Nightmare

Даже в сорок лет Гааре снились кошмары. Пожалуй, это удел шиноби — вздрагивать и просыпаться в поту, тщетно пытаясь отмахнуться от теней прошлого. Кровавого, одинокого, полного боли, отрицания, неприятия самого себя. К собственному ужасу, со временем к ним привыкаешь и перестаёшь вскакивать с постели как ошпаренный — лишь устало вытираешь испарину предназначенным для этого полотенцем, вздыхаешь и поднимаешься: всегда есть дела, которые только тебе под силу сделать. Шинки знал, что такое кошмары. Его детство, подобно отцовскому, не задалось, и за первые годы жизни он успел отхлебнуть мрака. Тёмной стороны жизни, от которой праведные, любящие родители трепетно уберегают своих чад. Но кровным отцу и матери Шинки оказалось плевать на него — монстр, чудовище, выродок… изгнанник. Они сделали всё, чтобы избавиться от собственного дитя. Встреча с Гаарой перевернула мир маленького, загнанного страхом и непониманием комка с тёмно-каштановыми волосами и измученным малахитовым взором: он наполнился светом, засиял, стал походить на жизнь, в которой хочется быть и что-то делать. А кошмары остались. В своих тёмных снах мальчик не раз пытался сбежать от боли, выкриков тех, кого он считал самыми близкими и дорогими; чёрного вихря, который никак не подчинялся ему и уничтожал всё. Слёзы лились по чистым щекам, он дрожал и метался в постели, пока рука Отца не касалась его головы. Часто Шинки успокаивался, даже не просыпаясь: замирал, видя в очередном тёмном беспросветном кошмаре чистое сияние настоящей отцовской любви и заботы. А Гаара ещё долго стоял рядом, невесомо поглаживая всклоченный сном ёжик, готовый снова успокоить своего ребёнка, если кошмар заимеет смелость явиться вновь. Но, с приходом казэкаге, картины прошлого не возвращались. К десяти годам мальчишки исчезли вовсе… чтобы однажды вернуться в его уже взрослой жизни. После того, как он прольёт первую вражескую кровь. Узнать, что Отцу тоже снятся кошмары, было для Шинки открытием. Одной из первых ширм, что рухнула под тяжестью реальности, превращая Гаару-бога в Гаару-человека. На удивлённый тон и вопрос в умных глазах Песчаный только грустно улыбнулся: «Я столько всего сделал в своей жизни, что этим снам впредь однажды не дать мне проснуться». И, видя напряжённую работу мысли на лице сына, в очередной раз убедился, как важно подбирать слова в присутствии ребенка… пусть его мальчик к тому времени уже был проницательным подростком. «Что ж, это подходящая возможность рассказать тебе», — мысленно прикинув свой график, властитель Суны кивнул. — «Если тебе интересно послушать о моём прошлом, Шинки». Чем больше Шинки узнавал об Отце, тем сильнее восхищался им. Поражался тому, как можно быть таким обычным и удивительным одновременно. Всё самое лучшее, то, что привлекало парнишку, так или иначе, как клином света, сходилось на Гааре: сила, власть, ум, опыт, благородство, красота, внимание, любовь, забота. Мужчина не был идеален, но, в глазах сына, представал совершенством: невероятным, захватывающим душу и таким достижимым. Поначалу. Чем больше Шинки думал о нём, тем страннее становились его мысли. До шестнадцати ему было интересно, что обрадует Отца больше: новая вышивка, успешно выполненная миссия, цветущий кактус или любимое блюдо на ужин? К восемнадцати принца Суны стало тревожить то, что в людях нравится Гааре. Какие личности его привлекают? Что он считает важным в женщинах… в мужчинах? После двадцати — что возбуждает. И кошмары вернулись. На тени убитых и погибших сын казэкаге реагировал ещё спокойно — после общения с Отцом он был готов к такому исходу. И, как и говорил Пятый, более всего мучило то, когда он не успел спасти кого-то. Не то, что не мог… просто не успел. Такая ноша была достойна гораздо большего, чем одного лишь тяжёлого вздоха и извинения перед семьёй погибшего. Только с девятнадцати Шинки стал видеть и иные сны. Совсем другого толка. Но от этого — не менее ужасные. Отказ. Презрение. Отсупничество. Непонимание, отвращение в глазах Отца. Резкие слова от прекрасного мужчины, которого он так любил и желал. Никаких драк или смерти. Только пустота и мертвецкий холод в самых прекрасных глазах Суны. Кошмары душили Шинки, рисуя картины того, что должно произойти. Загнанный, изнемогающий от того, что столь любимое недоступно, парень попросил об одном поцелуе. И какого же было его удивление, когда всё, что он видел в тёмных грёзах, оказалось лишь игрой измученного потаённой страстью разума — Гаара ответил. Со страстью, о которой его мальчик мог только мечтать. Сказал, что заметил. Притянул к себе, позволил любить и дальше, уже иначе. Такое счастье прогнало мрак из снов Шинки без труда. Даже тени убитых долгие первые годы к нему не возвращались, побеждённые самой могущественной в мире силой. Только на возлюбленного именно этот эффект не распространился. Теперь, когда они спали в одной постели, бывало, повелитель сатецу просыпался от короткого всхлипа совсем близко. Открывал глаза и видел морщинки, печатью времени и бремени шиноби дрожащие на чистом лбу фарфоровой в лунном свете кожи. Будить Отца парень в такие моменты никогда не решался. Да и был способ куда как лучше. Он обнимал Пятого нежно, прижимая к себе это небольшое, но полное мощи самой пустыни тело. Касался губами разгладившегося лба и шептал «я рядом». Сделав глубокий, судоржный вздох, Гаара затихал. С ним вместе, удовлетворённый принесённым покоем, уступал дрёме и Шинки. Вероятно, в будущем к ним обоим ещё придут новые кошмары. Но даже с ними они справятся, если будут вместе. И Гаара, и Шинки — они оба верили в это.