Чистка фисташек часть их вкуса

Гаюс не говорит ничего осуждающего, вот что бесит Мерлина. Гаюс ведет себя так, будто всё правильно. Мерлин думает, если бы наставник заикнулся о точно выверенном ходе или шахматной жертве ферзем, он бы его убил. Никакого милостивого яда, даже безболезненного, огонь, вода или челюсти дракона. Клокочущая ярость в груди Мерлина велика. Гвен больше с ним не разговаривает. Она сидит на кухне или бегает по замку по всяким поручениям, видимо, ещё не решила, куда уедет как только сможет решиться. Гвен всё ещё слуга Морганы. Одевает её утром и раздевает вечером, но реже (Артур справляется). Мерлин хочет всё ей объяснить. Сказать, что это отличное решение. Сказать, что Камелот стал лучше: люди — богаче, маги — живы, на троне — законные, умные, молодые правители. Рыцари в тронном зале одинаково благоговейно склоняли головы к телу Утера, мечу Артура и ладони Морганы. Мерлин хотел бы увидеть разницу, но её нет. Они отчаянны и, по большей части, глупы. Такие, каким был Артур при первом знакомстве. Или остался. Мерлин не знает теперь. Моргана смотрит на пустой трон подле трона короля. Обитый бархатом стул менее величествен, менее удобен, не так знатен и призван подчеркивать различие. Моргана моргает, и медные кнопки шипят, впиваясь в бархат или шёлк или атлас или что там. Моргана моргает, и трон придворного мага почти загорается. Мерлин откашливается. Моргана поднимает взгляд. Её глаза ещё золотые, почти жёлтые, но сам он не воспламеняется. Он понимает, что она знала о его присутствии, и устроила маленькое шоу именно для него. — Леди Моргана? — говорит он, хотя должен говорить «ваше величество». — Да, Мерлин? — говорит она, хотя должна говорить «великий придворный маг». Это его титул, официальный, записанный в королевскую книгу (и в тыщу легенд при дворе, от спасения задницы Артура до совращения его жены). И Мерлин не хочет, чтобы кто-то когда-то так его называл. По крайней мере, не в этом столетии. — Вы считаете синий недостаточно благородным, мне следует попросить сменить обивку? — Моргана щурится, но весело. Мерлину нравится её забавлять. — Быть может, ты наколдуешь сияющие звезды поверх ткани? — Так использовать магию нельзя, и Моргана знает, потому что… потому что она самая сильная ведьма столетия. — Я не могу, — Мерлин признает слабость, и только Моргана достаточно умна, чтобы насладиться. Охочие до сплетен рыцари и слуги раздуют из этого какую-нибудь легенду о не-всесильности магии. — Задница будет светиться или жечь? — Артур смеётся, и заседание начинается. Моргана отворачивается и не заговаривает больше, а Мерлин не может перестать смотреть. Гвен ловит его после. — Какие новости? — Закон о легализации магии приняли все лорды, присягнувшие короне, рыцари Артура отправятся во все крепости, замки и дворцы, чтобы проследить за его соблюдением. Теперь сжигать будут противников ведьм. — Артур сам это придумал? — Нет, конечно! Моргана. Артур просто сделал так, как она предложила. Он, в общем-то, сделает для неё всё. Мерлин задумался, так много ли у них общего, как он когда-то думал. Вся эта тяга к справедливости и величию Камелота, шаги по неровной границе Золотого Века Героев. Гвен скривилась. Похоже, она наконец решила, что думает по поводу всего этого. — Ты на самом деле считаешь себя правым? Они же родственники! — в её глазах горела ярость, которую нельзя было сформулировать. — Об этом никто не знает. И всего лишь единокровные. — Этого недостаточно? Гвен злилась так сильно, так зло говорила, так отчаянно искала минусы, повод отрицать всеобщее волшебное благополучие. Мерлин хотел иметь возможность быть таким эгоистичным, таким уверенным в собственной значимости. Мерлин хотел бы отбросить всё к черту и перестать чинить мир магией. Пусть мир сам себя чинит, пусть у Мерлина не будет магии, пусть он будет сам за себя. Ух, как разгорелся. А теперь погаси себя, вот так, да, всё верно. Теперь ты снова великий и волшебный лгун. — Это не отразится на наследниках. С магией Морганы гарантированно не отразится, — Мерлин позволил себе усмешку. — Я даже смею надеяться, что кровь Морганы подавит кровь Артура. — И их дети будут правителями-магами? — Гвен выплюнула эти слова как ругательство. Мерлин больше думал о зеленых глазах и остром уме. — Да, можно на это надеяться, — сказал он. — Ты правда веришь, что всё это хорошо? Любовное зелье в кубке — сладкий яд для обоих? Только для Морганы. Но Мерлин никогда не признается в этом Гвен. — Ты думаешь, на Моргану оно подействовало также как на Артура? Ты думаешь, её крутая полная магии кровь никогда не освободится от смеси каких-то трав с каким-то другим волшебным бредом? — У Артура почти та же кровь, но за него ты не беспокоишься. — Почти. И я… точно знаю, что он глубоко увяз в… этом, — Гвен отвела глаза. — Так что я беспокоюсь только за Моргану. — Что ты сделала, Гвен? — строго спросил Мерлин. Он использовал свой лучший холодный тон и старался не спрашивать то же самое у себя. Он не мог узнать, пропадет ли действие яд… зелья из-за крови Утера, потому что контрольная группа состояла только из одного человека. И Мерлин изводил себя за это уже четыре луны. Он не хотел всё порушить, он не хотел послать к черту все усилия и позволить королевству погрязнуть в междуусобице. Он не хотел отнимать у магов их пока ещё хрупкое право на нормальную жизнь. Это так важно для него. Это буквально всё, ради чего он жил. И это случилось. И он даже не умер ради этого, даже не убил. Это случилось, это подлинное волшебство и от этого нельзя отказывать. Это нельзя разменивать на собственное не магическое и не гарантированное счастье. Скорее всего, приправленное ненавистью к магам, что вспыхнет чуть более вероятно, если народ узнает, что их король был опьянен и склонен к браку с сестрой-колдуньей. Из-за магии магия была легализована, и это не было честным ходом. Впрочем, знание, что король вовсе не был опьянен народу на пользу тоже не пойдет. Тогда Артур вполне может лишиться головы или… Ах да, никто же не знает. Артур не лишится головы. Мерлин решил твердо. — Что ты сделала? Гвен поникла. — Я подумала, что чары может развеять поцелуй истиной любви. Мерлин держался ровно секунду. — Не закатывай глаза! Ты маг, я — нет. Я ничего не знаю о магии, но слышала много сказок в детстве. В которых принц женится на доброй девушке из деревни. Девушка обязательно должна была быть прелестной, иначе сказка не шла. — Я слышала много сказок, и во всех этих сказках… так что я… я… Гвен замолчала. Мерлин оглянулся, наложил на всякий случай заклинание тишины, чтобы всё, что услышит кто-то лишний, превратилось в тошнотворную светскую беседу, и приобнял Гвен за плечи. Как можно мягче повторил: — Что ты сделала? — Я прокралась в спальню к Артуру. Утром, когда он ещё спит и слуга ещё не пришел его одеть. — И? Гвен сглотнула. — И Моргана была с ним. Мерлин мгновенно отбросил образ, ни на секунду не позволил ему задержаться в голове, отпечататься на внутренней стороне век. — Это же хорошо? Больше ночей вместе, больше, чем предполагалось. Признак крепкой любви и скорых наследников? — Мерлин забыл, что говорит с Гвен, которая практически его понимает, он решил, что говорит с кем угодно другим и потому с головой погрузился в оптимизм. — Ты прав, это хорошо, — Гвен всхлипнула и уткнулась ему в грудь. Мерлин вздохнул. — Но я не согласилась с этим тогда, притянула Артура к себе и поцеловала. У Мерлина на секунду перестало биться сердце. Каких же масштабов скандал ему придется улаживать. Ему придется биться на дуэли с Морганой за голову Гвен? Ему придется магически спасать Гвен от казни и скрывать это от всезнающей и магически одаренной Морганы? Ему придется изменить внешность Гвен и отправить её куда-то далеко и остаться наедине с собой навсегда и рядом с этими двумя навечно? А Моргана бессмертна? Мерлин, остановись. А Моргана бессмертна? Потому что Артур точно нет. Мерлин, стой. — Так и что произошло потом? — выплюнул Мерлин, чтобы заглушить собственные мысли. — Он разозлился, — слова звучали глухо, потому что губы бились о воротник. Интересно, шарфик мягкий, если в него уткнуться носом? — Он разозлился, стал кричать, как я смею оскорблять его честь перед его дорогой супругой, — голос Гвен звучал глухо и дрожал. «А чего ты ожидала?» Мерлин не спросил. — А Моргана? — Она смотрела на меня с нечитаемым выражением, а потом успокоила Артура и пообещала не предавать огласке это «неловкое происшествие». Даже оставила меня своей служанкой. По крайней мере, не кричала об увольнении и Артуру не позволяла кричать. Но он всё равно громко просил больше не попадаться ему на глаза. Я думаю, Моргана заколдовала спальню, чтобы стражники не услышали и не растерзали меня. Моргана могла бы заколдовать спальню так, чтобы ты ни за что не вошла. — Так всё закончилось благополучно? — Мерлин годами тренировал этот ложно положительный жизнеутверждающий тон. — Ну… я жива. Наверное, это хорошо, — Гвен вела себя так жалко, что Мерлин никогда не хотел бы быть таким, если бы уже не был. — Сходи к Гаюсу, он напоит тебя травяным чаем. Он выслушает. Станет легче. Сам Мерлин больше не мог это слушать. — Я… хорошо. Спасибо, Мерлин. Ты настоящий друг. Горечь на языке усилилась. — Я желаю тебе только самого лучшего, Гвен, — Я же уже сделал худшее с тобой. — Если хочешь, я наколдую тебе чудесные сны этой ночью. Позови меня перед сном. — Спасибо. И Гвен уходит к Гаюсу. Моргана ловит его на повороте. — Ты притворялась, — бросает Мерлин, потому что не может себя контролировать. Моргана шепчет то самое заклинание и увлекает в свободные покои. Закрывает дверь, взглядом зажигает свечи, закрывает засов заклятьем и на всякий случай набрасывает ещё заклинание против лишних ушей. От этого заклинания уши подслушивающих станут свиными хвостиками. — Ты же всерьез не думал, что я не почувствую вкус. Ты всё ещё недооцениваешь меня. — Как ты?.. — Мерлину на самом деле было все равно. — Антидот, плевок, заклятие непринятие, так много способов. Какая разница? — Моргана нахмурилась, словно силилась понять что-то. Мерлин всегда думал, что она читает его как книгу. Как ту книгу заклинаний, которую он принес ей однажды ночью. — Ты думаешь это правда один-единственный способ вернуть магию королевству? — Мерлин хотел знать другой, если он был. — Не единственный. Но, пожалуй, самый бескровный. Мерлин поперхнулся. Он не мог смотреть на простыни в тот день и ещё неделю после, потому что знал, что Моргана лжёт или Артур лжёт ради неё. Артур её любит, а она может его заколдовать. Мерлин не хотел выяснять, кто кому резал руку ради чести рода. — Зато никто не умер. Моргана пристально посмотрела на него. Золота в глазах не было. Только зелень. — Ты же этого хотел, Мерлин, чтобы никто не умер и магия вернулась? — Д-да. Он правда хотел. — Тогда у тебя получилось. Моргана устало опустилась на кровать. Случайная комната оказалась гостевой спальней. Пыльной от пустоты. Мерлин чихнул и лёг рядом, голова к голове. На потолке даже трещин интересных не наблюдалось. Он слышал дыхание Морганы близко. Он давно не мог подойти к ней достаточно близко, чтобы услышать. Мог только словами обнимать, да и то с дерзостью и насмешкой. — Я рада, что маги теперь могут жить полной жизнью. Знаю, что не все и сразу в это поверят, но однажды всё обязательно будет хорошо. Мы сделали важное дело, его увековечат в летописях. Может, маги изобретут свой способ оставить нас в памяти потомков. Моргана вздохнула, Мерлин снова чихнул. Он не хотел выдавать всё это «тебя и Артура», «я просто придворный маг», «позволь мне хотя бы дышать тебе в шею». Он не стал. — Ты величайший маг, Мерлин. Ты принимаешь так много решений за других из-за этого своего величия. — Это плохо? — Да. Я бы никогда не позволила Артуру любить меня так, если бы ты не попытался меня к этому подтолкнуть. И Утер не позволил бы, будь жив. Всё так удачно для тебя совпало. Я знала, что это может быть решением. Но до того дня и до того кубка я не хотела так поступать. Ты дал Артуру то же зелье, но на нём оно конечно же сработало, ведь он не маг, да? — Нет, — Мерлин не подавился этим словом только чудом. — Нет, я не давал ему зелье. Никакое. — О, — губы Морганы сложились в идеальную «о», а потом она ухмыльнулась. — Что ж, это упрощает дело. Не нужно контролировать эксперимент, которого нет. Мерлин сглотнул. — Если только через лет двадцать он не влюбится в какую-нибудь сладкоголосую деревенщину, которая не будет им так помыкать и вообще ничего не будет от него требовать. Ха-ха. Но он не влюбится, ты же знаешь. Такой благородный. Настоящий рыцарь. И я скорее всего старею гораздо медленнее. У него нет ни шанса избавиться от королевы-ведьмы, вечно молодой, вечно знающей всё лучше него. Он будет так страдать. Моргана рассмеялась. Мерлин хотел бы так страдать. Он, собственно, и, только без бонусов. Без супруги Морганы, без Морганы в его постели, без права стоять рядом с ней перед лордами, без права держать за руку. — А ты бессмертна? — спросил он, хотя и в собственной бессмертности не был до конца уверен. В Моргане магии меньше. — Не знаю. Почему интересуешься? Ещё на что-то надеешься? Мерлин надеялся. — Да так. Артур-то не бессмертен. Это точно, — Мерлин отвернулся к окну, чтобы свет слепил, но Моргана вытянула руки вверх, и его взгляд мгновенно прилип к идеальным ногтям на идеальных пальцах на идеальной руке. — Это глупо. Он вполне может быть. — Нет он не! — Хорошо, если и так, что ты скажешь мне, Мерлин? До встречи через пятьдесят-шестьдесят лет? Ты скажешь «Давай, ты будешь изменять лучшему королю, и скажешь, что мои дети — это его дети»? Что ты скажешь, Мерлин? — Я… Мерлин жалок. Так жалок. Моргана великолепна.