***
Реохей — яркая, словно солнечный свет; неукротимая, как разрастающееся по округе пламя. Не жгущее дотла, а ласковое и тёплое. Её свет лёгким одеялом кутает близких, защищает и дарит спокойствие. Солнце Вонголы светит ярко-ярко, затмевает всех своим энтузиазмом. В кармашке на груди у неё одуванчики, белёсые, с шариком из семян. Кёя медленно переводит взгляд в сторону, прямо на малыша. Тот ей ухмыляется, поглаживая мордочку бездумно моргающего Леона. Глава комитета отводит взгляд первой. Глаза Реборна — беззубый рот бездны. Могильно-чёрные, как пространство внутри гробов его жертв. От Аркобалено веет холодным кофе, сырой землёй и совсем капельку — кровавым душком и порохом. От этих запахов тошнит и сводит желудок — в самом неприятном смысле, какой только можно придумать. Реборн знает. Первым разбил иллюзию идеального мирка. Хибари терять нечего. Она смотрит на старшую сестру Киоко, и тени на её лице становятся темнее, глубже. Веки почти схлопнуты, Облако смотрит сквозь маленькие щёлки и глухо урчит с явным недовольством. А потом переходит на бессвязное бормотание и ведёт ладонью по горлу с клокочущим раздражением без какого-либо умысла. Утыкается взглядом в дрожащие губы шумной спортсменки. Тонет. Всплывает. Тонет. Тонет и не поднимается обратно. Духу угрожать Реборну знаком в виде большого пальца вдоль глотки не хватает. Сил, чтобы втоптать его в пыльную дорогу — тоже. Да и бесполезно. Потому что ему н-а-с-р-а-т-ь. Сасагава прячет в стеклянных серых глазах боль, удерживая до побеления костяшек предплечье младшей сестрёнки. Та с прикрытыми глазами смеётся над плоской шуткой смущённого Савады Тсунаёши, почти что игриво скользит язычком по нижней пересохшей губе, боязливо смачивая слюной; её лицо едва ли выдаёт испуг, граничащий с отчаянием, но Реохей и Кёя видят, читают по незначительным жестам, которые другим не знакомы. Старшая Сасагава — загнанный в ловушку зверь, защищающий свой дом, нежную Киоко и свою жизнь, полную пота, ободряющего «Охо-хо! Экстрим!» перед битвой на арене и весёлых ребят из клуба бокса. Полную поцелуев, лёгких касаний по утрам от Хибари и купленного в минимаркете свиного рамена со специями. Ей не нужна добавка в виде «кровь и слёзы». Ей нужно счастье, задорный смех Киоко, обнимающей Хану на их маленькой кухонке под лай щенка, бессовестно ластящегося к тёплым бокам с пищащей игрушкой. Обе Сасагавы обожают ретриверов, таких же звонких и активных, что и они сами. Сёстры ненавидят мафию, чья кровь бурлит у них под кожей и не может наконец заглохнуть.***
Кёя притягивает свою девушку ближе, осторожно утыкается губами в стык между шеей и плечом, ласково заправляет платиновую прядь обратно за ухо. Реохей в её руках ласково поддаётся назад и кладёт ладони поверх рук Хибари. Когда она оборачивается, японка шумно выдыхает через нос, опьянённая топлёным серебром в глазах Сасагавы и целомудренно касается губ, сталкиваясь носами с Рё. Подниматься с кровати не хочется, подушки и одеяла ещё хранили тепло от двух разгорячённых тел в собственном плену. Отстраняясь от Кёи, Реохей с плохо скрываемым трепетом изучает телефон на наличие новых сообщений. Несколько от членов клуба. Одна фотография от Такеши, пихнувшего пончик в рот возмущённого Гокудеры, выронившего сигарету на изумрудный газон. Смс-ка от Киоко. Тоже фотография, но такая, что внутри вдребезги разбивается на сотню осколков сердце. Солнце отшатывается, безвольно опускается рука, и на мягкий ковёр падает телефон. Хибари хмурится и подбирает упавший предмет, без спроса роясь в чужом телефоне и находя ответ на немой вопрос, царивший в комнате. На фотографии — кольцо и контракты. Насильственные контракты. Они обе грузно усаживаются на крыльцо дома Хранительницы Облака и молча сидят под скрип цикад и пение птиц. Никто не произносит ни слова. Тишина и давит, и даёт собраться с мыслями. Кёя дёрганными движениями тянет из гакурана пачку, громко рвёт картон и выуживает сигарету. Дыхание обжигает ментолом, настолько ядрёным, что с лёгкостью сбивает сон. Тонут обе. Хибари протягивает её в сторону Сасагавы, точно на автомате, и натыкается на лихорадочно-болезненный взгляд. — Я спортсменка. Я не курю… Не буду, — впиваясь пальцами в бедро ногтями, шепчет Рё. Японка морщится, чувствуя, как спортсменка до крови надавливает ногтями на её кожу, но покорно терпит. Даже если там нальются синяки. — Я знаю, — Хибари поджигает кончик и и резко пихает сигарету в рот. — Курить буду я. Затягивается, поглаживая беззвучно плачущую Реохей, уместившую голову на её плече, по трясущимся рукам. Им нечего терять. На свадебном контракте для Киоко и контракте о продаже старшей дочери Вонголе в качестве бойца стояли подпись родителей.В графе «за».
Всё и так потеряно.