мое двадцать первое лето

за дверью тихо играет какой-то классик, призывая открыть ее и увидеть, что там как обычно пусто. кривишь лицо в полуотчаянной грустной гримасе, я выхожу навстречу тебе по дороге тусклой. ты снова стоишь перед выбором, который тебя изнутри сгрызает до кости. вдыхаешь в себя ядовитый воздух, мне жаль, я никак не могу помочь — к твоим мыслям мне перекрыт доступ. чтобы не дать тебе заплутать в этом мире, искусственно созданном, я буду смотреть, наблюдать, я как тот, что раз за разом спасает своих непутевых апостолов. буря эмоций в твоей голове захлестнет мой город в который раз. тише, дружище, не бойся, не надо трястись, если словно раскатом грома по этому миру пронесется утробный бас. мы встретимся сразу, как только ты откроешь свои глаза. твое тело будет себя терзать, не в силах подняться с кровати, ты увидишь светлый кровавый сад, где я буду ходить в раздумьях туда-сюда, словно мертвый иуда думать, как бы получше тебя предать. ты уже не проснешься. или проснешься, но не поймёшь. я заменяю твою реальность, пока ты скулишь в уголке, с отчаянным взглядом, будучи сам на себя не похож. клетка ужаса терний сковала твой разум, здесь нет света, только горячий и едкий дым. ты боишься меня, я закрою глаза устало: — как не бояться себя потерять посреди пустоты? И даже если потолок над тобой окончательно рухнет, ты никогда не останешься один.