прыгать через окно, — повторяет Со, оглядывая всех оставшихся нечитаемым взглядом, — всего 2 этаж, если прыгать аккуратно — всё будет нормально. — Нормально? Ты, блять, издеваешься? — Джисон, послушай, — Минхо хватает тогда за плечи, заглядывая в самую душу. Стоит Чонину глаза перевести чуть правее и он замечает открытую комнату, глаза его тут же расширяются, а рот приоткрывается в немом крике. В комнате, что, наверное, когда-то была кладовой, лежат огромной кучей старые, богом забытые огромные баллоны. Когда людям страшно, то они действуют по инстинкту самосохранения, поэтому сейчас Ян хватает руку Сынмина, жизнью клянётся не отпускать и тянет в сторону окна. В следующую секунду слышится оглушающий взрыв позади, в спину дует горячий ветер, обжигая открытые участки кожи. В ушах ужасный звон, а крик невольно вырывается, но самое ужасное в том, что Ян не чувствует руку Мина в своей. Он чувствует лишь неимоверную пульсирующую головную боль и твердую землю под расцарапанными ладонями. В горле неприятно жжет, а на глазах пелена, где-то в далеко парень еле разбирает звуки сирен и сине-красные огни, проглядывающие сквозь стволы деревьев. Из-за приступа тошноты Чонину с трудом удается встать на ноги, а взгляд расфокусирован, но сквозь горящие доски всё же удается распознать знакомы до боли силует с платиновыми волосами. Ян подбегает быстрее, пару раз спотыкаясь, падая на землю, разрывая в кровь ладони. — Сынмин, — Ян похлопывает по щеке парня напротив, а после трясет за руку, поздно замечая, что та полностью оторвана от тела. — Сынмин, просыпайся, — В глубине груди больно, сердце на части разрывается, когда любимые глаза, что давали надежду на счастье и задорно сужались до полумесяцев спрятались за тяжелыми веками, а горячие слезы, смешиваясь с кровами пятнами на лице, стекали по подборку. — Чонин, — Мин приоткрывает глаза, он бы хотел сейчас дотронуться до лица напротив рукой и сказать, что всё в порядке, но он не чувствует ничего, только неимоверную боль по всему телу, что подобна самым острым ножам, но Ян смотрит на него, — я так люблю тебя, прости, я, наверное, сказал это очень поздно, но лучше поздно, чем никогда, да? — Я тоже люблю тебя, Сынмин, скоро приедет скорая, они помогут тебе, слышишь, Сынмин! — Да, я бы хотел прожить с тобой всю жизнь и умереть в один день, но, кажется, я сделаю это раньше, — Силы медленно покидают тело, Сынмин больше не слышит звуков сирен, что уже совсем близко, Чонина, который кричит что-то очень громко, неразборчиво, держась за остаток руки. Всё смешалось в один сплошной звук, и Сынмин наконец понял, почему звёзды называют человеческими именами.