Мне во снах являются бесы

Ставрогин входит в тёмную комнату. Где-то в углу, у изголовья едва различимой кровати, догорает свеча. Он делает неуверенный шаг вперёд, как бес, вторгающийся в чужую обитель, но не понимающий, чего ожидать внутри. Вдох. Обжигающий запах горечи и неминуемости чего-то страшного, необъятного, необъяснимого. Тьма дышит ему в затылок и, кажется, вот-вот настигнет и поглотит его полностью. Он никогда так остро не ощущал запахи и звуки и никогда не был так слеп. Тьма. Бесконечная, удушливая тьма. Выдох. Стало немного легче. Ставрогин не боится. Ставрогин не может бояться неизвестности, не может бояться темноты, не может позволить себе слабость. Демоны не тронут его, Ставрогина, ведь сам он – настоящий демон. Медленные шаги. Он ступает твёрдо, даже решительно, и едва уловимый скрип половиц словно вторит ему, открывает путь вперёд, ведёт дальше, во тьму. За окном стихли птицы. Какой-то шорох за стенкой, какие-то голоса в голове. Это не он идёт, это его ведут в эту комнату. – Снова кошмары, Николай Всеволодович? – сладкий голос разливается в пространстве, словно зовёт за собой. Ставрогин изучил каждую ноту, каждый тон этого звука. Он мог различить презрение, насмешку, помешательство в этом голосе, но никогда не мог понять, почему он так напоминает голос того беса, который является ему в кошмарах и надевает ему петлю на шею. – А Вы, как всегда, проницательны, Верховенский, – Ставрогин улыбается. Его обдаёт холодом, неестественным холодом, который можно было почувствовать лишь на вершинах гор в далёкой Швейцарии. Это заставляет его руки дрожать, но он поспешно прячет их в карманы, чтобы не выдать своего состояния. Николай Ставрогин не может б о я т ь с я. – Что же на этот раз? – тонкий силуэт постепенно выплывает из темноты, будто бы возникая из ниоткуда прямо перед Ставрогиным. Верховенский тоже улыбается. Кажется, он и не думал о том, чтобы лечь спать: костюм в клетку, накрахмаленная рубашка, ни единого признака сна. Чем он занимался посреди ночи? Поджидал его? – Ах, не стойте в дверях, прошу! – этот внезапный ураган подхватывает его и поспешно усаживает в мягкое кресло, успевая предложить чаю или ещё чего-нибудь покрепче. Ставрогин отказывается, и тогда собеседник спешит расположиться в кресле напротив и принимает самый заинтересованный вид. Он словно изучает Ставрогина: быстро и вдумчиво он оглядывает каждую черту его красивого лица, приподнимает брови, находя что-то занимательное в его серых глазах и маленькой морщинке над переносицей. Оба молчат. – Мне во снах являются бесы, – холодно говорит Ставрогин, поднимая свой, казалось, совсем незаинтересованный взгляд. Он больше не может слышать тишину: она давит на него, возвращает в его кошмарные сны, предаёт забвению. Наверное, только поэтому он заговаривает первый после того, как ураган Верховенский проносится по комнате. – Вот как? – протягивает собеседник. – И Вы пришли ко мне исповедаться? – Я пришёл, чтобы понять, – Ставрогин на секунду прерывается, сомневаясь, стоит ли произносить это вслух. Однако этот интерес, это необъяснимое явление, которое он видит каждый чёртов день в своих кошмарах, взяли верх, – почему у них Ваше лицо. В полумраке тлеющей свечи невозможно увидеть лица Верховенского, но, кажется, Ставрогину это и не нужно. Он понял всё, как только вошёл в эту комнату, как только ступил во тьму. Смех. Сначала тихий, едва различимый в этой страшной тишине, но спустя несколько секунд перерастающий в надрывный, издевающийся, истерический. Ставрогин знает, кто является ему во снах, кто шепчет ему на ухо о крови и пепле, кто читает ему Евангелие, коверкая заповеди так, как ему вздумается. Это он, хранитель его кошмаров, источник его страха и непреодолимой тяги, от которой он не может убежать даже в объятиях сна. Каждый раз он проваливается во тьму, и в этой тьме его поджидает вождь всей этой чёртовой вакханалии – Верховенский. Его лицо он видит у тысячи демонов, его пальцы сплетаются в узлы на его бледной шее, его зубы впиваются в плоть и доводят до предела. С ним он танцует этот сумасшедший танец, с ним он засыпает и с ним просыпается, задыхаясь от страха каждую ночь и каждое утро. – Вот как! – смеясь, проговаривает Пьер. – Так что же, я, по-Вашему, бес? – его брови приподнимаются, а губы складываются в самую настоящую чертовскую улыбку. Ставрогин узнаёт своего мучителя. Ставрогин чувствует дыхание тьмы, чувствует, как она наступает ему на пятки и тянет за собой. Но Ставрогин не может бояться. Не дожидаясь ответа, Бес резким движением срывается со своего места, словно хищник, наконец-то дождавшийся свою жертву. Одним движением пальцев он тушит свечу, огонёк которой был единственным источником света в его покоях, и растворяется в полумраке комнаты. Спустя мгновение его руки оказываются на воротнике оппонента, а лицо – напротив лица Ставрогина. Они слышат тяжёлое дыхание друг друга, чувствуют, как пряди волос соприкасаются, как бешено бьются сердца – то ли от страха, то ли от дикого, животного желания, которое они никак не могли объяснить. Ставрогину интересно и страшно, но он не показывает эмоций. Он пытается разглядеть ухмылку на лице Верховенского, пока тот сокращает дистанцию между ними и всё крепче сжимает мягкую ткань рубашки. Он… дрожит? – Николай Всеволодович, – шепчет Верховенский, и Ставрогин ощущает его горячее дыхание. – Не молчите, Николай Всеволодович, отвечайте! – в его голосе слышится рычание, какое-то недовольство, истерика. Казалось, он уже не понимает, что делает, однако Ставрогин прекрасно знает, к чему все эти манипуляции. Тьма. Её горький вкус ощущается на кончике языка, он слышит её в надрыве Верховенского, он чувствует её в сжатых на воротнике пальцах. Он хочет довести его, хочет, чтобы он сошёл с ума, чтобы подчинился его воле. Хочет сломать. – Знаете ли Вы, Николай Всеволодович, – снова переходя на шёпот, начинает Верховенский. – Что Вы сами того хотите? Сами призываете меня в свои сны, сами рисуете мои черты на лицах тварей, – его правая рука скользит на шею Ставрогина, поглаживая горячими пальцами холодную сухую кожу, а вторая спешит убрать выбившиеся пряди смольных волос. – Я долго ждал, когда же ты придёшь ко мне, когда же ты расскажешь… Ставрогин резко сжимает запястья своего демона, не давая ему двигаться дальше. Всё зашло слишком далеко. Тьма близко, и он чувствует, как бесы вокруг него затевают этот страшный танец, как они снова проникают в его сознание, как Верховенский смыкает свои тонкие пальцы на его горле и перекрывает воздух. Тяжело дышать. Хочется отпустить, позволить ему сделать всё, что он уже успел прокрутить в своих грязных мыслях. Нельзя. – Помешанный! – голос разрезает напряжение, повисшее в воздухе. Он отталкивает своего мучителя и слышит, как тот ударяется о письменный стол. Быстро встаёт, хватая шляпу. Верховенский уже гонится за ним, но он обязательно скроется от этого преследования. Резкие шаги, сердце, пропускающее удар за ударом, головная боль, разъедающая мысли и желания. Ещё немного, и тьма настигнет его, она заставит его сделать то, чего он так боялся всё это время, она сломает его. Ставрогин никогда не считал себя сильным человеком, и теперь ему придётся поплатиться за своё неверие в собственные силы. Тьма знает всё. Все его грехи, все его тайные помыслы теперь открыты, вывернуты наружу, распахнуты так широко, что каждый может вскрыть его раны, вломиться внутрь ураганом и завладеть разумом. Этого ли хочет Верховенский? – определённо. За спиной уже не слышатся его шаги, но, кажется, они всё ещё отдаются больными ударами в грудной клетке. Ставрогин задыхается от внезапного приступа кашля, ему страшно, так страшно, как не было ни в одном из его чёртовых снов. Явь всегда страшнее сна. Его Бес явился ему, из плоти и крови, он протянул к нему свои лапы с острыми когтями, попытался затянуть узел на шее потуже, чтобы наверняка получилось. И Ставрогин знает, что в этот раз обязательно получится.