Перед рассветом

Дорога пролегала через всю деревню, выходила к кладбищу и вела дальше, в поле и виднеющийся вдали лес. Всадники один за другим перепрыгнули через полусваленную изгородь, пронеслись мимо покосившихся от времени крестов и вскоре очутились на открытом пространстве. Предрассветную тишину огласили несколько выстрелов, однако, пули улетели куда-то далеко, не причинив ни одному из всадников никакого вреда. На горизонте виднелась полоска леса, через который шла дорога прямиком в соседнюю станицу, но Сидор решил не рисковать, поэтому, свернув вправо, он почти на ходу спрыгнул с коня и скрылся в практически непролазной чаще. Данька понимал, что отправляться за ним глупо и небезопасно – ещё неизвестно, кто кого первым найдёт, однако, он не мог позволить себе упустить возможность поквитаться с врагом, поэтому, оставив коня у ближайшего дерева, он пробрался через поваленные ветки и вскоре исчез из виду. Сидор сперва прорывался сквозь чащу леса, стремясь уйти как можно дальше, но затем, остановившись, чтобы перевести дух, решил отомстить мальчишке, превратившему вечер их очередной победы в ночь их самого глупого поражения. А ведь он предупреждал своих не напиваться! Что там говорить, разбей бутылку горилки об голову любого из его бандитов, и они очнувшись тотчас примутся её слизывать с пола и черепков. А ловко эти чертенята их провели, нечего сказать… Надо было всё таки прихлопнуть девчонку, или всыпать хорошенько, чтобы неповадно было. Но с ней он потом разберётся, а вот брат её интересовал Сидора куда больше. Сидор помнил того ещё совсем мальчишкой, и уже тогда при виде его тонкой фигурки и больших серых глаз Сидор испытывал прилив тепла где-то внизу живота. А теперь он вырос уже, сколько ему сейчас? Пятнадцать? Должно быть, где-то так, раз он уже позволяет себе такие выходки. Ну ничего, сейчас у Сидора наконец появился шанс преподать мальчишке урок послушания, и не воспользоваться им он не мог, поэтому, развернувшись, тот крадучись направился в обратную сторону. Данька тем временем неслышно продвигался по лесу, прислушиваясь к каждому шороху, держа в руке наган со взведённым бойком. Тёмный и густой лес молчал. Не было слышно ни птиц, ни шелеста ветра – украинские ночи всегда отличались своей тишиной и спокойствием. Вдруг сзади раздался резкий хруст веток и, обернувшись, Данька увидел фигуру казака, выскочившую из зарослей. До выстрела оставалась секунда, но Сидор успел схватить мальчишку за руку и резко выкрутил её, заставляя того выронить оружие. Всё ещё держа мальчика, Сидор носком сапогу пнул наган, отчего тот скрылся в переплетении веток: - Не рановато тебе в такие игрушки играть? – выдохнул Сидор прямо в ухо мальчишке, но тот сумел вырваться и через секунду двое сцепились не на шутку, падая на холодную землю, сплошь изрезанную корнями деревьев. Борьба продолжалась недолго, и вскоре Сидору удалось подмять мальчишку под себя и усесться на него сверху, крепко держа ему руки. Данька не оставлял попыток освободиться, хотя каждое движения вызывало резкую боль в спине, от которой на глаза чуть ли не наворачивались слёзы. Сидор какое-то время наблюдал за попытками мальчишки сбросить его, но спустя пару минут ему это надоело, и он резко выкрутил тому запястье, заставляя его замереть и закусить губу от боли. Взгляды встретились. Сидор спокойно, с видом победителя смотрел на Даньку. Тот в ответ смотрел на казака, и в его взгляде смешались и ненависть, и боль, и презрение, и страх, который Сидор так давно мечтал увидеть. - Неужто ты всерьёз думаешь, что сможешь меня победить, а, щусёнок? – даже в темноте было видно, как довольно усмехнулся казак. Данька продолжал молча смотреть на него, а Сидор в ответ разглядывал мальчишку. Растрепавшиеся светлые волосы, как нимб, обрамляли бледное лицо Даньки. Сидор чувствовал, как часто бьётся сердце мальчишки, и слышал его неровное дыхание. Ему сейчас больно и страшно, но Сидор не собирался проявлять милосердия. Напротив, ему хотелось заставить того кричать от боли, умолять казака отпустить его и выпрашивать прощения за все те неприятности, что тот ему доставил. Сидор был настроен решительно, как никогда, ведь в прошлый раз ему так и не удалось добиться ни криков, ни просьбы его отпустить. «Ну ничего, в этот раз ты так легко не уйдёшь» - подумал Сидор. Данька, выбившись из сил, всё ещё делал слабые попытки освободиться, отчего казак почувствовал напряжение внизу живота. Идея мести родилась сама собой, и Данька, увидев, как загорелись глаза Сидора, испуганно замер. Удерживая руки мальчишки над головой, Сидор наклонился к нему и прошептал: - Смотри как нам повезло! Ни твоего папаши-командира, ни дружков, артиста и того нет. Как думаешь, скоро тебя хватятся? Впрочем, коли и хватятся, так им тебя по лесу до заката искать. Данька молчал, стараясь выровнять дыхание, но удавалось с трудом. Сердце колотилось как бешенное – от погони, от недавней борьбы, но больше всего от страха перед тем неизвестным, о чём он постепенно догадывался, но от чего становилось лишь страшнее. Вырваться сил уже не осталось, а спину, казалось, при каждом даже незначительном движении пронзали тысячи ножей. Рубашка постепенно промокала от крови из вновь открывшихся рубцов, и Данька чувствовал, что вот-вот начнёт дрожать - не столько от страха, сколько от холода остывшей за ночь земли. Сидор уже хотел было развернуть Даньку и взять безо всяких прелюдий, как вдруг понял что не может. Он и сам не понимал, почему медлит, даже злился на себя – казалось бы, вот она, добыча, за которой он так долго гонялся, о которой так долго мечтал. Ситуация складывается идеальная – вокруг ни души, до станицы скакать и скакать, да и Данька в этот раз от него никуда не денется. Но всё же что-то внутри останавливало Сидора, отчего он и сердился на себя самого. Перед глазами так не к месту всплыли картины из прошлого – Сидор вспомнил времена, когда Данька был ещё совсем мальчонкой, щуплым, растрепанным, в великоватой заношенной рубахе, но всегда улыбающимся, смеющимся, с горящими серыми глазами, которые с нескрываемым интересом и восхищением смотрели на Сидора, молодого и красивого сотника, по которому неровно вздыхали все казачки и станичницы. Самому Сидору же до них не было никакого дела, но зато, каждый раз приезжая в Збруевку, его взгляд помимо воли выхватывал из толпы резвящихся в придорожной пыли детей светло-русую макушку мальчишки. Воспоминания, так некстати появившиеся, никак не хотели покидать Сидора. Он вспомнил, что с момента гибели командира он ни разу не видел, как Данька улыбается, а во взгляде его, обращённом на сотника, не осталось ничего от былого восхищения, зато добавились куда более взрослые нотки ненависти, обиды и разочарования. Сидор посмотрел на затихшего Даньку – к испугу в глазах того добавилась некая усталость, как бы просящая не затягивать и приступать уже к чему бы то ни было. Но все же Сидор слишком хорошо знал щусёнка, чтобы подумать, что тот смирился со своим положением. Нет, в его лице Сидор все ещё мог прочитать хоть и слабую, но надежду на то, что сотник передумает. Вот чертёнок же! Уловил видать перемену в Сидоре, понял, что просто так тот затягивать бы не стал, и на жалость давит. Попросить отпустить он в жизнь не попросит – гордостью он весь в отца пошел, а глазами хлопает почище сестры. И ведь знает, что на сотника это ох как действует, а если и не знает, то догадывается. Помимо воли к Сидору вернулись мысли о том, что если он сейчас доведёт дело до конца, то мальчишка уже точно никогда не улыбнётся, не то что ему, а вообще никому. И доверять всем перестанет, в себе закроется. «Загубишь жизнь парню, Сидор. Нашёл себе игрушку, с детьми воевать. Ты ж не проучить его хочешь, а себя удовлетворить, свои желания. Сам-то потом как жить будешь?» - внутренний голос разошёлся ни на шутку, и все никак не хотел затыкаться. Ярость снова закипела в груди Сидора, но в этот раз на себя, за то, что он уже точно знал, что отпустит парнишку. Не желая сдаваться так просто, Сидор наотмашь ударил Даньку по лицу. Удар у сотника даже ладонью был тяжелый, и Сидор с удовлетворением отметил, как мотнулась в сторону голова мальчишки, как эмоции страха и ненависти проснулись в нем с новой силой. Сидор привстал, и у Даньки на секунду потемнело в глазах от ужаса – если и была в нём какая-то надежда, что все обойдётся, то теперь она испарилась полностью. Страх мешал думать, поэтому Данька плохо понимал, что происходит, почему Сидор окончательно встал и ничего не делает, и пришёл в себя лишь тогда, когда сам оказался поднятым на ноги, а Сидор стоял напротив, наставляя на него маузер. - У тебя минута, чтобы исчезнуть отсюда на все четыре стороны. Сунешься ещё раз – пожалеешь, что родился. Данька окончательно пришёл в себя и даже нашёл в себе силы спросить: - С чего такое благородство? - Не твоего ума дело. Я бы на твоём месте не нарывался. Сам потом прибежишь. - Да пошёл ты, - отозвался Данька, вытирая кровь с разбитой губы, но Сидор заметил, что в голосе его уже не было той ненависти. Данька понял, что это возможно первый и единственный раз в жизни, когда Сидор проявляет какое-то подобие снисхождения, и не воспользоваться этим будет очень и очень глупо, поэтому он развернулся и зашагал из чащи, испытывая облегчение, что все позади, легкое недовольство собой и… разочарование? Что бы это ни было, Данька тут же прогнал эту мысль от себя подальше – конечно он рад что все обошлось. Но убедить себя в том, что он всё так же ненавидит Сидора, оказалось гораздо сложнее. А Сидор стоял, глядя на кусты, за которыми скрылся Данька, и на восходящее меж стволов солнце, и улыбался, сам не зная чему.