Мужчина стоит на кухне, лениво нарезая овощи и периодически громко зевая или потирая покрасневшие глаза. Он ненавидит вставать рано, но учительский долг заставляет делать это изо дня в день. Хотя, если честно, не это главная причина его сегодняшнего раннего подъёма.
— Доброе утро, Шота, — слышит мужчина где-то в районе своей шеи, когда его со спины обнимают родные руки.
— Как ты себя чувствуешь? — звучит в ответ привычно коротко и по делу.
За спиной хрипло усмехаются, и Айзава чувствует тёплое дыхание где-то в районе затылка, на что в ответ кончиками пальцев поглаживает руки пришедшего.
— Лучше. Как видишь, я здесь, значит всё хорошо.
Шота почти смеётся. Тошинори сам не замечает, что часто использует разные формы своего фирменного: «Теперь всё хорошо, потому что я здесь», и про себя отмечает в который раз, что в жизни Айзавы всё и правда хорошо, когда он рядом. Всё как-то так невероятно правильно.
— Ты мог и не напрягать себя готовкой, — Яги отстраняется и, опираясь рукой о кухонную тумбу, встаёт по левую сторону от мужчины, заглядывая тому в глаза. — Я же сам в силах.
Айзава прекращает нарезать томаты и смотрит на Всемогущего почти осуждающе, сталкиваясь с по-детски наивным взглядом светловолосого.
— Тоши.
Одного этого сокращения имени символа мира, сказанного весьма настойчиво и строго, хватает для того, чтобы тот виновато улыбнулся. Конечно, Айзава мог не делать этого, но после того, как его возлюбленный уже почти неделю лежал с плохим состоянием от старых ран, хотелось сделать что-то приятное, позаботиться. На самом деле, до того, как они с Тошинори съехались, Шота не мог сделать даже самое банальное блюдо, питался одним фастфудом и прочей вредной едой, которая не требовала большого опыта в готовке и не была затратной по времени. Но Яги медленно, верно, пусть и не без скандалов, приучил Сотриголову к нормальному питанию. Причём даже обучил готовке, в которой сам разбирался весьма неплохо.
— Если хочешь помочь, то сделай кофе, — Шота снисходительно улыбается и слегка поглаживает впалую щеку Всемогущего. — Хорошо?
Яги кивает, ловит руку темноволосого и мимолетно целует, после лучезарно улыбаясь. И Айзава думает о том, что он словно солнце, особенно, когда на его губах улыбка. Не такая, как у Всемогущего: воодушевляющая и заставляющая чувствовать себя защищённым, а такая, какой Тошинори улыбается с близкими людьми: нежная и бесконечно тёплая.
***
Сотриголова не помнит, когда в них зародились первые нежные чувства друг к другу. Это было так давно, словно в прошлой жизни. Хотя для Яги это и вправду была другая жизнь. Тогда он ещё не получил травму и был полноправным героем номер один. Они общались посредственно, иногда пребывая на совместных миссиях, просто пересекаясь в геройской среде. Несмотря на неоднозначное отношение к Всемогущему и даже некоторую неприязнь, к самому Тошинори без всех этих геройских вещей Шота относился очень даже хорошо. Их изначально будто что-то тянуло к друг другу невидимыми нитями.
Когда Айзава ушёл в учителя, общение между про-героями почти сошло на нет. Однако потом, когда Яги получил травму и тоже пришёл в Юуэй, их общение становилось всё чаще, больше и теплее, пока они вовсе не решили съехаться.
***
Тошинори заварил две чашки кофе. Одна — с молоком и тремя ложками сахара, словно для ребёнка. Темноволосый постоянно ругался на него за пристрастие к сладкому. Другая же — с крепким, горьким кофе, потому что только такой заставляет обычно Айзаву проснуться.
— Иногда я всерьёз боюсь за твоё сердце, — Яги чуть пихает мужчину кулаком в плечо, протягивая тому кружку.
— У меня больше оснований для беспокойств по поводу твоего здоровья, — Сотриголова мимолётно целует светловолосого в уголок губ. — Спасибо, Тоши.
Яги в ответ заулыбался ещё сильнее, садясь за стол и отпивая немного кофе. Дома Айзава выглядит до смешного уютно. На нём какая-то безразмерная футболка, едва прикрывающая бёдра, из-под которой виднеются чёрные боксеры, его волосы в полнейшем беспорядке, убранные в неаккуратный хвост, видимо, лишь для того, чтобы не мешали и не попали в еду. И даже этот вид вызывает у Всемогущего что-то трепетное и горячее, разливающееся внутри.
— Только стало лучше, а уже думаешь, как забраться мне под одежду? — усмехается Шота, поворачиваясь лицом к мужчине и опираясь руками о тумбу позади себя.
А Тошинори лишь тихо смеётся в ответ.
****
— Я всё же думаю, что тебе лучше остаться дома.
Айзава стоит в прихожей, пытаясь расчёской привести в порядок свои спутанные волосы и нервно поглядывая на Тошинори в отражении зеркала. Светловолосый стоит позади, застёгивая рубашку, предельно настроенный на посещении работы сегодня.
— Я не могу вечно сидеть дома.
— Ничего не случится, если ты ещё отдохнешь.
Спутанные волосы очень тяжело расчёсываются, больше из-за внутренних переживаний, чем из-за уровня спутанности, отчего Шота недовольно хмурится, дёргая сильнее, и шипит от неприятных ощущений. Это длится ровно до тех пор, пока его ладонь не разжимают и не забирают расчёску.
— Всё будет хорошо.
Айзава вздыхает, прикрывая глаза, когда чужие руки мягкими движениями начинают устранять бардак на его голове, так же легко, как и в голове. Им обоим было свойственно много думать, но привести в порядок мысли зачастую получалось только с помощью друг друга.
Шота больше не спорит, не хочет спорить, просто смиряется с ситуацией. Когда расчёска положена на тумбу, вместо неё оказывается тёплая ладонь, приятно зарывающаяся в волосы, а потом пальцы осторожно почесывают загривок. Айзава вздрагивает.
— Тошинори…
— Да?
Сотриголова облизывает губы, нехотя открывает глаза и видит в отражении Яги, стоящего очень близко и смотрящего на него влюблённым взглядом, а потом тот мимолётно целует темноволосого в шею.
— Если ты так продолжишь, мы никуда не пойдём, — с блаженным вздохом выдаёт Шота.
Руки тут же убирают, и темноволосый чувствует лёгкое разочарование, но тем не менее никак своим видом этого не проявляет. Всё-таки на уроки идти придётся.
***
— Айзава-сенсей, — окликает мужчину одна из учениц, в то время, пока он, сидя в учительской, заполняет ненавистные отчёты, от которых уже рябит в глазах.
Мужчина откидывается на спинку стула, прикрывая глаза и потирая переносицу, а потом поднимается, опираясь спиной об стол, и смотрит на девушку. В теле, да и в разуме, разливается усталость из-за сегодняшнего распорядка: сначала тренировки с 1«А», потом уроки, а дальше бесконечные глупые бумажки, которые надо заполнять, пока глаза болят всё сильнее, и всё затекает больше и больше от сидения на месте.
— Да? Ты что-то хотела?
Студентка выглядит взволнованной, даже обеспокоенной чем-то, а её взгляд бегает где-то по полу. Шота начинает думать, что это очередной стесняющий вопрос, связанный с чем угодно, кроме, непосредственно, учёбы, и уже начинает немного раздражаться, но следующие слова заставляют его подорваться с места, ощущая, как дыхание вмиг сбилось, а сердце начало биться быстрее.
— Всемогущий… он… ему нужна ваша помощь, чтобы добраться до лазарета. Он попросил меня…
Ей не дают договорить: учитель тут же вылетает из кабинета, на ходу прося её показать дорогу. «Идиот, старый, больной идиот», — проносятся мысли в голове Сотриголовы, когда он обозлено, то ли на себя, то ли на Тошинори, хмурится. Каждый раз, когда Всемогущий, преодолевая боль, слабость и плохое состояние, идёт и пытается жить, как будто ничего этого нет, это выбешивает, а в груди жгущими волнами растёт страх, что однажды тот сведёт себя в могилу таким образом.
Мужчину они находят в его кабинете, сидящим на полу и опирающимся спиной об стену. Айзава тут же просит ученицу уйти и буквально падает на колени рядом со светловолосым, нежно кладя руку на затылок и разворачивая лицо к себе.
— Шота, — тяжёлым, хрипящим голосом протягивает тот, но темноволосый тут же жестом заставляет его замолчать.
— Заткнись.
— Но…
— Заткнись. Тебе не стоит сейчас напрягаться из-за разговоров. Обопрись на меня, тебе нужно в медпункт. Никаких «но», никаких «если».
— Прости.
— И никаких «прости», Тошинори Яги. Никаких «прости».
И Айзава с горящим и переполненным чувствами взглядом помогает подняться своему возлюбленному, стараясь сделать это максимально осторожно, словно в его руках самая дорогая драгоценность всего этого гребанного мира. Потому что так и есть. Потому что едва ли кем-то когда-то он дорожил сильнее, чем этим побитым жизнью мужчиной.
***
Получив много осуждающих слов от Исцеляющей Девочки и пару больше обидных, чем существенно болезненных, тумаков (конечно же, получил их Шота на правах самого здорового), они отправились домой в тяжёлом молчании. Всю дорогу, что они ехали на наспех вызванном такси, Айзава смотрел в окно, не желая видеть побитого взгляда Тошинори, однако светловолосая голова покоилась на его плече, пока он нежно перебирал волосы любимого, несмотря на злость, пусть уже и почти утихшую. Яги же всё это время не сводил взгляда с нахмуренного лица Сотриголовы, думая о том, как ему бесконечно жаль, что тому снова приходится нянчиться с ним, как с маленьким, беспомощным ребёнком.
Дома они тоже молчат, лежа в одной постели и обнимая друг друга напряжённо крепко, словно в этом физическом проявлении выдавая всю тяжесть своих чувств. Когда Тоши уже начинает клевать носом, его выводит из состояния дрёма тихий голос человека, который обычно не склонен к откровениям и проявлению сильных эмоций в словах.
— Я боюсь тебя потерять.
Яги молчит.
— Ты знаешь, что я ненавижу все эти глупые сопливые высказывания. Но я просто не знаю, как иначе до тебя достучаться. Я люблю тебя, а ты каждый день только убиваешь себя.
Яги не может выдавить из себя ни слова. Они всегда крайне редко говорили о том, что друг друга любят, не считая это необходимостью, привыкнув показывать свои чувства поступками, а не пустыми разговорами.
— Хватит строить из себя неуязвимого, ты слишком сильно пытаешься продолжать быть Всемогущим, но ты не всемогущ, пойми уже в конце концов.
Айзава, наконец, переводит взгляд на голубые глаза, наполненные бесконечной печалью, а потом осторожно целует чужие губы, словно пытаясь забрать эту безысходную боль Яги. Тот в свою очередь вяло отвечает, приобнимая мужчину за шею, чувствуя горячую влагу на щеках, не понимая, кто именно из них сейчас допускает себе слабость в виде простых человеческих слёз. Герои не привыкли плакать, но когда в сердце горит огонь, не сравнимый ни с одним пламенем, которому даже Энджи Тодороки позавидовал бы, то можно, пусть и вода не затушит его, но ослабит. Потому что пламя любви не то, о чём говорят идиотские любовные фильмы, иногда это больно настолько, что не только морально, но и физически. И так будет извечно, ведь они те, кто всегда будут бояться однажды увидеть бездыханное тело самого близкого человека. И тогда будет неважно от чего: от руки врага, от цепких лап болезни, от случайно выехавшего на встречку авто с пьяным водителем. Не существует любви без страха её потерять.
— Я тоже люблю тебя.
— Я знаю.
— Я правда, правда тебя люблю.
— Я знаю.
***
Спустя несколько лет Тошинори Яги чувствует себя гораздо лучше, посещая академию не так часто, как хотелось бы, больше всего проводя работу дистанционно, однако его приступы сократились вдвое, кровавый кашель перестал проявляться так сильно и часто. Шота Айзаве приходилось работать за двоих, отчего он сильно уставал, но приходил домой, где его ждали вкусный ужин, любящий мужчина и пару лет назад переехавшая к ним малышка Эри, которая уже долгое время называет его папой и растёт невероятно сильным героем.
Пусть и совсем немногие знают про их семейное положение, считая, что Тошинори и Айзава просто близкие друзья, что Шота просто помогает Яги переживать его болезнь, а Эри у них на попечительстве, ведь Сотриголова знает, как контролировать её причуду, а Всемогущий может многому научить девочку. Это всё совершенно не важно, если в сердце горит огонь, согревающий жизнь, как минимум, трёх людей тёплым пламенем самых светлых чувств.
