Фешенебельный Новый год

       Свет прожекторов потух, полупустая комната зашумела спешащими домой сотрудниками. Ричард устало потянулся в кресле и отпил немного виски. Татьяна переговаривала с подошедшим к ней оператором и отдала лототрон мелькнувшему мимо помощнику. Предновогодняя атмосфера, витавшая в помещении, чувствовалась сладким привкусом на языке. Ричард краем глаза посматривал на занятую соведущую, и голову его занимали разного рода мысли, взрывавшиеся, одна за другой, точно праздничные хлопушки. Наконец выждав, когда Татьяна останется одна, Ричард произнёс:        — Танюша… — тоже вымотавшаяся за день эфира Восьмиглазова лениво повернулась к директору канала и потянулась. Ричарду показалось, что она сделала это точно кошка, нежащаяся на солнце. — Come here, — и погладил ручку кресла рукой, как бы зазывая. Татьяна смущённо улыбнулась и подошла к креслу. Каждый раз, что она шла, Ричарду думалось, что она, где-то в глуби своего воображения, представляет, будто бы идёт по подиуму, иначе откуда в ней столько грации, было ему непонятно.        Татьяна игриво присела на ручку кресла и пропустила свою руку за спиной Ричарда, кладя на плечо, а голову умостила на его. Сапогов накрыл руку Татьяны своей и улыбнулся. Он часто думал о ней и думал даже, что между ними что-то есть. Но Восьмиглазова была неприступна, и стена смущения, мешавшая скоротечности развития их отношений, тяготила Ричарда, не привыкшего к тому, чтобы тянуть то, что и так ясно. «Вы привлекательны, я — чертовски привлекателен, так чего время зря терять?» — этой цитатой Ричард покорил множество сердец, но Татьяна на неё не купилась, и внутри алкавшего женского тепла сердца Ричарда разгорелся настоящий огонь. Никогда ещё ему не отказывали столь часто (взять ещё тот случай в номере, когда Татьяна отказала вступить в связь без обязательств), и спустя какое-то время, часто наблюдая этот кроткий цветок (как позже потом прозвал Ричард Таню), Сапогов понял, что делал всё неправильно. Он считал, что Татьяна — очередная провинциалка, готовая отдать всю себя за продвижение по карьерной лестнице и благосклонность директора канала.        Но он ошибался. Очень крупно и горько. Когда понял — стало смешно. Смешно то ли от своей глупости, то ли от осознания, что и сам стал смотреть на неё совсем иначе, нежели на кого-либо ещё. Ричард повидал множество девушек, и каждая готова была купиться не только на его ослепительную внешность и внушительное денежное состояние, но и на важную должность директора «Девятого канала». Татьяна же прошла на «Девятый канал» изначально по тому же факту — она была красива даже несмотря на скомканную и вовсе непонятную речь. Но Ричард её понимал. Понимал и все её намёки, на деле не оказавшимися в тех же красках, коих ему от неё хотелось с самого начала. Она, полюбившая его лишь спустя время, давала поводы находиться рядом чаще, приносила вкусную выпечку и организовывала уютные посиделки; всегда была под рукой и готовая к труду и обороне, что называется. И только спустя время до Ричарда дошло, что она просто влюбилась, а не хотела с ним переспать, как влюбился и он, до того думая, что просто желает затащить её в постель.        И теперь ему от этого даже радостнее. Татьяна открыла ему глаза на своё настоящее «я». Побывав с рекордным количеством представительниц прекрасного пола, Ричард наконец понял, чего же искал в девушке, с которой готов будет провести всю жизнь. И Татьяна подходила под все выдвинутые им критерии. Он всерьёз считал, что нужно иметь стандарты, ведь он себя уважает и на что попало не бросается. Татьяна же была действительно нонсенсом в его многолетнем опыте. Она не искала богатств и знаменитых знакомых, она искала простой, но трепетной дружбы, которая, быть может, переросла бы во что-то большее. Взращённая на романтичных рассказах и балладах о любви, Татьяна жаждала того самого невероятно красивого принца на белом коне, что полюбил бы её единственную. У Ричарда, что самое интересное, был свой белый конь — замечательная импортная Chevrolet Impala 1967 года, которую он привёз с собой из Штатов. Впервые они вместе прокатились на ней в туманное утро, когда Ричард ехал на работу и словно случайно оказался у дома Татьяны. Уже тогда он понимал, что любит её не на раз.        — Ну же, darling, — прошептал Ричард и похлопал уже себя по ногам. — Sit down, будь хорошей девочкой.        Сдавленная от закипевшего смущения внутри улыбка снова замерцала на крепко нарумяненном лице Татьяны, и она, будто нехотя, а на деле боязно, сползла на ноги Ричарду, всё ещё приобнимая за шею одной рукой; положила голову на грудь, перекинув ноги через другую ручку кресла. Ричард чуть наклонился, чтобы оставить поцелуй на лбу Татьяны, и она, точно котёнок под дождём, мелко задрожала.        — Ты замьёрзла?        — Ньеу, яйу нывапещ сьамерзлклывоа… — тихо произнесла она. — Проктовос ыщтоньявами гегдринаовал.        — Зачем же волновайться? Я не wolf, хоть ты и little sheep, не съем… — Ричард лениво посмотрел на часы. — O my God! Look at время! — к тому моменту даже успевшая задремать от усталости уже Татьяна чуть встрепенулась и пугливо взвизгнула. — Мы что, хотим пропустить невьеройятный New Year?        И, не дав Татьяне времени на то, чтобы встать, встал сам, держа девушку на руках. Восьмиглазова вцепилась в Ричарда, глубоко дыша от накатившего страха, чуть не накрывшего с головой двухметровой волною солёного моря. Ричард лишь улыбнулся и, попросив перехватить рокс виски, чуть подбросил Татьяну, чтобы было удобнее держать, а затем приблизился к её лицу и быстро поцеловал. Это всегда действовало на неё опьяняюще и успокаивающе. И вправду, Татьяна расслабилась, но рук не расцепляла. Сапогов покинул студию, направляясь к своему кабинету, чтобы переодеться и отправиться уже домой. Восьмиглазова, сидевшая у него на руках, мечтательно, а оттого томно, выдыхала ему в грудь, обдавая жаром. Ричард прижимал к себе эту хрупкую и аляповатую фигуру, наслаждаясь её неказистостью и вместе с тем невероятной худосочностью, а ещё и тем фактом, что уже битые месяцы Татьяна только и пользуется теми Chanel №5, подаренными Ричардом ещё на восьмое марта. Она была тем самым воплощением ангельской женственности, которая так нравилась Ричарду и которой ещё ни одной его спутнице не удалось достичь в идеале. В глупенькой Татьяне, иногда ведшей себя как ребёнок, это ангельское нутро чувствовалось за километр.        Наконец остановившись у кабинета, Ричард отпустил Татьяну на пол, и та, вернув Сапогову рокс виски, сдавленно поправила задравшуюся юбку своего любимого красного костюма. Сапогов смотрел на неё не без восхищения и совсем пристально, не думая о том, что это может ещё пуще смутить Татьяну. Та заметила хищничий взгляд глаз напротив и, смеясь, выставила руки вперёд, мол, «Не смотри, я смущаюсь!». Ричард захохотал в ответ, наигранно прикрывая глаза ладонью, а затем, явно продолжая шутку, пошёл в сторону кабинета, а затем, так же в шутку или уже по-настоящему, влетел в дверной косяк. Отошёл назад, схватившись за нос, и Татьяна испуганно подлетела в тот же момент. Залепетала что-то совсем нечленораздельное, положила руки на лицо Ричарду и заботливо посмотрела из-под приопущенных век. Затем потянула его лицо на себя и оставила поцелуй на болевшем носу соведущего, и Ричард, удивлённый таким жестом, тут же выпрямился, словно вся боль мигом ушла, а после стал наблюдать за тем, как багровеют и без того горящие щёки Татьяны. Она покрутила локон своей прелестной причёски и махнула рукой в жесте «Не стоит» в смысле «Не стоит благодарности».        — Давьяйте тьак… Сьейчас we переодьевьяйемся, а then встретимся здьесь and пойдём to my apartments to celebrate Новый год, o'kay?        Татьяна согласно кивнула и скрылась в коридоре. Ричард зашёл к себе в кабинет.

***

       Встретились они, как и договаривались, у кабинета Ричарда, а после спустились к парковке, и Сапогов, разблокировав машину, усадил в неё Татьяну. Она, одетая в красивую массивную шубу, выглядела точно стереотипная русская барышня. Только не такая круглая, но Ричарду это нравилось больше. Татьяна расположилась на кресле поудобнее и откинула голову на спинку. Ей казалось, что она уснёт прямо тут же, но засыпать не хотелось. Возившийся с залепленными снегом окнами Ричард любовно поглядывал в них, уже очищенные, и постоянно будто бы проверял Татьяну. Он настолько стал ей дорожить, что боялся допустить какой-либо неловкости или чего похуже. Ей было приятно такое внимание, и с самого детства, окружённая деревенскими и очень абьюзивными отношениями, в коих нередко муж бил жену, вступать в отношения она боялась. Но Ричард, оказавшийся точно сошедший с фрески архангел, внушил ей недюжинное доверие, пусть перед тем и пытался воспользоваться ей лишь для удовлетворения плотских утех. Сейчас же она ни капли не сомневалась в том, что он по сей день не преследует это навязчивое желание: он даже целовать её боится, потому как боится причинить неудобства, и это несомненно радовало Татьяну.        Усевшийся в машину Ричард потирал замёрзшие даже в перчатках руки, а затем стащил их и, смеясь, положил Татьяне на ноги в попытках согреть. Татьяна взвизгнула, а затем визг её плавно перетёк в смех; и всё же, не желая терпеть холод на коленях, она схватила руки Ричарда в свои, как смогла, и притянула к лицу, выдыхая на них клубы горячего пара. Умилившийся этому Ричард даже чуть обмяк. Такая она у него, эта Танюшка. Когда руки действительно перестало сводить в колком онемении, Ричард кивнул, и Татьяна, улыбнувшись, отпустила их; Сапогов расположил руки по-хозяйски небрежно на руле, перед этим провернув ключ зажигания. Impala резво зарычала и задребезжала; Татьяна, любившая эту машину не слабее Ричарда, довольно вздохнула. Ричард поправил зеркало заднего вида и надавил на педаль газа; с бойким визгом Impala стартанула с расчищенной парковки. Татьяна, чувствовалось Сапогову, так и готова уснуть — её и без того прикрытые глаза сейчас совсем слипались. Он заботливо положил руку ей на ногу, чтобы та обратила своё внимание, и когда она это сделала, произнёс:        — You can поспать a bit, есльи хочьешь, сейчьйас пробки with high probability…        И действительно: на главной магистрали все стояли плотно и долго. Татьяна, задремавшая уже, того не знала, но Ричард, ненавидевший пробки, потому как любивший кататься с ветерком, с лёгкой злобой выстукивал пальцами по рулю. Ему хотелось даже плюнуть сейчас на всё, схватить Татьяну на руки и пешком добраться до квартиры. И снова взгляд его задержался на ней, во время сна сейчас выглядевшей ещё круглолицее и милее, чем до того. Он испытывал к ней доселе неизведанные и потому поросшие снытью чувства, и оттого эти чувства будоражили его чем-то совсем непонятным, но таким, что хотелось испытывать всё чаще и чаще, чтобы накрывало с головой, лишало кислорода и прививало натуральную зависимость. Он не мог уже жить без мыслей о Татьяне, без желания увидеться и постоянно касаться. Он влюбился по уши, как школьник, влюбился со всеми этими бабочками в животе и навязчивыми идеями увидеться там-то, отдохнуть там-то, попить вместе виски… да хоть чай, главное, чтобы с ней. И это так контрастировало с прежним его образом жизни, что становилось даже страшно. «Вот она — приближающаяся старость, — думал Ричард порой, — однолюбом становлюсь».        Машина наконец вырулила с магистрали в тихий район с довольно богатыми квартирами, в одной из которых проживал Ричард. Район этот был исторически важный, а потому и дома там были соответствующие, как в Петербурге, раньше принадлежавшие всяким писателям и музыкантам, и оттого и контингент в нём был ясно какой: снобы, потомки бывших дворянских и вообще все, у кого есть мало-мальский капитал. Ричард среди них чувствовал себя как рыба в воде, но Татьяна, никогда раньше тут не бывшая, может ощутить эту пропасть меж ней и обитателями района, потому как с юности привыкла жить скромно и даже несмотря на все дорогие подарки, что делал ей Ричард, предпочитала себя ограничивать. И Сапогов раз за разом предпринимал тщетные попытки привить Татьяне, как девушке красивой и статной, носить вещи соответствующие, чтобы подчёркивать свою ослепительность. Но она смущённо отказывалась и только шубу приняла, и то потому, что Ричард наотрез упирался — не возьмёт. Другие же подарки, как, например, те Chanel №5, приняла с не меньшим боем и до сих пор пользуется — экономная и трепетно относящаяся к подаркам. Ричард ценил её отношение к подаренным ей вещам, но в глубине души ему хотелось, чтобы она могла попросить что-то, например того лобстера в ресторане, а не ограничивалась салатом.        Но он принимал её такой, какая она есть, так же как и Татьяна принимала Ричарда со своими тараканами в кухне. И у них получалась настолько крепкая связь, разрезать которую, казалось обоим, не сможет никто. И Татьяна, сиявшая рядом с Сапоговым, нередко ловила чужие завистливые взгляды других девушек, а происходило это и на улице, и на работе. Ричард каждый раз спешил успокоить Татьяну, что ежели хотел бы променять — давно бы променял, и она, до сих пор не понимавшая, чем зацепила такого мужчину, успокаивалась. Он делал всё, чтобы она была уверена в нём и его выборах, чтобы не переживала по пустякам и проще смотрела на чужую зелёную зависть. С каждым днём ей всё легче было увести взгляд с чужих горящих ревностью и ненавистью глаз, забыть об этом тотчас же и, счастливою, отправиться в кабинет к Ричарду. А сам Ричард, несмотря на то, что так контрастировал на фоне Татьяны, тоже беспокоился о том, что она его бросит. Железным аргументом в этой ситуации не выступало даже его богатство, ради которого с ним готовы были жить сотни девушек, Ричард действительно боялся потерять её. Татьяна в такие моменты улыбалась широко и так ярко, что все сомнения отметались в самый дальний угол сознания. Они боялись потерять друг друга и оттого ещё сильнее тянулись, будто намагниченные.        Машина плавно остановилась у невысокого, широкого дома в четыре окна и два балкона. Ричард вытащил ключ зажигания и слабо потормошил спящую Татьяну. Та еле разлепила глаза и, слабо улыбаясь, накрыла руку Ричарда своей. Он вышел первым, после этого открыл дверь для Татьяны и помог выбраться из авто; заблокировал, беря девушку, ещё непрочно стоявшую на ногах после сна, под руку. Быстро сократив расстояние между машиной и подъездом, Ричард открыл железную дверь и пропустил Татьяну вперёд. Она шла лениво, и Ричарду казалось, что та вот-вот упадёт. От этого беспокойство жалило точно в сердце. Он старался предугадывать любое её движение, чтобы, если что, успеть поймать. Они поднялись на третий этаж, Татьяна к тому времени уже более трезво смотрела на мир; Ричард отворил дверь, и из квартиры понёсся сладкий запах ароматических свечей, смешанный с табаком и алкоголем; ими пахло ненавязчиво, а оттого даже приятно. Негромкий, но отчётливый лай донёсся из глуби квартиры, и тут же, к только вошедшей в широкую прихожую Татьяне в ноги бросился мелкий, похожий на кабачок пёс кремового цвета. Он закинул свои передние лапы ей на ноги и выгнулся, точно после сна, поскрёб когтями, и Татьяна, уловив жест, погладила собаку по спине.        — Это Daniel, — познакомил Ричард Татьяну со своим питомцем. — He likes you…        — Клауйпьв миеывл… — восхищённо обронила Татьяна, прекратив играть с вилявшим хвостом пёсиком. Тот понимающе посмотрел на неё, чихнул, и, стуча когтями по полу, ушёл в другую комнату.        — Весь в меня, — гордо ответил Восьмиглазовой Ричард и, уже раздевшись, принял женскую шубу. — Your shoes можьешь вьот сьюда… — и указал рукой на тумбу, заставленную мужской обувью разных фасонов и сезонов.        Татьяна застенчиво поправила свой костюм и, управившись с обувью, потопталась на месте, потому как не знала, куда идти дальше.        — О, не вольнуйся так… Make yourself… Кьак это у вас говорится? Чьювствуй себя, как дьома, а я meanwhile пойдью на кухнью и займусь food.        Татьяна кивнула и решила пройти в комнату впереди. Дэниэл лениво плёлся позади то ли в желании поиграть ещё, то ли в страхе, что Восьмиглазова что-то да украдёт. Очутившись в просторной комнате, Татьяна нащупала на стене выключатель, и яркий свет огромной лампы с висячими кристаллами озарил помещение. В нём оказался большой угловой диван бежевого цвета, прямо перед ним расположился широкий стол, накрытый скатертью, напротив, в массивном шкафу, стоял телевизор; на пастельных обоях были развешены картины не только с пейзажами, но и лицом Ричарда (из всего семи три было с его ликом). Татьяна подошла к шкафу посмотреть то, что находилось за стеклом. Казалось, что это фотографии, и при ближнем рассмотрении ими и оказалось. На нескольких фото был изображён ещё маленький, но уже невероятно красивый Ричард, наверное, во время проживания в Америке. Его яркие глаза и ослепительная улыбка помогли Татьяне найти его без труда на общей классной фотографии. Вновь послышался цокот коготков по полу, и к ногам тут же прилип Дэниэл.        Наклонившись к собаке, Татьяна погладила его, потрепала за ушком и уже хотела было взять в руки, как Дэниэл резко отпрянул, будто в страхе, и попятился к выходу. Татьяна пошла за ним и вышла к кухне, расположившейся сразу налево от прихожей. Кухня была не меньше гостиной, в которой Восьмиглазова пребывала раньше, и взгляду её предстал хлопотавший у плиты Ричард, облачённый в розовый фартучек для готовки. Сначала даже не заметив вошедшую, Ричард продолжил фаршировать индейку, напевая под нос «Let it snow» и даже пританцовывая. Усевшаяся за стол Татьяна не сдержалась и оттого чуть хихикнула, и Сапогов, обнаружив зрительницу из первых рядов, прекратил исполнение. Тут же подал девушке стакан с импортным лимонадом и вернулся к плите. Татьяна сделала глоток и продолжила наблюдать за плавными и, чувствовалось, уже отточенными движениями. Создавалось ощущение, что Ричард настолько умело обращается с приборами и индейкой, потому как раньше хотел быть поваром или вовсе является им сейчас, но на полставки. По-другому обосновать явный талант было никак.        — А выоа лыовьй ьыйшсовл? — спросила она слегка раздосадованно.        — Тебе нравится my singing? Польщьён. Могу ещё Jingle Bells спеть…        — С раовдло поыувыу, — улыбнулась Татьяна, отпивая ещё газировки. Часы пробили без двадцати одиннадцать вечера.        — Turkey будьет готова как раз черьез one hour… You can посидьеть в гостиной, if you want… Watch TV…        — Хлывоай, но ышваойшао гвыалт ыгнвщв споулшй.        — Конечно-конечно…        Татьяна вышла с кухни и направилась обратно в гостиную. Включила телевизор и уселась на диван, на ярком и большом экране появились кадры знакомого фильма «Аплодисменты, аплодисменты…». Пришедший опять Дэниэл умостился рядом с Татьяной и уснул, положив мордочку ей на ноги. В доме Ричарда ей было невероятно тепло и уютно, словно действительно у себя дома. Когда она находилась рядом с Сапоговым, её постоянно не покидало чувство чудовищной близости и чуть ли не родства. Следующее время прошло без событий: Ричард, занятый на кухне, изредка появлялся в гостиной, но на все предложения Татьяны помочь отвечал категоричным отказом. В одиннадцать сорок кончился «Аплодисменты, аплодисменты…» и стали показывать «Страна моя». Через десять минут должно было начаться поздравление, и Ричард, управившийся с индейкой, принёс её, наконец, к столу, румяную и золотистую. Проснувшийся от запаха Дэниэл завилял хвостом и тотчас же попытался залезть на стол, но Татьяна удержала его; тот, с виноватой моськой пойманного на воровстве, завертелся, и Татьяна, сквозь смех, отпустила пса на пол.        Через несколько минут Ричард принёс шампанское с балкона и пару бокалов с золотыми рисунками на них. Расставил и фрукты, присланные роднёй из Штатов, а после уселся за стол. И тут Восьмиглазовой пришла в голову интересная и, по её словам, важная мысль, которая должна была быть обязательно исполнена. Боясь пропустить начало речи, Ричард всё же вылез из-за стола и направился за всем, что перечислила ему Татьяна, а именно: бумажка, две ручки и зажигалка. Вернувшись со всем необходимым, Ричард сделал телевизор погромче и разлил шампанское по бокалам, пока Татьяна оторвала от бумажки несколько мелких кусочков и вручила один из них Сапогову с предложением написать своё желание. Речь началась, и оба торопливо дописывали слова на белой бумажке. Закончив, подняли бокалы и стали слушать. Ричард, до сих пор не понимавший, что сейчас будет, смотрел на счастливую Татьяну и просто наслаждался её обществом. Он не мог и поверить, что спустя столько лет пребывания в этой стране наконец будет праздновать Новый год не в одиночку. Татьяна, вместо того, чтобы чокнуться бокалами и выпить шампанское, засуетилась, всучивая Ричарду зажигалку.        — What? Зачьем мне зажьигалка?        — Нальывйьл, — сказала она и положила свою бумажку на тарелку, после чего подожгла. Быстро сожравший её огонь успокоился, и Татьяна ссыпала пепел в бокал. Ричард шокированно смотрел на действо. — Давльлй! — подстегнула его Восьмиглазова к активным действиям, и Сапогов, всё ещё с сомнениями, проделал то же самое. Татьяна поднесла бокал к губам и выпила всё до дна, а затем жестом руки призвала Ричарда сделать то же самое. Его глаза полезли на лоб.        — До дна?! Oh my God, что за ерьюнда? — но всё же Ричард осушил бокал и наигранно поморщился. — И к чьему это било? For what?        — Есльйль выьлй, то сбьдуьвул звсвлье жьйельй! — радостно пояснила Татьяна и улыбнулась. Ричард посмотрел на неё несколько раздосадованно.        — Так моё wish ужье сбилось… Я хотьел be with you в этот фешенебельный Новый гьод.