***
Всё это началось как-то само собой. Шоту трудно назвать одержимым сексом человеком, но это вовсе не значит, что время от времени на него не находит соответствующее настроение. Поэтому когда пару месяцев назад он лениво скроллил Fetlife, не зная точно, что именно он ищет, но будучи уверенным, что ему понадобится нечто, чтобы занять его мысли позже, он заметил пару фиолетовых прядей в углу чьей-то аватарки и купился. Разумеется, он знал, что ему не стоило этого делать. Но как только Шинсо въехал к нему, стало гораздо труднее не думать о нём. Никто всё равно ничего не узнает. Особо ни на что не надеясь, он кликнул на профиль, пробежался глазами по краткой информации о пользователе, спустившись к списку кинков, которые юзеры находили забавным собирать. Всего на мгновение он позволил себе представить, что этот список составлял Шинсо. Бондаж и Ограничение. Шота не мог пересчитать все те разы, когда он представлял Шинсо связанным: его тело, затканное замысловатыми переплетениями чёрной верёвки. Дэдди-кинк. Шинсо стоит перед ним на коленях, его голос хриплый и отчаянный, он умоляет, чтобы его трахнули, обещает, что он будет хорошо себя вести и сделает всё, что угодно. Ролевые игры Учитель/ученик. Айзава грубо вжимает лицо Шинсо в его парту, пока мальчишка пытается сдержать стоны боли каждый раз, когда ладонь Шоты впечатывается в его задницу— Шота не особо ожидал найти в галерее этого юзера нечто стоящее, поэтому он был удивлён, когда увидел несколько альбомов, заполненных фотографиями. Некоторые из них были довольно стандартными. Голая, хорошо сложенная грудь, несколько дикпиков. Снимок задницы юзера. Он, несомненно, был привлекательным, но далеко не чётко очерченные мускулы заставили Шоту продолжить просмотр. И даже не отделанное оборками нижнее бельё или нарочито фетишная одежда в кадре. Это была глупая надежда увидеть хотя бы чуточку больше: может быть, размытое лицо — достаточно, для того, чтобы представить Шинсо на месте этого незнакомца. И в конечном итоге — хоть это и было очень маловероятно — Шота нашёл то, что искал. Это был любительский снимок. Слишком пересвеченный и размытый по краям, но угол, под которым незнакомец держал камеру, позволил увидеть не только чёрные изгибы бралета, сеткой кружева перетягивающего его грудь, но и острый изгиб челюсти, обрамлённый прядью. Как раз то, что нужно Шоте. Не заморачиваясь тем, чтобы раздеться, он запустил руки в боксеры и начал дрочить длинными движениями. Надо признать, он возбудился даже быстрее, чем хотел, думая о Шинсо, распластанном по его кровати, смотревшем на него затуманенным взглядом. Как его спина выгибалась бы под руками Шоты, какой податливый бы он был. В реальности же Шинсо мог дать ему серьёзный отпор: дни, когда Шота превосходил его в силе, давно прошли. Однако в его фантазии он бы умолял Шоту поторопиться, дотронуться до его плоти, просвечивающей сквозь влажную ткань его трусов. Глаза Шоты были прикованы к экрану, но в то же время они как будто смотрели сквозь него. Шинсо бы добровольно раздвинул ноги для него, и Шота бы поместился между ними идеально — прямо как на фото; его колени прижаты к плечам Шоты в немой попытке заставить его остаться так, запретить уйти. Шинсо бы выглядел так мило, распластанный по этому дивану — и это определённо помогло воображению Шоты, что незнакомец с фото сидел на диване почти такого же цвета, что стоял в их гостиной, c тиснённой темно-серой обивкой и раскиданными по нему прямоугольными подушками. Он бы заставил Шинсо вцепиться в них, пока заглатывал его, в то время как его собственные руки лежали бы на бёдрах Шинсо, запрещая ему вколачиваться в его рот. Он представил, как руки Шинсо зарываются в его волосы, не стискивая, но отчаянно ища нечто, за что можно держаться. Это было просто — теперь, когда у Шоты было подспорье в виде фото: руки юзера казались столь же сильными, как и у Шинсо, обманчиво тонкие пальцы, которые никак не выдавали, на что они могут быть способны, шрам на его... Шота внезапно замер. Шрам. Там, где большой палец переходит в ладонь. Несчастный случай во время готовки, как когда-то рассказал ему Шинсо, позднее признавшись, что он получил его, когда дрался с особенно злобным приёмным отцом. След в два дюйма длиной, изогнутый очень причудливым образом. Шота знал, потому что много раз ловил себя на том, что пялится на него, с желанием того, чтобы был бы способ тогда защитить его от кошмара, что он пережил. И он был ясно различим на фото — настолько розовый, что выглядел почти болезненно, прямо в том месте, где анонимный юзер (кто, похоже, мог быть совершенно не анонимным) держал телефон, чтобы сделать фото. Как он вообще мог это упустить? Шота сухо сглотнул; его эрекция теперь ощущалась не более чем неприятной пульсацией между ног. Когда он присмотрелся, он смог различить знакомые силуэты: его календарь на стене гостиной, пятно вина, что Хизаши оставил на диване шесть лет тому назад. Он что, был настолько возбуждён, чтобы не заметить? Наконец, осознание накрыло его. Это был Шинсо. Это не мог быть кто-либо ещё. Даже если шрам был недостаточным доказательством, всё остальное подходило слишком хорошо, чтобы быть просто совпадением. Он не мог поверить в это. Ошалевший, Шота закрыл лэптоп и положил рядом с собой. Обычно он всегда быстро соображал, но сейчас просто не мог до конца осмыслить всё то, что он только что узнал.***
Дальше всё пошло по наклонной. Когда Шинсо пришёл домой этим вечером, Шота притворился, что он уже спит, потому что он просто не мог смириться с фактом, что пока он боролся со своими фантазиями один на один, Шинсо проворачивал всё это прямо тут, в их гостиной. Ролевые игры Учитель/ученик. Эти слова не давали ему покоя несколько дней до того момента, пока он не вытерпел и послал Шинсо запрос на добавление в друзья на Fetlife, чтобы получить доступ к остальной информации в его профиле. В отличие от него, Шота был крайне осторожен, чтобы не слить данные, которые бы выдали его, так что, несомненно, он был вне всяких подозрений. Однако то, что он увидел, когда пришло подтверждение запроса, превзошло его самые дикие фантазии. Кроме тех фото, что он уже видел. Более того, теперь он просто не мог перестать на них смотреть. Ещё там были текстовые сообщения, параграф за параграфом описаний каждодневной жизни Шинсо, тщательно изменённых, чтобы не выдать слишком много информации. Он изменил старшую школу на университет, разжаловав Шоту из своего законного опекуна в сожителя, чтобы сделать менее узнаваемым, и рассказывал в мучительных подробностях о сексуальных приключениях своих друзей (о чём Шота предпочел бы не знать вовсе). Он также регулярно постил обновления о Джелли, кошке Шоты, и её вечной способности попадать в неприятности. Профиль Шинсо был окном в его жизнь. Но хуже всего были посты о Шоте. Некоторые были обычными фантазиями, почерпнутыми из всемирно известных десятилетиями порнофильмов. Помните, я говорил о том, что мой сосед преподаёт в очень престижном университете? Шота хотел бы. Я просто не могу перестать думать о том, как я встречаю его в одиночестве после часов в его офисе, пробираюсь под его стол и вознаграждаю его за усердную работу. А ещё — Боже, ребята, я просто хочу, чтобы Ш. связал меня и оставил болтаться под потолком гостиной, как будто я часть интерьера. Или: Иногда мы ужинаем вместе. Я не могу перестать представлять, как опускаюсь на колени перед Ш. у стола, принимая в рот только то, чем он сам меня накормит. А потом был ещё один текст, который заставил Шоту виновато отдрачивать в душе, закусив губы до крови в попытке сдержать срывающиеся стоны: Хотел бы я действительно нравиться Ш., чтобы он засунул плаг мне в задницу, связал мне руки за спиной, и когда я подумаю, что он, наконец, собирается меня трахнуть, всё , что он делал бы — это спрашивал меня об Акте правил героя № 2175, хлестая меня плетью каждый раз, когда я лажаю с ответом. Когда Шота однажды вернулся домой раньше обычного, закончив ночное патрулирование, войдя через окно, чтобы не разбудить Шинсо, и услышал отчётливый щелчок затвора камеры сквозь полузакрытую дверь спальни, он начал помышлять о мести. Всё началось с малого. Он сменил свои обычные чёрные футболки, которые носил дома, на чёрные тренировочные безрукавки, которые обычно надевал, направляясь в зал. Но как только Шота настроился на мысль, он уже не мог остановиться на этом. С приближением весны он решил отказаться от них вовсе, растянувшись на диване в гостиной в полдень, прекрасно зная, что Шинсо обнаружит его, дремлющего полуголым, когда вернётся домой после факультативных занятий. Боже, ребята, Ш. так хорошо сложен, — писал Шинсо этой ночью, — я жажду, чтобы он взял меня на руки, унёс в свою комнату и душил меня, пока я окончательно не вырублюсь, не в силах больше плакать, когда он держит меня на грани. Другие вещи были не так очевидны, и Шота на самом деле сомневался, что Шинсо заметит это сразу. Он никогда не был человеком — или учителем — который был бы щедр на похвалу, но теперь, когда Шинсо заканчивал рутинные дела или поднимался вверх в классном рейтинге, он говорил ему, как хорошо он справился. По большей части это было просто «хорошая работа», брошенное в беседе как бы между делом. Но порой, когда Шота чувствовал себя особенно выбитым из колеи, он устраивал настоящий спектакль. «Ты хорошо справляешься», — говорил он ему, пытаясь выдержать достаточно уважительный тон, но в то же время прекрасно понимая, что Шинсо слышит его двусмысленные намеки. «Я думаю ты заслужил награду за это, не так ли?» Впервые, когда он сказал это, он скорее ожидал, что Шинсо уловит его тон и высмеет его за это — может, даже подумает, что он странный — но всё, что сделал мальчишка, так это покраснел, отведя взгляд, и потребовал посмотреть с ним кино на выходных. Я знаю, Ш. не делает это специально. Но он просто меня убивает. Профиль Шинсо на Fetlife был его личным дневником. Немного извращённым, абсолютно неуместным дневником, который Шота совершенно точно не должен был читать, но всё равно читал. И читая эти слова снова и снова перед тем, как пойти спать, он осознал, что теперь слишком поздно, чтобы все прекратить. Он увяз окончательно. Сегодня Ш. позаимствовал мне спальный мешок для ночи кино, потому что у нас нет одеял, и было довольно неудобно на диване, так что я сел на пол. И тогда он подвинулся так, что моя голова почти оказалась на его колене. Я хочу, чтобы он был моим папочкой. Шинсо оставил нехарактерный для него плачущий эмодзи в конце поста. Это было почти милым. Вот к чему они в итоге пришли. Айзава, грубо отдрачивающий себе так быстро, как это только возможно, прежде чем Шинсо выяснит, что он всё знает, или того хуже — что Шота хочет его столь же отчаянно, как и он сам. Шота усердно работал над самоконтролем, но у него больше не осталось никаких иллюзий: если Шинсо когда-нибудь позволит ему, он уничтожит последние остатки его юношеской невинности и сделает с ним именно то, чего он так отчаянно просит в онлайне. И даже больше. Список вещей, которые он хотел бы сделать с Шинсо, бесконечен, и осознание того, что он скорее всего будет жаждать каждого пункта в нём, почти сводило его с ума. Несмотря на то, что он менее насторожен наедине с Шотой, чем среди других учеников или преподавателей, он всё ещё робок, всё ещё отказывается принимать тот факт, что Шота заботится о нём (и заботился ещё прежде, чем им начало овладевать это иррациональное влечение). Он хочет заставить его потерять контроль окончательно, хочет низвести Шинсо до плачущего, стонущего существа, которое забыло, как думать, как говорить, лишь с тремя словами, оставшимися в его лексиконе. Никогда не прекращающийся каскад «папочка, пожалуйста», эхом отскакивающий от стен в пронзительной тишине квартиры, пока Айзава нещадно шлёпает его, погрузив три пальца другой руки в его дырочку, и его стоп-слово. Шота толкается в кулак, сжимая себя так сильно, как только может, представляя на месте своей руки руку Шинсо — скользнувшую в его штаны, пока оба они смотрят кино. Шинсо, довольно смущённого, но всё ещё слишком возбуждённого, чтобы останавливаться. Или его податливый рот, когда он стонет вокруг члена Шоты, счастливый от того, что с ним обращаются, как со шлюхой, коей он и является. Шота близок, очень близок. Ему нужно каких-то несколько секунд. Он уже чувствует ощущение, переполняющее его, захватывающее полностью, пока он представляет Шинсо: его красные заплаканные глаза, полные слёз, смотрящие на него снизу вверх, его горло, сжимающееся вокруг него, пока он давится. Шота не может полностью подавить низкий стон, когда он (уже? наконец-то) изливается в ладонь, пятная комбинезон, другой рукой стискивая себя за волосы, чтобы не застонать ещё громче. Рассеяно вытирая руки о комбинезон, он открывает глаза. Он едва замечает движение боковым зрением, но оно здесь — на периферии, и оборачивается, завидев силуэт Шинсо, исчезающий в коридоре. В спешке он забыл закрыть дверь до конца, и она, должно быть, распахнулась без его ведома. Это уже становится обычным — Шота делается рассеянным, когда дело доходит до Шинсо. Чёрт. Ему требуется несколько секунд, чтобы успокоиться, выпутаться из комбинезона и натянуть грязные беговые штаны. Может, он и не беспокоится о социальных нормах большую часть времени, но он уверен, что в такой ситуации он хотя бы должен избавиться от обкончанных вещей, чтобы не производить впечатления полного варвара. Хотя технически так оно и есть. Он проводит ладонью по волосам и делает глубокий вдох — но прежде, чем он приходит в себя, чтобы выйти и извиниться, экран его смартфона загорается уведомлением с Fetlife. Несмотря на то, что ему не стоило бы этого делать — и он прекрасно это знает — Шота открывает его. Когда я сегодня вернулся домой, Ш. был в гостиной и работал с верёвкой, — написано в посте. Ранее Шота чистил свои ленты, растягивая процесс, и когда Шинсо прибыл, Шота начал неспешно тренироваться вязать на них узлы. Исключительно ради шоу — он мог делать это и во сне. Но учитывая, как быстро Шинсо исчез в ванной, это произвело на него именно тот эффект, которого Шота добивался, приведя его к тому хаосу, что творился с ним сейчас. И его руки, — Шинсо продолжал, в словах было много опечаток. Он, очевидно, набирал это в спешке. Никогда в своей жизни я ещё не был так возбуждён. Но когда я вернулся домой и проходил мимо комнаты Ш., дверь была приоткрыта совсем чуть-чуть, и я заметил движение. Клянусь , я не хотел, но это вышло само собой — и он был там: мастурбируя , полностью потерянный для этого мира. Он не заметил меня. Ребята, я умер. Не думал, что могу кончить два раза за полчаса, но моё тело готово. Хотел бы я, чтобы он думал обо мне, лаская себя, так что я просто представлю, что это так. Жаль, что мне не хватает смелости просто вломиться к нему, спустить штаны и сесть на его член. Я бы так старался ради него, клянусь. Ему даже не нужно было бы ничего делать, просто рассказать мне, как ему нравится... Я пойду. Мне нужно позаботиться о себе, пока он не заметил, что я дома. Шота бросил смартфон обратно на кровать. Он вылетел из комнаты прежде, чем успел подумать, что он вообще делает. Дверь в комнату Шинсо была закрыта, но то же самое не побеспокоило его ранее, так что он отплатит ему сполна, войдя к нему без стука. Шинсо полулежит-полустоит на коленях на своей двуспальной кровати, его штаны спущены до колен. Одна рука держит член, а два пальца другой уже внутри него. Услышав шум, Шинсо поворачивает голову, и его глаза широко распахиваются, когда он видит Шоту, стоящего в проёме двери. Шота даже не стал париться, чтобы надеть футболку (он и так не носил их неделями), и он может видеть испуганное выражение лица Шинсо, которое становится только хуже, когда он опускает взгляд — перед тем как привести себя в порядок и сесть. — Сэнсэй, — начинает он — но Шоте плевать. Он отбросил всё рациональное. В два длинных шага он оказывается у кровати в центре комнаты. — Ты и правда безнадёжен, — замечает он, наблюдая, как Шинсо настолько глубоко заливается краской, что румянец почти достигает его плеч. Он старается сграбастать подушку, чтобы прикрыться, но Шота качает головой, продолжая: — Как и всегда. На секунду эта фраза повисает между ними, и ужас на лице Шинсо сменяется удивлением: — Сэнсэй? — На колени, — вносит ясность Шота. Его тело еще полностью не оправилось от оргазма несколько минут тому назад, но он пылает желанием. Да пошло оно всё к чёрту. Как будто Шинсо не умоляет его об этом, трахая себя пальцами, представляя его на их месте. Шинсо, должно быть, почувствовал, что он серьёзен — потому что он повинуется, как только Шота произнёс команду, вновь поворачиваясь к стене; он слегка дрожит, когда Шота подходит к нему, осматривая открытую бутылочку смазки на прикроватной тумбочке и подёргивающуюся дырочку Шинсо. — Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя? Голова Шинсо стыдливо опущена, но он всё равно кивает. Ничего другого Шота от него и не ожидал. Шинсо на протяжении нескольких месяцев изливал свои фантазии открыто для всех, кто знает, куда смотреть. Так что Шота не тратит время, когда садится на кровать, заставляя Шинсо подвинуть колени ближе к краю, чтобы его было лучше видно. Без всяких колебаний он вставляет два пальца в его всё ещё влажную дырочку и добавляет смазки. Юноша стонет под ним, громко и греховно, и это заставляет член Шоты дрогнуть в ответ. Пройдёт не так много времени, прежде чем он снова будет в боеготовности. Он задает медленный ритм — по большей части для того, чтобы дать себе время восстановиться — медленно погружая пальцы в Шинсо, такого тугого и тёплого вокруг него. Он не может дождаться, когда насадит его на свой член, достаточно медленно, чтобы свести его с ума настолько, что тот сам начнёт толкаться навстречу. Он добавляет третий палец в довершение всего — не потому что это необходимо, но потому что он хочет видеть, сможет ли Шинсо справиться с этим. — Посмотри на себя, — заявляет ему Шота. — Ты ещё не имеешь на это законного права, но уже принимаешь мои пальцы так, будто никогда не делал ничего другого. Шинсо хнычет, слегка подаваясь ему навстречу, и Шота принимает это как знак слегка изогнуть пальцы, пока Шинсо не испускает вскрик. — Я практиковался, — бормочет он, слишком смущённый, чтобы говорить громче. Шота мрачно усмехается: — Я читал об этом. — Что... — Шота не оставляет ему шанса закончить фразу или усомниться. Он вновь давит на простату, так что незаданный вопрос превращается в жалобный стон. Кто знал, что Шинсо, который обычно такой тихий, будет звучать как настоящая порнозвезда только потому, что Шота трахает его пальцами? — Я даже не касаюсь твоего члена, а ты уже настолько плох. Я должен был догадаться, что ты такой жадный. Шинсо прячет лицо в матрас, пока Шота увеличивает темп. Он чувствует, как снова твердеет. Прошло не так много времени, но Шота не может дождаться, когда окажется внутри Шинсо, чтобы разрушить его до основания. — Сэнсэй, пожалуйста, — Шинсо, вероятно, даже не знает, о чём именно он просит: чтобы Шота перестал говорить, чтобы он трахнул его или коснулся его члена, чтобы Шинсо, наконец, нашел облегчение? Но это неважно. Это всё, что нужно Шоте. Он поднимает свой член карающе резкими движениями руки, подстёгиваемый Шинсо, извивающимся под его пальцами. Когда он готов, одной рукой он направляет себя, другой придерживая Шинсо за плечо в поисках идеального угла, прежде чем войти в него. Он даёт Шинсо время привыкнуть, но он такой разработанный, и едва ли это ему вообще нужно, так что Шота просто входит в него одним плавным движением бедёр. Шинсо ощущается идеально вокруг него. Прошло довольно много времени с тех пор, как Шота кого-то трахал, и ему приходится стиснуть зубы, чтобы сдержать стон. Шинсо всхлипывает, протягивая одну из рук назад в поисках Шоты. Он переплетает свои пальцы с его, чтобы успокоить, прежде чем немного податься назад и начать двигаться. Сначала он аккуратен, но это оказывается излишним, судя по тому, как крепко Шинсо сжимает его руку, выгибаясь под ним. Шота наклоняется вперёд, перемещая точку опоры так, что его грудь касается спины Шинсо, и теперь они могут опереться руками на кровать. — Ты говорил, что любишь жёстко? — вопрос риторический, но Шинсо всё равно тихонько хнычет «да». — Скажи мне, Шинсо, — тянет Шота, его голос больше похож на рык. — Ты хочешь, чтобы я трахнул тебя, как жадного маленького мальчишку, какой ты и есть? Разумеется, оба они и так знают ответ, но реакция Шинсо заставляет нутро Шоты сжаться от желания. Его дыхание перехватывает, и он дрожит, сдерживая стон, прежде чем ответить: — Сэнсэй, пожалуйста, вы нужны мне, — его голос ломается на середине фразы, но это неважно. Это всё, что Шота хочет услышать. Зарывшись одной рукой в волосы Шинсо для поддержки, он начинает яростно толкаться в него, прижав его лицо к кровати. Он не может поверить, что ему понадобилось так много времени, чтобы сделать это, хотя он мог сделать это еще несколько недель назад. Шинсо, такой податливый, реагирующий на каждое движение Шоты, жмётся к нему. Когда Шота тянет его за волосы, он вскрикивает достаточно громко, чтобы у Шоты зазвенело в ушах, но это его не останавливает. Как будто он вообще может остановиться — от Шинсо невозможно оторваться, он сжимается вокруг его члена так, будто никогда не хочет его отпускать, медленно, но верно выжимая из него еще один оргазм. Между всхлипами и криками Шинсо выдыхает ломаные фразы, складывающиеся в мерный поток из «ох, сэнсэй, ещё, боже», и они тонут в рваном ритме их дыхания и звонких ударах плоти о плоть. Шинсо — это всё, что он может видеть, всё, что может слышать, и всё это время мальчишка не отпускает его руки, цепляясь за Шоту, как за спасательный круг. Ему приходится отпустить волосы Шинсо, чтобы протянуть руку под его бёдра и коснуться его члена, и Шинсо обрушивается на матрас, едва ли ещё способный поддерживать своё тело сам. Ему не требуется многого, чтобы кончить. Его голос уже слишком хриплый, чтобы кричать, так что он находит разрядку с почти безмолвным полукриком-полувсхлипом, сотрясающим всё его тело. Именно это заставляет Шоту полностью потерять рассудок. Его оргазм, словно белая горячая вспышка, почти ожесточённый, когда он отпускает себя и вдалбливается в Шинсо без оглядки. Кажется, это длится вечно, доводя его до глухоты, ослепляя интенсивностью чего-то, что он запрещал себе так долго. После (когда прошли минуты, а может, секунды или часы) они лежат рядом друг с другом, всё ещё тяжело дыша. Пот высыхает на их коже, и потому что кровать слишком маленькая, нет никакой возможности избежать мокрого пятна которое Шота оставил, вынимая член. Но он просто не в состоянии об этом думать. Шинсо лежит на своей стороне, еле заметная улыбка играет на его губах, почти незримая, чтобы заметить её. Его взгляд расфокусирован, и он, похоже, даже не замечает, когда Шота притягивает его к себе и вытаскивает из-под них одеяло. Всё точно так, как Шота представлял себе, и он терпеливо ждёт, пока мир Шинсо вновь обретет отчётливые очертания и вихрь эндорфинов в его теле медленно утихнет. Шинсо придвигается ближе, позволяя своей голове уткнуться в грудь Шоты в настолько доверительном жесте, что это кажется даже немного грустным. Медленно моргая, он находит в себе силы заговорить. Его ресницы щекочут грудь Шоты. — Сэнсэй, — его голос — не более чем шёпот. — Всё хорошо. Ты умница, — обычно Шота не очень-то ласковый, но он просто не может не провести рукой по волосам Шинсо. После всего он это более чем заслужил. — Спасибо, — отвечает Шинсо, но его голос звучит так, будто он уже далеко, и всего несколько секунд спустя он засыпает напротив Шоты, вымотанный и переполненный чувствами. Поскольку Шота никогда не был против того, чтобы по случаю вздремнуть, он позволяет себе утонуть в единственной подушке и следует его примеру, вовлекаемый в сон мерным дыханием Шинсо. Только тогда он замечает, что так и не отпустил его руку.