Косточка

      Дождь шел почти всю неделю. Капал, лил, моросил. Деревья то радостно шушукались, рассчитывая на новые платья, то тревожно посматривали на серое небо, опасаясь остаться вовсе голыми. Так и похвастаться некогда, облетишь, успевай только пустые гнезда ронять. Нарожавшие сдуру и жаркого лета яблони и вовсе горестно клонились, накидав спелых плодов себе под ноги.       Ветер умаялся играть и летать, изорвал последнюю рубаху и теперь радостно полоскал дырявыми рукавами, пропуская сквозь них и пальцы гроздья ягод и листвы. Последние судорожно доцветавшие яркие осенние цветы цеплялись за его косу, рассыпаясь лепестками.       Свирель Дождя играла грустную песню, роняла капли. Долговязый с прозрачными мокрыми глазами шагал по лужам, улыбался затаенно, поглядывая на зеркальные потемневшие глубиной водоемы. Иногда он укладывался на берегу речушки, свесив распущенные волосы, и черпал ее полупрозрачную налившуюся свинцом и холодом воду. Подносил к губам, целуя.       Осень заперся в комнате на чердаке. Открыл сундук и с упоением погрузился в воспоминания, ловя тонкий дурман ностальгии. Бутылка зеленого абсента стояла на подоконнике, процеживая сквозь болотный изумруд свет. Холодная трубка дожидалась своего часа, а кисет с табаком и вовсе прятался под сброшенной курткой.       Рыжий перебирал старые игрушки, прикорнувшие под толстой крышкой, хранящей их от пыли и забвения. Старая кукла Весны. Давно позабытая. Растрепанная в зеленом платье из обрезков бархата, в покосившейся соломенной шляпке. Облезшая улыбка кривила некогда пухленькие губки. Осень приласкал курносый нос, ласково пригладил вставшую дыбом челку. Кукла уселась на пол рядышком и с любопытством принялась оглядываться полустершимися глазами.       Следом появилась деревянная лошадка. Когда-то светлая древесина потемнела, покрылась трещинами и острыми заусенцами. Искусно выгнутая шея взялась уродливым шрамом в том месте, где голова теперь держалась на клею. Потому что Лето уронил игрушку со второго этажа. Да так и забыл. Осень припрятал, склеил и долго выхаживал, теребя веревочный хвост и гриву.       От Зимы Осень хранил разбитую хрустальную снежинку. Лучи-обломки он спеленал белыми тряпочками, мстительно надерганными из рубашки сестренки. Снежинка теперь напоминала осьминога, неудачно вылезшего в зимний период. Но радостно играла на солнышке, посылая чудные блики и солнечных зайцев. Один, выудив небольшой проблеск солнца, незамедлительно стрельнул Осени в янтарный глаз и нахально уселся напротив него на стене.       Рыжий показал зайцу язык, хлебнул из стакана и пошарил под тряпками на самом дне. Потрескавшаяся коробка неохотно скрипнула единственной пружиной, приподняв крышку, что бровь выгнула. Внутри, без подложек, в облезшем нутре каталось семечко. Семя. Косточка. Осень бережно взял ее в ладонь, погрел, потер прожилки, островатый скошенный бочок.       Он нашел ее случайно. Просто на дороге. Просто в пыли. Почти мертвую. Взял, посадил. Косточка дала чудный сочный росток. Еще совсем ребенок Осень помчался хвастаться.       - Ах! - сказала Весна. - Ставь рядом с моими.       И кивнула на толпившуюся армию горшков с яркими цветами. Росток начал тянуться активнее, поглядывая на разношерстных соседей. Выращивал листочки, толкал стебель вверх. Осень прибегал ежедневно, поливал всю роту, щебетал со своим. И поздно спохватился, что Весна, уйдя в свои дела, оставила на него заботу о своем садике. Осень честно пыхтел, ухаживал, разговаривал. Порой забывая про свой росток, обиженно опустивший листки.       И только внезапно вернувшаяся Весна, закатившая истерику, что де кто-то там не в то время распустился, заставила Рыжего прийти в себя. Росток был переставлен на чердак к окну, а в комнату сестры Осень больше не заходил без особой нужды. И то сто раз думал.       Стебель тянулся ввысь, намекая на скоро цветение. Лето, которому показали красоту, открыл рот.       - Ты ж осень!       Но долго восхищался, ахал и охал. Потом заболел... и Осень вложился в то, чтобы прикрыть брата от суровой кары. Не шалил, не нагонял туч и не закрывал солнце, выращивал все согласно сезону и присматривал, чтобы зрело, цвело и колосилось. А когда Лето выздоровел.... то попросил Осень вернуться на чердак и никогда больше не трогать его "игрушки". Хвалил его старания, когда вспоминал или пробегал мимо, откровенно забывая про них, когда восхищался Березой или Ольхой. Рыжий зарекся соблюдать правила. И в каждую замену после безжалостно наводил ему, Осени, положенные порядки. Потом со смешком отпаивал братца, получившего нагоняй, и смеялся.       Зиме росток благоразумно не показали. Заиграет.       Осень спал на чердаке, приглядывал за внезапно проклюнувшимися усиками, тянувшимися во все стороны. Росток потерял зелень, став вишнево-коричневым и гибким, как виноградная лоза. В рекордные сроки он оплел все пространство чердака, замуровал потолок, оставил крошечное пятно вместо окна. И дверь. Дверь совсем исчезла, пророщенная насквозь упорными лозами. Зашелестела листами, заперлась вьюном.       Осень жил в своем красно-винном царстве. Ел, пил, спал. Отрешился от всего мира. Ему не было дел до остальной семьи. Хорошо. Тихо. Спокойно. Наедине с самим собой.       Рыжий потер косточкой нос, вдохнул ее горечь, даже лизнул и с улыбкой убрал обратно в коробку, спрятав ту в сундук. Абсент послушно побулькал, ледяная вода растворила сахар, подарив желтизну. Трубка зажглась от искры, и на чердаке запахло табачной сладостью, прелыми листьями и рябиной.       Конечно его тогда достали. Порубили лозу, открыли дверь. Весна прочла длинную лекцию о долге, Лето восхищенно ахал, какой братец талантливый и это нельзя хоронить, но поглядывал в сторону венка Березы и мялся, стремясь поскорее уйти. Зима не пришла.       Осень со всеми согласился. Сжал лозу в косточку, спрятал. И навсегда остался ехидным мальчишкой, с которым дружит Ветер и Дождь, у которого стая гончих. Он взял себе страхи и меланхолию, простуду и серый ливень. И всегдашнюю беззаботную улыбку, притаившуюся в янтарно-рыжих глазах.              Докурив, Осень прибрал сундук, свистнул, высунувшись из окна, и соскочил вниз, дернув Ветер за косу. Меланхолия на сегодня вся вышла. Пора устроить веселье. Гончие с громким лаем бросились вперед хозяина к опушке.