Превосходство смертных

      Над садами, которые утопали в розовых лепестках цветущих персиков, низко висело оранжевое небо. По нему тянулись растрёпанные ниточки облаков. Ярко-красный диск, переливающийся то зеленоватым, то каким-то грязно-жёлтым цветом, уносил свой жар за линию горизонта, медленно проваливаясь, нет, расплавляя жгучими лучами эту невидимую человеческим глазом линию, и погружался в толщу земного края.       По-вечернему трещали птицы, гоняясь за мошкарой в вышине.       Шустрые потоки ветра, лаская нежные цветы на деревьях, пролетая между щетинками молодой травы, разносили по всей округе сладкий, а вместе с тем и душистый аромат. В озере, распластавшемуся на территорию садов, плескались златобокие карпы. День шёл к своему завершению, к смерти, к самосожжению на алтаре, который люди почему-то назвали горизонтом…       Заложив руки за спину, Бог Ветра задумчиво разглядывал блестящие в закатных лучах камешки под ногами. После каждого возвращения в свою обитель он непременно шёл в сад и гулял до глубокой ночи, размышляя над жизнью существа, в теле которого ходил по белому свету последние несколько десятилетий. Некоторые говорят, что Фуджин занимается ерундой и тратой времени, ведь чем может быть полезно смертное создание? Чему оно может научить за свой недолгий срок? Собственно, глуп тот, кто считает, что Бог может тратить время. Оно не властно над ним. Оно для него не существует: не морщит кожу, не вырывает волосы, не расшатывает суставы и зубы. Что есть один, скажем, человеческий век для Бога? Нечто неощутимое, непонятное состояние, десятки тысяч дней и ночей, ушедшие куда-то далеко, ускользнувшие, словно песок сквозь пальцы. Это пшик, вздох и короткий вздор, который закончился, не успев начаться. Нет, Бог не понимает, что такое время.       Рейден говорит, что время — это возможность сделать что-то для кого-то. Да, он не отрицает наличие времени среди божеств, также сверяется с часами, и, глядя на солнце, может определить который сейчас час, но Фуджин уверен, что брат освоил все эти тонкости счёта секунд и минут, чтобы общаться с теми, кто чуток к течению времени. А все эти споры, вспыхивающие каждый раз, когда Бог Ветра покидает дворец, чтобы попасть к Пескам времени и воплотиться в ком-нибудь, – пустое дело, попытка впихнуть нечто абстрактное в клетку объективности. Он уже давно понял, что время — это не то, в чём он бы хотел разобраться. И Фуджин отрицает его существование, находясь в своём обличии.       Бесспорно, он видел время, видел, как пересыпается и искрится магический песок, как создаётся пространство, как проклёвывается в почве зерно, как увядает цветок, но простое созерцание силы, податливо ласкающей руки Хранителя, не приведёт к пониманию и осознанию сущности этой невидимой энергии. Охраняя покой смертных, находящихся под действием разрушительной силы времени, он не мог себе представить такую несправедливость — сегодня младенец, а завтра уже глубокий старик. Поначалу скоротечность жизни людей Фуджина выводила из себя, он совершенно не понимал, почему время так сильно меняет их, забирает тех, с кем был в тесном контакте. И тогда, окончательно разозлившись, Хранитель Времени попытался остановить пески. Получилось. Но Земля, лишённая бега временной силы, обескуражила его ещё больше — всё остановилось. Он увидел ужасную картину: птицы зависли в небесах в невероятном пике, люди замерли в странных позах, вода не двигалась, огонь не горел и ветер не вился. Всё выглядело безжизненным, лишённым своей привлекательности. Только потом Фуджин понял, что останавливать Пески Времени было наиглупейшей затеей. После этого Бог Ветра пришёл к мысли о жизни среди смертных.       Ему хотелось проверить силу времени на себе. И он её познал, прожив тысячи жизней существ разного пола, веры и расы. Тогда он понял цену дням, золото чувствительного недолговечного тела, серебро эмоций и яд скорби.       Воплотившись впервые, Фуджин допустил множество ошибок, несколько из них — грубость к хрупкой человеческой плоти, синеющей от каждого неосторожного действия, абсолютное невежество по отношению к чувствам смертных. Они – существа, которым дан хорошо если век, должны успеть многое, по этой причине люди возносят на вершину чувства и связи.       Первую свою жизнь Фуджин провёл не самым лучшим образом — оставил тело несчастного аскета, живущего на краю деревни в шалаше. Это случилось по весьма банальной причине: созданий, живущих бок о бок с тем, в ком он воплотился, отталкивал «божественный» нрав, который Хранитель Времени не скрывал.       Одна из сложных задач – привыкнуть к хрупкой плоти. А вот испытывать её, изучать — Фуджину понравилось. Смертные чувствуют иначе, ярче. А если ко всему прочему присоединятся и другие смертные, то…       Проще сказать, Богу Ветра понравились развлечения «бабочек-однодневок», начиная от азартных игр в кругу ровесников, заканчивая оргиями.       Следующую из жизней он прожил в теле женщины. Поначалу Фуджин не решался на такой… опасный шаг. Будучи мужчиной, он совершенно не понимал, а вместе с тем и не представлял, что ему придётся ощутить, «родившись» женщиной. Но нужно сказать, что Бог Ветра, вернувшись, был потрясён. Он не мог предположить, что женщиной быть настолько трудно.       До лет тринадцати Фуджин чувствовал себя отлично, но затем в теле начали происходить изменения, которые сначала вызвали у него панику, интерес, потом обиду и вновь вспышку любопытства. Хранитель совершенно не знал, как вести себя, будучи девицей, а уж тем более воспринимать себя таким. Там, где раньше было плоско, стало округло, мягко и до безумия непривычно.       Мужское начало брало верх и Фуджин в теле молодой девчонки без всякого зазрения совести исследовал себя: дотрагивался, трогал упругие груди, отмечая про себя ощущения и места, где приятнее, касался промежности, узнав кое-что новое о чувствах и ласке.       В женском теле хорошо, но до поры до времени. Блаженство закончилось именно тогда, когда Бог проснулся среди ночи, ощутив странную влажность между ног. Совершенно не понимая того, что происходит, он нервно сунул руку, а потом пытался во тьме понять, что не так. Бог щурился, вглядывался во мрак, разбавленный лунным сиянием, и не мог увидеть, что именно влажно поблёскивало на тонких пальцах. Он вскочил с постели и подбежал к огню, зажёг лучину и стал разглядывать руки ещё с большим недоумением, ощущая, как страх мерзким червём ползает по темечку. То была кровь. Откуда она? Почему? Долгое время Хранитель не мог понять природу регулярно открывающегося кровотечения, а в особенности болей в животе, больше похожих на рези после удара ядовитыми лапками Ди’воры. Он считал себя больным (ему уже приходилось жить в теле больного человека), ненормальным, а в моменты, когда хрупкое девичье тело прошибала судорога, думал, что умирает. В такие моменты Бог Ветра беспомощно лежал на тюфяке и думал о всех знакомых и незнакомых женщинах из своего божественного существования. Неужели каждая из них испытывает подобные мучения? Неужто он на всю эту жизнь обречён на ношение тряпичного колтуна между ног?       Эта жизнь была кошмаром наяву, о котором после смерти тела женщины Фуджин рассказывал Рейдену. К его словам старший брат отнёсся скептически, правда, немного скривился на истории, где Хранитель поведал о сарае, куда его, то есть её, затащили деревенские парни и надругались. И снова была боль — физическая, моральная. Он испытал весь спектр болей.       Оказавшись во второй раз в женском теле, Фуджин вёл себя иначе, стал сильнее и выносливее. Эти старания и работа над прошлыми ошибками, допущенными по причине незнания, привели к положительному результату и он прожил достойно, не сказать, что в своё удовольствие, но всё же это был успех. Тогда он для себя открыл, что быть женщиной не так уж и плохо, если жить с толком. Но было кое-что, с чем он не мог сначала свыкнуться — внимание противоположного пола. Полученный в предыдущей жизни опыт — отвратителен, однако в этот раз всё было иначе.       Так случилось, что Фуджин стал объектом ухаживаний кудрявого брюнета с забавным веснушчатым лицом. Когда эта встреча произошла, возникла некая вспышка. Что-то сжалось и перевернулось внутри девушки, в чьём теле воплотился Бог Ветра, и эти однобокие чувства стали… взаимными. Он позволил любить себя и полюбил сам. И ту ночь – странную, тёмную, ненормальную, романтичную – Фуджин вспоминал ещё долго. Время от времени ему нравилось вспоминать эпизод из той жизни. Он прокручивал в голове воспоминания о прикосновениях, мягкости волос своего партнёра, о голосе, тяжести его тела, сорванных и каких-то по-детски неловких и по-взрослому горячих поцелуях, а также о хрусте сена…       Именно тогда началось осознание Богом простых чувств смертных. Он узнал, что такое привязанность, дружба, любовь… Любви его научил тот самый молодой человек, который провёл рядом с ним, вернее с ней, всю жизнь, пока не увял, подобно прекрасному бутону ириса.       Позже Бог открыл для себя, что любовь бывает разной — материнской, отцовской, братской, сестринской, пошлой, целомудренной и даже какой-то неправильной, но не менее притягательной. Фуджин любил всех, не стесняясь этого чувства, не боясь порицания за контакт с женщиной или мужчиной. Для него все равны и по-своему прекрасны.       Он понял смертных и признал их превосходство перед Богами, которые, подобно инструменту, живут до тех пор, пока их окончательно не изломают, не уничтожат, обратив в пепел. Они, бабочки-однодневки, умещают в свою короткую жизнь столько, сколько не сделало ни одно Божество за всю свою бездонную пропасть столетий. Люди чувствуют иначе, нежели те же самые невосприимчивые, как загрубевшая мозоль на пятке, Боги. Не зря повелителям стихий и покровителям ремёсел ставят каменных истуканов. Холодный, грубый, нечувствительный камень — есть прямое отражение Бога. Ему воздают почести, жертвы, щедро поливают кровью и вином алтари, чтобы что-то получить – дождь или солнечную погоду, попутного ветра, и он дарует, даёт, раздражившись. А ведь ему не нужны набитые сочным туком лошадиные и бычьи бёдра, не нужно вина, Богу хотелось бы другого, того, что он сам не может дать — чувств. Он может их возбудить в ком-то, а вот взять и почувствовать — никогда. Правда, если Бог захочет, он может им научиться. Однако, не будет ли это самообманом? Впрочем, обмануться для чего-то хорошего можно. В этом нет ничего зазорного. Куча маленьких добродетелей покроют одно большое прегрешение.       Кого-то восхищает бессердечность, хладнокровие и полное равнодушие, но Фуджин просто ненавидел тех демонов, которые портили людей. Он справлялся с бесчувственностью, уничтожал в себе божественную апатию. И его труд был вознаграждён. Он стал живым по-настоящему. И теперь Хранитель стремился научить чувствам другого Бога, заносчивого, грубого и острого, как изгибы молнии, – повелителя ненастья Рейдена.

***

      Улыбнувшись своим мыслям, Фуджин пожал плечами – ответил то ли ветру, который вился у него в белых, как молоко, волосах, то ли своему внутреннему собеседнику. Затем Бог нырнул в арку. Выложенная разноцветными гладкими камешками тропка бежала аккурат вокруг озера, в которое смотрелись персиковые небеса. Хранитель свернул в сторону, осторожно ступил на молодую траву, пригнулся, чтобы пройти под пышно цветущей веткой. Из-за движения коса, которая покоилась на его спине, соскользнула и мазнула Бога Ветра по бедру, а потом коснулась земли. Несколько розовых лепестков прицепилось к кисточке.       За малахитовыми кустарниками серебристо пел ручеёк. Фуджин шёл к нему, к своему любимому месту в саду — к старой иве. Блондин проскользнул между кустами, сделал несколько мягких бесшумных шагов и опустился возле узловатых корней. Затем уселся поудобнее, согнув одну ногу в колене. Закрыл глаза, выпрямил спину.       Гармония. Пел ручей и нежно курлыкали журавли. Ветерок приносил сладкий персиковый аромат. Фуджину это нравилось, и он улыбнулся, глубоко вдохнув.       Переливаясь и сверкая, бежала вода из замшелых камней, она издавала звонкий, услаждающий слух звук.       Фуджин бросил взгляд на ивовый ствол и прижался затылком к стволу. Тугая коса уперлась Богу в спину, из-за чего тот немного скривился и отпрянул от ивы. Положив косу на правое плечо, Хранитель вновь облокотился на ствол, закрыл глаза.       Любое перерождение требовало много сил, но больше всего его изматывала смерть, агония тела перед ней. В мире людей ему часто приходилось слышать: «Я устал от этой жизни». Да, жизнь трудна, требует выносливости и упорства, это верно. Но самое тяжёлое – это увядание. Оно изнурительно. Даже для Бога, для бессмертного духа, живущего в мясе и костях. Долгое время Фуджин не мог понять, почему отмирание физической оболочки настолько болезненно, но потом догадался — ожесточённое сопротивление тела. Жизнь, привыкшая к постоянной борьбе, сражается до конца, противостоит мерзким когтям смерти так яростно, что причиняет сама себе боль. Её нрав настолько горяч, что поднимает температуру, сворачивает внутренние соки и, как бы это иронично не звучало, приносит гибель. Поняв это, Бог Ветра изменил свои взгляды на смерть как о процессе в целом. Отныне смерть для него — это саморазрушительная борьба жизни за жизнь. Непонятно только одно: что это за импульс, заставляющий жизнь вдруг взбеситься? Действует он, подобно вирусу, также изнутри, непредсказуемо и никогда не угадаешь, на какой орган смерть «поставит» хроническую метку. Бог это мог контролировать, но полностью воспрепятствовать естественному — нет.       Профилактики и бережное отношение не приносили ожидаемого результата, рано или поздно природа физического тела брала своё. Он начинало умирать. И даже Фуджину, бессмертному, неизбежность конца приносила вред, хоть и незначительный. Чаще всего Бог отделывался головной болью, необъяснимой жаждой, а также ломотой во всём теле.       Журавли захлопали крыльями. Заплескался ручей.       Хранитель, тихонько вздохнув, открыл глаза и вытянул ноги.       Бледно-зелёные ивовые косы заколыхались, щекоча листочками землю. Мужчина коснулся косы, провёл по молочным волосам пальцами, подобрался к заколке и снял её. Он начал расплетать волосы. Это успокаивало, а лёгкость приносила своего рода удовольствие. Фуджину нравилось быть с распущенными волосами, правда, это добавляло ещё больших забот, ведь содержать в должном виде и красоте такую шевелюру нелёгкий труд. А Богу Ветра и так забот хватает. Однако мужчина всё-таки иногда позволял себе такую свободу.       Ветер, который срывал с деревьев розовые лепестки, кружил их в танце, а потом, наигравшись, бросал на траву, на одежду и волосы Фуджина.       Стрекотали цикады.       На сад упала сумеречная вуаль, она окутывала мистическим туманом всё вокруг. При этом день умирал тихо и прекрасно, подобно деве, уколовшейся ядовитым шипом.       Журавли, крикнув, захлопали крыльями и побежали по воде, а затем, ударив лапками по круглым листам кувшинок, поднялись в воздух.       Солнце сгинуло за горизонтом. Потянуло прохладой, а из дворца – благовониями.       Ещё мгновение и стало тихо, будто всё разом глубоко вздохнуло и умолкло.       Но вдруг где-то вдалеке захрустел песок на дорожке, затем вдруг затрепетали кусты и заругались цикады. Фуджин насторожился, но потом, когда услышал запах озона, успокоился и продолжил расплетать косу, наблюдая за ручьём.       Ивовые ветви раздвинулись. — Уже вернулся? — спросил Рейден бесцветно.       Оторвавшись от поблёскивающих струек ручья, Хранитель посмотрел в сторону брата. Ивовые ветки размывали образ брата, делая его похожим на рябую мозаику.       На Рейдене было серое кимоно с длинными рукавами, что, собственно, уже является странностью для этого позднего вечера. Дело в том, что повелитель молний придерживался прежней одежды, той, в которой можно сразу же, очертя голову, броситься в бой.       После того, как Рейден стал наместником Хранителя Времени, он, кажется, нашёл в этой должности себя. Он даже отпустил волосы и стал чаще молиться. Теперь Рейден стал воплощением размеренности, жёсткого рационализма, наставничества, ворчливости. И соединяло в себе это всё его серое и пахнущее благовониями кимоно.       С теми авантюрами, которые Бог Грома раньше устраивал, находясь во власти амулета Шиннока, было покончено. Стало лучше и спокойнее. Правда, признавался себе повелитель Ветра, брат, заменявший ему отца, наставника, сподвижника и друга, брал своё по принципу старшинства. А Фуджин по-спаниельски уступал и подчинялся, следуя какому-то странному инстинкту младшего брата. Впрочем, громовержец не наглел и знал своё место, не роптал перед младшим, но и не давал повода расслабляться. Наэлектризованное железо, время от времени звучавшее в голосе Рейдена, никуда не делось. А оно и к лучшему. Боги неидеальны, и не должны быть таковыми. — Да, — коротко посмотрев на брата, произнёс Фуджин, продолжая поглаживать пряди. — Я видел, как в храме затрепыхалось пламя. Оно едва не потухло, — сделав шаг вперёд и смягчившись, продолжил громовержец. — Ветер ещё никогда не был таким озорным. А ты, мне кажется, задержался среди смертных.       Что значит «задержался»? Семьдесят два года — это разве долго? Безусловно, и десять, и два дня могут показаться вечностью, если сделать простое — ждать. Но ждать по-особому – дотошно и скрупулёзно отсчитывать секунды и пересыпающиеся песчинки в часах. Рейден ждал его возвращения? С чего бы это?       По лицу Фуджина проползла едва заметная тень улыбки. Общение с людьми сделало его более эмоциональным и восприимчивым к словам, особенно к тем, которые произносил брат. — Нисколько, я пробыл там, сколько было отпущено… — распустив большую часть косы, ответил Хранитель.       Разговор не шёл. Рейден выглядел взволнованным. Длинные рукава его кимоно немного покачивались, несмотря на спрятавшийся в кронах ветер. Сидевшие в траве и на ветках цикады затрещали громче прежнего. В озере резвились карпы.       Громовержец топтался на месте в прямом и переносном смысле, а что уж его так сильно беспокоило – та ещё загадка. По своей божественной естественности, как бы странно это не звучало, Рейден запирал все переживания в себе, из-за чего может сложиться впечатление, что он невозмутим и холоден. Однако существу с тихим нравом такая буйная стихия как молния не позволила бы овладеть собой. На самом деле Рейден дикий, вспыльчивый, резкий и до неприличия громкий. Фуджин всегда знал: если в общении наступила духота, а взгляд Рейдена почернел, то жди огня, брызгов искр и вспышек. Именно этот «зной» и почувствовал Бог Ветра. Ещё совсем немного и Рейдана прорвёт на что-нибудь, если вновь не сдержится.       Нет, подумал Бог Ветра, хватит бесполезных туч, которые не несут в себе ничего, кроме видимости.       Фуджин больше не желал испытывать ни себя, ни красноречие брата, кивнул головой, позвав Бога Грома присесть рядом. Шурша халатом и обувью, мужчина снял шляпу и опустился на мягкую траву возле торчащих корней ивы. Он сел, приняв зажатую, закрытую позу. Воздух буквально наэлектризовался, причём настолько, что Фуджин ощутил лёгкое покалывание, а главное — увидел, как шевельнулись волосы на плече.       А ручей всё журчал.       Скрывая свою обеспокоенность состоянием брата, Хранитель закончил с расплетанием, а затем ловким движением откинул волосы назад и, опустив голову, посмотрел на Рейдена. Он ждал, когда тот заговорит первым. Руки Бога Ветра, которые лежали не земле, «кусало» электричество. Скоро, совсем скоро блеснёт молния.       Ивовые ветви качнулись и ветер пригнал розовые лепестки – уронил их на шляпу повелителя грома.       Небо уже покрылось мурашками звёзд, а из мягких пурпурных облачков выплыл тонкий месяц.       Рейден смотрел в одну точку и почти не дышал. — Знаешь, — вдруг заговорил он, — мне приснилось, будто Пески Времени в моей власти.       Хранитель, шевельнув ногой, взглянул на брата. Молочный локон, выбившийся из общей копны волос, упал Фуджину на лицо. — Я… тут же занялся исправлением всего того, что считал нужным, — продолжал Рейден. — Занялся охраной Земного царства, навёл порядок и внёс гармонию во все миры, став единоличным правителем всего сущего. Власть льстила моему высокомерию, которое, наверное, сидит во мне с самого перерождения и по-прежнему ждёт своего часа.       Лицо повелителя ненастья стало серьёзным, черты погрубели. Электричество хоть и прошивало землю, но гораздо слабее, чем прежде. Видимо, с каждым словом Рейдену становилось легче. Но Фуджин, настороженно вслушиваясь в его речь, не мог понять, к чему он клонит.       Создавая свою эру, Хранитель, чтобы быть честным с собой, сильно не вмешивался в сознание брата, что, к слову, было риском. Он понимал: чисто белых и чисто чёрных тонов не бывает. В Рейдене могло остаться зерно тьмы, которое, если дать ему волю, проклюнется. И дело тут не в амулете Шиннока, а в самом Боге. Ведь гроза — это далеко не положительное явление, а ослепительный миг, несущий смерть в огне. Как и ветер... и он может быть смертоносным. — Вольный распоряжаться жизнями, я вскоре ослеп. И когда обстоятельства требовали нового подхода, я же, наступив на горло современной справедливости, руководствовался прошлым, потому что считал, что так правильнее, — Рейден опустил глаза, а после недолгого молчания вновь заговорил. — Своими руками, своим разумом, не способным понять изменчивость природы, я создал тиранию. А самое чудовищное — то, что мне не у кого было спросить совета. Некому было меня остановить и сказать, что я делаю не так.       Бог Грома прервался, выдержал значительную паузу, а после, подняв глаза на брата, всё это время глядевшего на него, произнёс: — В моей эре не было тебя, Фуджин. Я умышленно забыл о тебе, посчитав, что власть над временем и миром должна быть сконцентрирована в руках только одного правителя. — Это всего лишь сон, не вижу в этом повод для беспокойства, — сохраняя спокойствие и даже какое-то легкомысленное равнодушие, ответил младший. — Нет, Фуджин! — повысив голос, сказал Рейден, а после перенёс весь вес на бедро, чтобы стать ближе к своему собеседнику. — Сны — это не шутка, а отражение всего того, что у нас внутри. Я увидел свой эгоизм. К тому же ты знаешь, что у меня часто бывают видения. — Не забивай голову. Звёзды, отражающиеся в озере, не те звёзды, что мы видим в небе, — посмотрев между ивовых ветвей, ответил Хранитель.       Рейден замолчал, отвёл взгляд.       Какие же они всё-таки разные. Отсюда и частые конфликты на пустом месте. Если старший что-то утверждает, основываясь на своём опыте, то младший обязательно опровергнет. Но в то же время Гроза без Ветра не обходится. Они могут существовать по отдельности, однако вместе эти две стихии создают страшную бурю, от которой нет спасения.       Ночь окрасила персиковые деревья в светло-сиреневый цвет. Маленькая красавица, натянув на плечи плащ-невидимку, гуляла по саду и нежно касалась струн лиры, снятой с небес. Фуджин прислушивался к ней. — Я счастлив, зная, что мир в твоих руках, — почти шёпотом сказал Рейден.       Это не было похоже на того Бога Грома, которого Фуджин знал. Неотёсанность вкупе с неспособностью к красноречию, произвело на младшего впечатление. Слова, в сущности своей означающие: «Из тебя вышел хороший Хранитель», несли не только похвалу, но чувства. Именно ним повелитель Ветра и пытался научить своего брата. И он искренне радовался своему и его достижению.       Фуджин пошевелился, встал на колени и быстро переместился к брату, чтобы обнять его правой рукой. Положив подбородок на сильное плечо брата, Бог Ветра прижался к Рейдену. От серого кимоно сильно пахло благовониями. — В наших, — шепнул Бог Ветра.       Старший брат коснулся спины Хранителя и несколько раз провёл ладонью по его платиновым прядям, наслаждаясь их мягкостью. Рейден любил волосы Фуджина. И Бог Ветра об этом догадывался. — Так делают смертные? — спросил Рейден.       Вдруг Фуджин почувствовал себя неловко и отпрянул, положив обе руки на плечи повелителя Грома. Этот миг, молчаливый сад и взгляд Рейдена напомнил Хранителю эпизод из одной давно прожитой жизни. Стыдливо опустив глаза, а потом тут же подняв их на брата, Фуджин прикусил губу. — И не только так.       Ивовые ветви колыхнулись. На землю вновь упало несколько лепестков.       Рейден положил вторую руку на спину Фуджина, едва нажал кончиками пальцев ему на позвоночник, а потом спустился ниже. Он почти перешёл черту. — Мы братья, Рейден, — с улыбкой на губах произнёс Хранитель. — Прекрати, — зазвенело наэлектризованное железо.       Бог Грома явно отринул рационализм. Ему хотелось действовать, а лучше – вцепиться в плечи брата и уронить его на лопатки, чтобы... Рейден не знал, что он бы хотел сделать с Фуджином.       Рейден решил подняться, но Бог Ветра тут же схватил его за рукав, нажал на плечи, чтобы он остался на том же месте. Где-то в глубине души Фуджин не хотел того, к чему ведёт брат. Он боялся последствий. Вдруг это будет большой ошибкой?       Но повелитель ненастья не сдавался – он всё-таки поднялся на ноги. Рывок был такой силы, что её хватило, чтобы поднять и Фуджина.       Встав на ноги, Хранитель шумно выдохнул, ещё крепче сжал кимоно брата и упёрся лбом в лоб Рейдена. Запах дворцовых благовоний сводил его с ума. — Покажи мне, что делают смертные, — произнёс Рейден.       Фуджин посмотрел на брата, в его глаза, вернее на пламя, которое устроило в них пляску. Оно завораживало, словно вспышка света посреди тёмной и бесшумной ночи.       Фуджин нервно сглотнул. Он чувствовал возбуждение, но пытался не поддаваться ему. «Так нельзя», — думал он.       Можно.       Нельзя.       Хочется.       Не надо этого делать.       Рейден стоял неподвижно, потому что ждал первого шага от брата. Мальчик должен доказать, что он всё-таки способен на смелые поступки.       По спине повелителя Ветра пробежала стайка мурашек.       Хочется сильно...       Наконец, Фуджин отпустил серое кимоно. Можно. Брат. Нельзя. Небесное пламя манит.       Видят Старшие Боги, они не ошиблись, избрав его Хранителем.       И Фуджин решился. Он склонил голову, подхватил лицо Рейдена за нижнюю челюсть и коснулся его губ. Это поцелуй был похож на прыжок с высоты. Такой же отчаянный.       Бог Грома крепче сжал одежду своего брата и дёрнулся вперёд. И зря. Они стукнулись зубами. Шумно выдохнув через нос, по-прежнему ощущая где-то в мозгу звук соприкосновения, Рейден вцепился в спину Фуджина. Это было лишнее. Поэтому Хранитель вздрогнул и отстранился. Этим движением он охладило пыл громовержца. – Не надо так, – осёк его Фуджин. – Ласковее...       Повелитель Ветра не был уверен, что брат услышал его и понял, как надо делать, поэтому показал на собственном примере. И это сработало, но только лишь на какое-то время. Рейдену не хватало огня – хватал Фуджина то за бёдра, то впивался ногтями в его плечи. — Низвергни меня Старшие Боги… — тихонько ругался Рейден, когда он шарил по спине брата, чтобы отстегнуть его пояс.       Нажав на грудь повелителя Грома, Фуджин отодвинулся, коснулся нетерпеливых рук мужчины, отвёл их от себя, а после сделал замысловатое движение пальцами воздухе. Словно ожив, белая одежда увеличилась в размере и упорхнула. Лёгкий поток воздуха, поднявший вместе с поблёскивающим поясом несколько персиковых лепестков, осторожно сложил всё у корней ивы. — Быть Богом Ветра не так уж и плохо… — улыбнулся он.       Без магии он бы потратил целую вечность на распутывание всех ремней и узелков, которые держали пояс и укороченные шаровары. Красота практичности неровня.       Другое дело кимоно, в котором пришёл в сад громовержец. Фуджин быстренько развязал несколько шёлковых лент и распахнул халат. Какое же было его удивление, когда он обнаружил, что Рейден абсолютно наг. Хранитель покосился на брата. — Я собирался идти в постель, — оправдался громовержец. — Но пошёл в сад, — приподняв белёсые брови проговорил Фуджин, спуская с кряжистых плеч шуршащую ткань.       Рейден молчал. — Ты стал крепче, — вдруг сказал громовержец, проведя указательным пальцем по большой грудной мышце Фуджина. — Намного. Не помню, чтобы передняя зубчатая была настолько выразительной.       Бог Ветра не обратил на его слова внимание. И пока старший брат рассматривал мускулистое тело младшего, Фуджин положил руку на плечи Рейдена и мягко уронил его на траву, на скомканный халат, предательски холодивший спину мужчине. Длинные волосы Фуджина соскользнули вниз — часть повисла на плечах, другая — бесшумно укрыла землю. — Иди ко мне, — поглаживая рельефные руки Фуджина, прошептал Рейден, — до рассвета не так много.       Повелитель Ветра опустился на локти. — Целая Вечность, — сказал он с улыбкой, а затем мягко коснулся губами тонких губ брата.       Персик ронял лепестки. Отпущенный на свободу ветер игрался с ними, кружа и подбрасывая брызги ароматных розовых капель в ночное небо.       Руки громовержца поползли вдоль позвоночника Фуджина тёплой улиткой – они не надолго останавливались на пояснице и возвращались к напряжённым плечам. Хранитель всем телом опустился на брата и шевельнул лопатками. – Погладь меня по щеке, – попросил повелитель Ветра. Рейден исполнил его просьбу: он мягко провёл кончиками пальцев по лицу брата, а затем коснулся большим пальцем его припухших губ. Он совершенно не понимал, что делал. Он слепо повиновался. И когда Бог Ветра приоткрыл рот и коснулся влажным языком подушечки пальца громовержца, а после обхватил его губами, Рейден громко и с каким-то полустоном выдохнул.       Бог Грома согнул ноги в коленях и сжал ими бёдра Фуджина. Землю прошил слабый электрический импульс.       Почувствовав тесноту, Хранитель поднялся. Его крепкая грудь часто поднималась и опадала. Рейден вслед за ним поднялся на локтях. — Встань на колени, — он убрал локон с лица, — да, ноги по шире.       Фуджин подобрался ближе к Богу Грома, завёл руку за его спину, потом мазнул пальцами по крестцу и обхватил ладонью упругую ягодицу. Рейден уткнулся в плечо брата. Он чувствовал, как под его кожей бегут жизненные соки, вдыхал мускус и аромат цветущих персиков.       Обласкав промежность, Хранитель Времени переместил руку, обхватил пальцами упиравшийся ему в живот член громовержца. Рейден вцепился в плечо брата, он начал причитать, поминая всуе Старших Богов. И чем чаще и ритмичнее скользила рука Фуджина по напряжённому стволу, тем больше повелитель ненастья вспоминал о Старших Богах. — Фуджин… — прибавилось к «Старшим Богам». — Тише, — поцеловав его в темечко, шепнул младший.       Старшие Боги! Фуджин!       Персик заплакал лепестками.       Говорят, что в эту весеннюю ночь впервые после зимы в небесах сверкнула молния.       За несколько мгновений до рассвета божества, укрывшись серым кимоно, безмятежно дремали у корней старой ивы. Лёгкий шёлк не грел. Они согревали себя сами, своими объятиями. Прижались нетленными телами, подобно смертным.       В тихую заводь вернулись журавли, захлопали крыльями и хрипло закричали. Рейден пошевелился, резко оторвав голову от груди Фуджина. Он окинул нечётким взглядом кусты, а потом вновь бессильно опал. Каждая попытка проснуться заканчивалась одним и тем же. Хранитель, видя мучения измотанного по его же милости старшего брата, поднимал руку и в сложном жесте махал в сторону горизонта, натягивая на краснеющую полоску звёздное покрывало.       Сдерживать рассвет повелитель Ветра и Времени мог хоть вечность, но только не биологические часы учеников громовержца.       Обязанности — это то, что объединяет богов и простых смертных. Ночи созданы смертными для любви, а дни – Богами, чтобы исполнять то, что предначертано.