***
— Как же интересно получается, я абсолютно уверен, что это он! Наш герой сказал мне об этом сам! Я увидел на лбу мальчишки знаменитый шрам-молнию и молниеносно обратился к нему с вопросом, как его зовут, — рассказчик остался доволен каламбуром и задорно похлопал себя по животу. — Я получил ответ — Гарри! Естественно, я не стал докучать ему расспросами: не сомневаюсь, его постоянно этим донимают, да и вид у него был болезненный. Я имею мысль, что молодой человек нездоров! — с удовольствием от того, что всеобщее внимание приковано к нему, рассказывал толстяк. Фред ожидал, что одна из дам, вид у которых был крайне заинтересованный, спросит, где это произошло, но его надежды не оправдались. Когда толстяк, пошатываясь, отошел от компании, Лестрейндж сам спросил, где тот видел Поттера и получил в ответ нечто неразборчивое и название городка: Литлл Уинкинг. Все уже изрядно выпили, и тема вскоре переключилась на недавно почившую тетку Сисилию, близкую родственницу хозяйки дома, оставившую огромное состояние молодому любовнику. Какой же неслыханный скандал! Поттер был Лестрейнджу интересен, как и многим. Скорее не он сам, как человек, а то невероятное событие, произошедшее девять лет назад. Как же все-таки вышло, что годовалый младенец победил одного из сильнейших колдунов своего времени? Эта загадка донимала многих. Фред склонялся к мысли, что дело в отце Поттера. Он наверняка дал ему какую-то невиданную защиту. Ведь его мать была из маглов, не могла же она применить нечто настолько сильное. Или же дело в ошибке самого Лорда? Поттеры — древний род, у которого на данный момент, к сожалению, нет достойного чистокровного наследника. Наследник фамилии имеется, да, но не наследник крови. А ведь некогда эта семья роднилась даже с Блэками! Это ли не показатель, учитывая, насколько Блэки избирательны в отношении выбора супругов для своих потомков? Возможно, через десятки, а то и сотни лет чистота крови Поттеров и будет восстановлена, если Гарри, а затем и его дети будут вступать в брак исключительно с чистокровными. Но никому из тех, кто топчет Землю сейчас, этого уже не увидеть. У той знаменательной ночи, когда пал величайший темный маг столетия, был только один очевидец, которого Фред и надеялся спросить об этом. Это же одна из самых интересных тайн нашего времени! Он не испытывал к Поттеру каких-либо личных эмоций. Может, Лестрейнджу и стоило ненавидеть его, ведь он причастен к падению Лорда, а значит, хоть и косвенно, к аресту его родителей, но это слишком уж притянуто за уши. Фред любил разбираться в фактах и делать выводы, эмоциональные порывы в дуэте близнецов оставались за Джорджем. Фред станцевал еще один танец, на этот раз с сестрой Дастина, Дианой, за каждым танцем которой тот неотрывно наблюдал, чтобы её партнер, упаси Мерлин, не позволил себе каких-нибудь вольностей! Затем Лестрейндж отделился от танцующих и вышел в сад, а когда хотел вернуться назад, понял, что вошел уже в совершенно другое помещение. Не магическое ли происхождение у такой причуды? Что ж, осознав, что заблудился, он пошел дальше по коридору. Джордж в это время познакомился с необычным для такого приема стариком. Хотя, назвать его стариком язык не поворачивался, по нему было видно, что, если потребуется, он еще задаст жару любому крепкому молодому парню. Старик сидел поодаль от всех, одетый в парадную мантию министерского работника, но такого старого образца, что Лестрейндж не мог и предположить, в каком отделе тот служит или же служил. Хоть такие мантии и выдавали с самого основания Министерства, работники редко их надевали. Во-первых, потому что было время, когда признаваться, что ты служитель закона, было попросту опасно, а во-вторых, из-за их неприглядного внешнего вида. В молодости этот старик наверняка был здоровым парнем, сейчас же лицо его было исполосовано морщинами, а от былой силы осталась лишь тень. Он назвался Эдом и с каждым, кто имел неосторожность остановиться подле него дольше, чем на десять секунд, заводил разговор о войне. — Меня зовут Джордж… — Лестрейндж, — закончил за него приветствие Эд, грубо ухмыльнувшись, а его губы растянулись в чем-то среднем между оскалом и неприятной улыбкой. — Я бы узнал тебя из тебя из сотни, парень. Во время войны я так часто видел портрет твоей матери на каждом столбе в министерстве, их разве что на спины нам не клеили, что в жизни не забуду её глаз, этого взгляда… — Вы отставной аврор? — с интересом спросил Джордж, прерывая его затянувшееся молчание и желая отвести от себя его неприятный пронизывающий взгляд. — Я работал при Министре! — с оттенком гордости возразил Эд и с горечью добавил, — при Миллисенте Багнолд, конечно, а не при нынешнем индюке. Такая продажная шваль, что подстилается под каждого, кто швырнет ему монетку. Она же была достойнейшей из политиков — Фадж позорит её кресло своей задницей. — И почему же она ушла с поста Министра? — спросил Лестрейндж, чтобы поддержать необычный разговор. — В день, когда был убит тот, чье имя не называют, Статут о Секретности был нарушен столько раз, что Международная конфедерация магов потребовала от нее ответа за все это; Миллисента же произнесла тогда свою скандально известную фразу: «я отстаиваю наши неотъемлемые права на праздник!». В тот момент эти слова были встречены аплодисментами! Но позже за это её раньше срока сняли с должности, — погрузился в воспоминания Эд. — А вы были лично знакомы с моей матерью? — неожиданно для самого себя спросил Джордж. — Её лицо для меня, как и для многих, сродни символу этой войны. Самая известная из Пожирателей смерти. В то время в ходу были даже разные присказки, вроде «слышишь женский смех, который не вызывает у тебя на лице улыбку — беги», а еще многие женщины с натурально черным цветом волос высветляли их, чтобы не дай Бог никто со спины не принял за Беллатрису! Хотя её и невозможно было спутать с кем-то другим. — Этот любитель поболтать начал опять углубляться в детали, но в конце заключил, — но лично, нет, я с ней знаком не был. И, надо сказать, меня это не очень-то расстраивает. Разговор у них как-то не сложился, и вскоре Джордж от него отошел и направился к ближайшему столику с закусками, который, по чистой случайности, оказался рядом с Тонкс. Девушка с раздраженным видом просила отстать от нее какого-то пьяного в хлам мага, который совал ей прямо в лицо фотографию своей покойной жены и говорил, что она её точная копия. — Поклонники докучают? — весело спросил Джордж, сказав этому магу, что некая дама ищет с ним свидания в саду. Тот сразу поспешил откланяться. — Как же хочется потренировать на таких типах оглушающее, — устало вздохнула девушка. — Не советовал бы, — пригласил её присесть рядом Лестрейндж. Тонкс к этому времени уже так устала стоять, что отказаться у нее не было сил, и она просто плюхнулась на предложенный им стул. — Да, не стоит, мне сказали и пальцем тут ни до кого не дотрагиваться, — легко согласилась она, хотя такой приказ её будущего начальства и не устраивал девушку. — Дело не в твоем приказе, — усмехнулся парень и окинул взглядом помещение. — Посмотри на них. Да, в глаза бросаются пара тройка тех, кого ноги не держат, и тех, кто выпил столько, что готов приставать уже и к лучшему другу, если попадет хоть в немного приглушенное освещение. Но обрати внимание на остальных, которых тут большинство. Стоит тебе тут применить на ком-нибудь даже самое незначительное заклинание, как в тебя прилетит с десяток фамильных проклятий от людей, защищающих своих близких. И никто потом не будет вправе их осудить, ведь ты применила магию первая. — Ты не прав, он же приставал ко мне, многие это видели! — усомнилась Тонкс. — Не думаю, что у тебя здесь есть друзья, которые бы это подтвердили, — пожал плечами Джордж. — Иначе, ты бы не стояла тут весь вечер одна. — Но, не сомневаюсь, что даже здесь нашлось бы несколько порядочных людей, — вздернула носик метафорфиня. — Порядочных, может, и найдется, а вот тех, кто пойдет против семьи — это вряд ли, — заключил Лестрейндж. — Чистокровные — это, в некотором роде, одна большая семья. Все мы друг другу родственники, кто-то меньшей степени, кто-то в большей. — Ты не прав, — покачала головой Тонкс. — А как же тогда замужество? Неужели каждый чистокровный брак это кровосмешение? — Это уж смотря в какую из теорий возникновения волшебников ты веришь, — задумался Джордж. — Если вся магия пошла от одного, первого колдуна, то прав я, если же верна любая из других теорий, то правда за тобой. Это уже философия, — хмыкнул Лестрейндж. — Ни за что не поверю, что ты, одиннадцатилетний мальчишка, — усмехнулась в ответ девушка, — говоришь, как старик. — Мой учитель как-то упомянул, что сама магия воздействует на меня и моего брата, несколько ускоряя наше взросление. Ничего значительного, просто помогает яснее мыслить. Вытесняет глупости. — Джордж сам не знал, почему рассказал ей тогда об этом, он редко рассказывал что-то личное посторонним. Точнее, почти никогда. Отчего-то Тонкс не казалась ему чужой. Его не покидало странное ощущение, сродни тому, что он испытывал, разговаривая с братом. Словно какие-то неосязаемые силы этот разговор поддерживали. — Не знаю, может, это правда, а может, он просто хотел нас воодушевить. Ты вряд ли поймешь, но быть наследником рода — это большая ответственность. — Тонкс лишь с усмешкой закатила глаза, но, к ее чести, спорить не стала. Детей и подростков на приеме было мало, а взрослые не очень любили, когда они ошивались рядом, ведь тогда им нужно было в два раза тщательнее следить за тем, что говорить. Лишь бы не вышло неловкости от пошлой шутки при ребенке или излишне грубой фразе! Дело было совсем не в том, что их заботило то, чего там ребенок наслушается, а в том, как отреагируют на это их приятели и знакомые. И, чтобы никому не мешать, Джордж решил еще посидеть с Тонкс. Возле нее было не так суматошно: не многие ходили рядом из-за её аврорской мантии, да и сама девушка была не болтлива.***
Фред же в это время шел дальше по коридору поместья, и его не покидало ощущение, что он ходит кругами. Иногда проход сужался, а потом расширялся до размеров гостиной факультета в Хогвартсе. Ответвлений не было, словно все здание опутывал один единственный коридор, по обе стороны от которого иногда встречались высокие узкие двери из красного дерева или орешника, ведущие в спальни, кладовки, пустые помещения, залы и гостиные. Лестрейндж сталкивался на своем пути с многочисленными статуями: в основном грубо обтесанные гранитные глыбы в форме животных: магических, таких, как единороги, и обыкновенных, вроде медведей и тигров. Эти мрачные статуи несколько не вписывались в светлую обстановку дома, а когда Фред удалялся от них, ему казалось, что их окаменевшие глаза смотрят ему в спину, провожая взглядом. Конечно, Лестрейндж мог использовать простенькое заклинание поиска верного пути, которое наверняка бы сработало, но мероприятие, которое он, по случайности, покинул, уже не предвещало ничего интересного. А блуждать по необычному поместью было довольно занимательно. Да и потеряться не считалось дурным тоном: такое случалось нередко и в некоторой степени даже льстило хозяевам, ведь это говорило о том, насколько велик их дом. Остановившись рядом с начищенной до блеска бронзовой статуей в виде дерева, с ветвей которого на него глазели четыре совы, одна из которых словно бы щелкала клювом, а другая как бы в попытке отогнать хищника замахивалась крыльями, Фред задумался и повернулся налево. Там была дверь, которая ничем не отличалась от тех, что встречались ему ранее: красное дерево, отделанное тонким цветочным узором внизу, округлая серебряная ручка, но почему-то Лестрейнджу захотелось туда зайти. Предчувствие, интуиция, не важно, как это назвать, но что-то настойчиво подталкивало его повернуть дверную ручку. Он не стал себя останавливать и решил проверить, в чем же дело. Дверь была не заперта, и Фред осторожно приоткрыл ее. Это оказалась спальня. Темное помещение, освещаемое лишь одной тусклой лампой, стоящей в центре комнаты. Мебели практически не было. Кровать застилало простое темно-серое постельное белье, а на низком кофейном столике горела свеча, воск с которой растекался по нему, покрывая белой пленкой лежащие на нем бумаги и вырванные из книг листы. В кресле рядом с лампой, освещавшей ее черты, сидела женщина. Она пристально смотрела на картину, что висела над кроватью: пурпурный вихрь со случайными красными мазками. Женщина держала спину ровно, как обычно сидят только нарочно. У нее были короткие безжизненно-серые, скорее даже бесцветные, волосы, очень худая, угловатая фигура, а её накрашенные бледно-розовой помадой губы, словно два увядающих лепестка розы, что вот-вот опадут, стоит только подуть ветру. Фред сконфузился и пробормотал извинение. То, что он зашел в её покои, стоял столбом и разглядывал её, было просто вершиной неприличия, хотя женщина никак на его вторжение и не реагировала. — Ты долго шел, — неожиданно проговорила она, сухим, словно шелест бумаги, шепотом, не отрывая взгляда от картины. — Что, простите? — изумился Лестрейндж, от её голоса ему стало не по себе. — Ты и так слышал. — Женщина покачала головой, положила на колени руки, ладонями вверх, и перевела внимательный взгляд на них. В черных сетчатых перчатках кисти её рук казались такими маленькими, почти детскими. «Мирабелла Мальсибер» — внезапно пришла к Фреду догадка, и он её озвучил в уважительном вопросе. — Да, верно, он звал меня так, — равнодушно кивнула она несколько раз, и Лестрейндж всерьез обеспокоился, выдержит ли ее тонкая, как веточка, шея голову. О ком Мирабелла говорит, тоже было не ясно. — Его бы повеселило, узнай он, что будет подчиняться мальчишке. У него всегда было отменное чувство юмора. И заразительный смех. Ты еще услышишь, я уже нет. — Она рассмеялась, тихо, хрипло и так же равнодушно, как говорила все остальное. — О ком вы говорите? — не удержался от вопроса Фред. — Мимо нас прошли овечки, не сказали ни словечка… — проговорила женщина строки из детского стишка, чеканя каждой слово, как в могущественнейшем заклинании. Лестрейндж не нашелся, что сказать, ему хотелось уже поскорее покинуть пристанище сумасшедшей. Свеча в это время погасла, и в комнате стало еще темнее. Но едва только слабый огонек потух, как Мирабелла кинула на него резкий, полный недовольства взгляд, и он вновь загорелся. «Беспалочковая магия. Зажгла огонь, даже не шелохнувшись. А эта дама не так проста» — оценил Фред. Несмотря на то, это был лишь маленький огонек от свечи, надо обладать огромной внутренней энергией, чтобы использовать огненные заклинания без палочки. — Он погрязнет во всем этом дерьме… Тьма затянет его точно также. А тебе придется все это разгребать, ведь из вас двоих рациональное мышление у тебя, — Мирабелла плотно стиснула челюсти и нахмурилась. — У нас было также, но я не смогла его спасти… Может, у тебя и получится. Но твой попутчик зайдет куда дальше, чем смог добраться мой. — На этой фразе она резко поднялась и за два широких шага подошла к той картине, что до этого так пристально рассматривала. — Вы говорите о своем брате? — попробовал прояснить Фред, делая шаг в её сторону, на случай, если ей станет дурно, и она упадет. Её вид наводил на мысль, что это очень даже возможно. Мирабелла протянула руки и сняла картину со стены. Она была небольшая, и женщина сделала это без труда. В то же время Фред обрати внимание на её запястье, платье с коротким рукавом открывала взору украшавшую его татуировку — Черная Метка. Лестрейндж видел ее впервые не на картинке или фотографии: череп с выползающей изо рта змеёй. Может, он видел ее и раньше, в далеком детстве на руках собственных родителей, но, конечно, этого не помнил. Потускневшая татуировка, но все равно как живая, она неестественно выглядела на хрупком теле Мирабеллы. Женщина все еще держала картину в руках, словно хотела сжечь её, как зажгла свечу. Но вскоре она вновь повесила ее на стену, перевернув на 90 градусов вправо. После этого Мирабелла вернулась в кресло, нашептывая: «С малых лет ребят пугают, что волчок их покусает…» Фред хотел спросить ее еще о многом, узнать, что же она имела в виду, но женщина больше не обращала на него никакого внимания. Тогда Лестрейндж тихо вышел на коридор, он не знал, что говорят в таких случаях и сказал ей на прощанье просто «Доброй ночи», а в ответ услышал лишь обрывок очередного стишка: «Приходите к нам, барашки, мы расчешем вам кудряшки…»