Один я - две Аннабет

      Я проснулся от пронзительного визга. Не успел разлепить глаза, как оказался скинутым с кровати на холодный пол. Ударился головой о тумбочку, а потом приложился затылком о стену. Моргнул. Теперь визг раздался откуда-то сверху. Я не открывал глаза, пытаясь прийти в чувство, чтобы суметь отразить атаку, потому что мой мозг полукровки уже бил тревогу.       Внезапно все стихло. Я потер лицо руками, прогоняя последние остатки сна, похрустел пальцами на ногах, передернул плечами. Из открытого на ночь окна на меня дул прохладный ветер.       Я открыл глаза. Точнее сказать, с тревогой разлепил их, нашаривая в кармане спальных шорт ручку. Анаклузмос был на месте. И даже несмотря на то, что он почти вот уже десять лет живет в моем правом кармане, я каждый раз немного переживаю, что вот именно сейчас был последний раз, когда он здесь. И каждый раз я радостно принимал тот факт, что слегка драматизирую и совсем немного истерю. Однажды я поделился этим с Аннабет, и с тех пор она надо мной иногда подшучивает.       Боги, Аннабет.       Я поднял взгляд. С кровати на меня сверху вниз смотрело чумазое лицо какой-то девчонки. Я моргнул, слегка тряхнув головой. Девчонка никуда не делась, только слегка наклонила голову. В ее белокурых волосах запутались веточки и травинки, а над бровью была царапина с запекшейся кровью.       Мы пялились друг на друга какое-то время. Моя правая ладонь лежала на кармане шорт, чувствуя тонкую ручку. В остальном же я был нагим, что начало меня озадачивать, потому что на меня пялилась какая-то малявка.       Я прислушался. Полная тишина. Ни звуков борьбы, ни криков.       — А кто кричал? — неожиданно для себя выдавил я, и девчонка с боевым кличем вдруг резко прыгнула с кровати прямо на меня, зарядив чем-то твердым по плечу.       Я на автомате скрутил ее. Она оказалось чуть ли не крошечной в моих руках. И, кажется, совсем обессиленной, потому что вырываться перестала буквально через секунду, а потом разревелась, обмякнув в моих руках.       Выдохнув, я постарался собраться с мыслями. С плачущим незнакомым ребенком на руках это сложно, но, когда ты полубог, приходится выкручиваться из всякой задницы по мере наступления этой самой задницы.       На девчонке была желтая пижама, покрытая пылью (и Посейдон знает чем еще), ее ледяные и грязные лодыжки холодили мое бедро. Волосы, белокурые и волнистые, спутались и торчали в разные стороны, хотя я углядел остатки косички.       — Так, — сказал я.       Видимо, это не монстр. То есть, я повидал много монстров, и это не один из них. Пахнет всем чем угодно, но явно не монстром. А еще монстры не плачут. Ну и не визжат в основном.       Я поднялся на ноги, усадив девочку на кровать. Она скукожилась, но больше не пыталась наброситься на меня или закричать. Я огляделся: с вечера ничего не изменилось. Кровать, шкаф, кресло, туалетный столик Аннабет, заваленный чертежами и книгами.       Аннабет.       — Эээ, — сказал я, смотря на подобравшую под себя ноги девочку. — Так. Ты… ммм… эээ…       — Ты монстр? — вдруг пискнула девочка.       Я дернулся. Нахмурился. Провел по правому карману рукой, почувствовал ручку. Успокоился.       — Нет, — я покачал головой, садясь на корточки перед девочкой. Опасная поза, ведь если она монстр, мне каюк, — я Перси. — Девочка разглядывала меня красными глазами. Теперь я рассмотрел еще один порез на ее щеке. — А ты?       — Я Аннабет.       От неожиданности я плюхнулся задницей на пол.       Точнее я даже не знаю, как точно описать свои чувства. Я… знал? Для одной части мозга это было типа «ВОУ», для другой же типа «МММ, ОК».       Я попытался спасти свой мозг от кипения.       — Ты уверена?       — Я что, похожа на идиотку? — вспылила девочка. Я даже рот не успел открыть для ответа, как она возмущенно продолжила: — Как я могу не быть уверенной насчет своего имени? Ты совсем, что ли? Мое имя — это единственная вещь, насчет которой я сейчас уверена.       Она внезапно замолчала, а ее глаза увлажнились.       — Аннабет Чейз, — проговорила она дрожащим голосом. — Мое имя — Аннабет Чейз.       — А лет-то тебе сколько?       — Семь.       А потом она закрыла лицо грязными ладошками и заплакала.       Хорошо, что я уже сидел. И что дальше уже садиться некуда. Помимо лихорадочно мечущихся мыслей, в голове было осознание, что звать Аннабет нет смысла. То есть, мою Аннабет. В одном моменте не может существовать две Аннабет, значит, моей-Аннабет здесь нет.       — Меня зовут Перси Джексон, — сказал я, собираясь с духом. — И я точно не монстр.       — Ты не будешь меня убивать? — осторожно спросила малышка-Аннабет, смотря на меня сквозь пальцы.       Я мотнул головой, выставляя перед ней пустые ладони.       Малышка-Аннабет убрала руки от лица, с любопытством меня разглядывая.       И что теперь делать?       — Как ты оказалась здесь? — спросил я.       — А у тебя есть туалет? — ответила вопросом девочка.       Ясно, разговор откладывается.       Знаете, очень странно вести Аннабет по дому, который сама же Аннабет и спроектировала. То есть, не то чтобы я не понимал разницы между Аннабет, с которой я засыпал и с которой я проснулся, просто это все действует мне на нервы. Малышка-Аннабет очень быстро прониклась ко мне доверием, бодро шла рядом, держа за руку, и с любопытством рассматривала дом.       — Классная лестница, — сказала она, когда мы спускались на первый этаж.       «Конечно классная», — подумал я. — «Ты чуть ли с ума не сошла, пока ее проектировала».       Я отвел ее в ванну на первом этаже, потому что в ванне, которая прилегала к спальне, была куча грязного белья, за которую Аннабет пилила меня уже два дня. Ну, то есть — моя-Аннабет. Боги, я свихнусь.       Малышка-Аннабет выставила меня за дверь, как только я показал ей на унитаз. Глянула своими серыми глазищами, и я без препирательств удалился, чтобы не мешать. Или не смущать. Хотя это же Аннабет. Чтобы не мешать, да.       Я потер лицо ладонями, размял плечи, помахав в разные стороны руками, нагнулся вперед и попытался достать пальцами до пола. Как только мы начали жить с Аннабет, она заставила меня делать с ней зарядку каждое утро. За три года я привык к ежедневной разминке сразу после пробуждения. Не знаю, можно ли считать шоковое потрясение зарядкой, но организм мой явно проснулся, а вот мышцы остались без внимания. Я только решил помахать ногами, как раздался звук слива воды. Не успел я сделать и шагу к ванной, как дверь распахнулась и показалось чумазое лицо.       — А можно мне помыться?       Это оказалось сложнее, чем я думал. Для начала мы бросили грязную пижаму в стиральную машинку. Долго разбирались, какие кнопки нажимать и какой порошок засыпать. Как бы ни была умна Аннабет, в семь лет она не знала, как пользоваться стиральной машинкой. Мне было двадцать два и не то чтобы я был умнее нее в этом плане. И это еще надо учитывать, что все это время мне приходилось быть либо с закрытыми глазами, либо прикрывать глаза ладонью, потому что малышка-Аннабет была голой. Я чуть не брякнул ей что-то типа «да чего я там не видел», но вовремя вспомнил, что вообще-то и правда не видел.       С душем пришлось повозиться. Смотреть мне было нельзя, а сама Аннабет до лейки и крана не дотягивалась. Пришлось закрыть глаза и просто стоять и держать лейку над белокурой головой. Иногда, когда Аннабет говорила: «Стоп!», я выключал воду и только слушал, как она открывает баночки и тюбики, а потом моется.       Потом возникла другая проблема. Пижама все еще стиралась, а в полотенце девочка ходить наотрез отказалась. Пока я поднимался обратно в спальню, чтобы найти что-нибудь вроде длинной футболки, я поймал себя на мысли, что все происходящее до жути странно, но и не вызывает тревоги. Просто Аннабет помолодела на пятнадцать лет, и мне приходиться помогать ей мыться. У вас такого не было? Скучно живете.       Я взял из комода свою старую футболку. С гордостью говорю, что больше не ношу ее, потому что она стала мала мне в плечах. Но для семилетней девочки будет как раз.       Аннабет сидела на корточках перед стиральной машинкой, закутавшись в полотенце, и неотрывно следила за крутящейся в барабане одеждой. Я позвал ее, положил футболку на машинку и удалился за дверь прежде, чем меня позорно выдвинет из собственной ванной семилетняя пигалица. Когда Аннабет переоделась, пришлось зайти в ванную, чтобы повесить полотенце на полотенцесушитель.       Я попытался вновь начать разговор, но Аннабет, совсем осмелев (или скорее обнаглев), сказала, что хочет есть. Я решил провести эксперимент:       — Как ты думаешь, где кухня? — спросил я ее.       Девочка задумалась, почесала бровь. Корочка на ранке во время водных процедур размякла и легко отделилась от кожи. Пришлось опять возвращаться в ванную за ваткой и пластырями. Помимо двух явных царапин на лице у нее еще было несколько синяков и ссадин, которые я заклеил, только в самом конце вспомнив про амброзию. Но давать ее семилетнему ребенку? Вообще не понятно, ребенку ли? То есть, я имею в виду, не плод ли моего воображения малышка-Аннабет? Но тогда от амброзии ей ничего не будет. А если это все правда, то Аннабет не может же не быть полукровкой, дочерью Афины? Боги, что вообще такое малышка-Аннабет, и где моя-Аннабет?       Когда мы вышли из ванной, малышка-Аннабет, задумчиво покрутив головой, двинулась прямо на кухню, через гостиную и столовую, не обращая внимание на двери в гостевую спальню и библиотеку. Зашла на кухню и с гордостью глянула на меня.       — Мне нравится твой дом, — сказала она и прошлепала босыми ногами к холодильнику. — Только комнату с камином нужно было с комнатой, где стол, объединить.       У меня защемило где-то в животе. Моя-Аннабет тоже сетовала по этому поводу. В ответ я всегда говорил, что все нормально, у такой планировки свои плюсы и вообще она молодец. Но не мог же я сказать семилетней Аннабет, что она молодец даже несмотря на то, что разделила гостиную и столовую. Ей до деления гостиной и столовой еще кучу божеского и титанского говна нужно пережить.       — Будешь тосты? — спросил я, когда Аннабет открыла холодильник и принялась рассматривать его скудное содержимое.       Девочка кивнула, закрыла холодильник и, обойдя барную стойку, попыталась сесть на высокий стул. Пришлось подсаживать.       Я кинул в тостер четыре ломтика белого хлеба, достал банку нутеллы и арахисовое масло. Моя-Аннабет возмущенно бы закудахтала, увидев такой завтрак, но малышка-Аннабет радостно ткнула указательным пальцем в нутеллу, и я решил не пререкаться с ней, убирая арахисовое масло обратно на полку.       — Чай или кофе? — спросил я. Потом понял, что это произошло на автомате. Это двадцатидвухлетняя Аннабет каждый день выбирала, что пить, семилетней вряд ли можно кофе.       — Кофе!       Я оглянулся на девочку: она мне улыбалась. Я сощурился, а потом покачал головой. Аннабет скуксилась и показала мне язык.       Наверное, не стоит ее упрекать в том, что она так быстро доверилась незнакомому парню. В конце концов, меньше чем через десять лет она будет с ним встречаться. Но это, конечно, не главная причина. Просто я обаяшка, а ей семь. Девочки в таком возрасте падки на парней. Наверное.       Щелкнул тостер, заставив нас обоих подпрыгнуть. Я налил воду в чайник, поставил его на платформу закипать. Тосты поджарились до идеальной золотистой корочки, я выложил их на две тарелки, поставил перед Аннабет.       — Можно я сама намажу? — Аннабет взяла в руки пасту, с трудом открутила крышку. Я слышал, что у детей есть период, в который они все хотят делать самостоятельно, но, по сути, пока ничего не могут. Малышка-Аннабет явно могла.       Я дал ей столовый нож. Как раз забулькал чайник, поэтому я пошел заваривать нам чай. Малышке-Аннабет в кружку со слоником (честно, понятия не имею, откуда она у нас), себе в свою любимую — с черной лошадью, потому что напоминает мне Пирата.       — А ты живешь здесь один? — вдруг спросила Аннабет.       Я дернулся, пролив чуть-чуть кипятка себе на палец. Зашипел, чертыхнулся, сунул под воду.       — Ну, не совсем, — сказал я, вытирая руку полотенцем. — Скажем так… временно один, — я очень надеялся, что временно.       — Просто такой большой дом, — продолжила девочка давить на больное. — Тебе не одиноко тут?       — Ну, ко мне часто приходят друзья, — я уселся на барный стул напротив Аннабет. — Так что нет, пожалуй.       — А подружка у тебя есть? — ехидно спросила девочка, намазывая толстым слоем нутеллу на тост.       «Да. Ты», — чуть ли не сказал я.       — Типа того, — я скептически покосился на слой нутеллы, который превышал ширину тоста.       — Подробностей не будет? — Аннабет уже была готова добавить еще пасты, но бедный тост просто не выдержит столько, поэтому я забрал его, пододвигая к ней другой.       — Расскажи, что с тобой случилось, и тогда может быть, — Аннабет сразу нахмурилась.       В ванной пиликнула машинка.       — Я пойду повешу твою пижаму, а ты домазывай тосты. И не так густо!       Пока я вешал детскую пижамку, меня посетила мысль, что заботиться о маленьком ребенке мне… ну… нравится. То есть, понятное дело, что мы буквально час знакомы, и я пока просто не понял прикола, но мне нравилось. Было в этом что-то… классное.       — Я уже все намазала! — прокричала Аннабет из кухни. — Ты там где вообще?       Возможно, ей тоже нравится обо мне заботиться.       Хотя нет, я слегка перегнул.       Я вернулся на кухню. Пакетированный чай уже заварился, я выкинул пакетики и завис, смотря на кружки. У малышки-Аннабет есть куча мелких синяков и царапин, кусочек амброзии мигом все бы ей вылечил, но амброзию в чистом виде я ей давать боялся — вдруг еще воспламенится. Я достал мешочек, который Аннабет хранит на всякий случай и отломил малюсенький кусочек. На подушечке пальца остались несколько крошек. И я ссыпал их в чашку со слоником. При размерах Аннабет и ее неглубоких повреждениях этого должно хватить.       Когда я поставил кружки, я еще сильнее убедился в правильности своего решения. Аннабет уже съела половину тоста, и нутелла оставила у нее на щеке, прямо на пластыре, шоколадно-ореховый очерк. Все равно его пришлось бы снимать.       — Итак, — начал я, садясь напротив нее, — рассказывай.       Девочка как будто посерела лицом. Она отхлебнула от своего чая, прожевала тост и, сглотнув, сказала:       — Я сбежала из дома.       Я ждал продолжения, но его не последовало.       — Этого недостаточно. Рассказывай все.       — Я сбежала из дома два дня назад, потому что на меня постоянно нападали монстры. Жена моего отца меня ненавидит и считает, что я виновата во всем. Мы поссорились, и ночью я выпрыгнула в окно. За мной постоянно кто-то гнался. Не знаю, кто, мне только один раз удалось разглядеть каких-то полурыб-полулюдей. Потом случайно нашла незапертую дверь, это оказалась кухня какого-то кафе. Я спряталась там, заснула и проснулась тут, — Аннабет сделала глоток чая. — Достаточно?       Я растерянно кивнул.       Значит, Луку и Талию она пока не встретила. Это если думать, что эта Аннабет — из прошлого. Но я же не знаю, что это за Аннабет. Может, она из параллельной вселенной, где и Богов-то никаких нет. А когда Афина ее признала?       — Ты знаешь, кто твоя мама? — решился спросить я. — То есть, твоя настоящая мама.       Аннабет подняла на меня изучающий взгляд. Будто размышляла, стоит ли мне доверять. Или пойму ли я ее. В любом случае, когда на тебя смотрят такие серые глаза, которые буквально искрятся знаниями и мудростью, ты начинаешь сомневаться, знаешь ли ты свое имя.       — Афина, — сказала наконец она. — Ты знаешь, кто такая Афина?       Ясно, раскрываем карты.       — Да, — я кивнул, — богиня мудрости, — Аннабет улыбнулась. Я прошел проверку. — Мой отец — Посейдон, — ее глаза удивленно расширись.       — Бог воды, — выдохнула она пораженно.       — Ну, технически да, но обычно его называют морской бог. Или сотрясатель океанов. Ну да, бог воды тоже подойдет.       — Круто, — выдохнула Аннабет.       На этом наше обсуждение насущного закончилось.       Мы молча позавтракали, я убрал посуду в посудомойку. Замер, потому что не знал, что теперь делать. Но, похоже, этого не знал только я.       Аннабет без проблем освоилась в доме, поэтому просто пошла смотреть телевизор. Я еще постоял на кухне, потупил в пол. Случайно заметил в отражении алюминиевой поверхности чайника, что я все еще полуголый. Пошел наверх, залез в душевую кабинку. Отвернулся от кучи белья, сказал себе, что закину часть в стиралку как только помоюсь.       Вода всегда успокаивала. Конечно, никакая вода не сравнится с морской, но в каком бы состоянии я ни был, вода его улучшала. Мне пришлось смириться с мыслью, что надо с кем-то связаться и попросить помощи, потому что сам я не представлял, что делать.       Когда я выключил воду и, обмотавшись полотенцем, зашел в комнату, в голову стукнула мысль: никто не мог зайти на нашу территорию без разрешения. То есть вокруг нашего с Аннабет дома было что-то по типу того, что было вокруг лагеря Полукровок. Только у нас не было сосны и так далее, просто какая-то магическая граница. Из-за этого забывчивый Нико, любимым средством которого было передвижение по теням, пару раз калечился, потому что пытался попасть прямо в нашу гостиную, не уведомив нас о своем прибытии. Магическая сила его травмировала. Я понятия не имею, если честно, что это. Аннабет на пару с Хейзел Левеск что-то сделали, и теперь вот так.       Но малышка-Аннабет была тут. Ее никуда не отбросило, не покалечило. Как я понял, она просто проснулась в моей кровати.       Я мог бы сделать совершенно идиотское предположение, что разговариваю во сне и каким-то образом разрешил Аннабет из прошлого залететь к нам затусить на пару часиков. Но я не разговариваю, я только слюни пускаю и все. Моя-Аннабет тоже не из тех, кто любит потрындеть во время сновидений. Возникает вопрос: кто? Потому что я знаю одно точно: кто-то должен разрешить зайти кому-то в наш дом. Ни я, ни Аннабет не разрешали Аннабет из прошлого нас посещать.       Знаете, я в своем роде знаком со многими, кто мог пожелать мне зла. Кронос, другие титаны, гиганты. В конце концов, боги. Гея, в самом конце концов. Но, если рассматривать этот вариант, что плохого в маленькой Аннабет? То, что я потерял того, кого люблю, но не совсем, потому что мне дали маленькую копию из прошлого? Идиотский план, по всем фронтам идиотский. Тупейший, я бы сказал. Потому что, если отбросить детали, что плохого случилось? Я жив, мои друзья живы, моя семья жива. Ну, Аннабет стала помладше, да, больно, но в привычной мне картине мира это не самая большая боль.       В небе прогрохотало.       — Это намек, чтобы я перестал думать? — пробормотал я, смотря на серое небо за окном.       Возможно, я преувеличиваю нелюбовь Зевса ко мне.       Я переоделся, заправил кровать. Нашел на полу со своей стороны баночку с кремом. Видимо, именно это и прилетело мне в плечо сегодня утром.       Убрал ее на место, на тумбочку со стороны Аннабет. Огляделся, подошел к туалетному столику. Чертежи лежали беспорядочно, книги раскрыты. Я сложил книги одной аккуратной стопкой, чертежи другой. Возможно, Аннабет меня убьет, потому что я нарушил ее хаотичный порядок, но, знаете, лучше уж пусть она вернется и убьет меня за неправильный порядок, чем эти чертежи навсегда останутся в нетронутом больше никем хаосе.       Так, стиралка.       Я зашел в ванную, отобрал все футболки и пошел с этой охапкой вниз.       Малышка-Аннабет сидела перед телевизором как приклеенная.       — Такой большой, — сказала она, даже не поворачивая головы в мою сторону.       — Глаза не сломай, — вырвалось у меня.       Аннабет фыркнула, а я почувствовал себя своей мамой.       Я включил ту же программу, что включал для пижамы Аннабет. Засыпал порошок и почувствовал себя взрослым, потому что до этого момента я со стиралкой был слегка не в ладах.       — Не знал, что у нас есть такой канал, — сказал я, когда вернулся в гостиную.       На экране мелькали кадры какого-то сооружения. Ясно, архитектура. Неудивительно.       Я плюхнулся на диван рядом с Аннабет, вытянул ноги на кофейный столик. Девочка покосилась на меня и попыталась сделать также, но роста не хватило, и она смогла только еле коснуться кончиками пальцем края стола.       — Это про Эйфелеву Башню, — сказала Аннабет. Она перестала пытаться дотянуться до стола ногами и просто болтала ими в воздухе, так как до пола тоже не доставала. — Ты был там когда-нибудь?       Я утвердительно промычал.       — Как насчет попрыгать? — быстро перевел я тему.       Аннабет посмотрела на меня, нахмурив брови.       Я решил, что позвоню «по радуге» Хирону, чтобы спросить совета. Он живет в этом мире хренову тучу лет, может, подобное уже случалось, и он знает, как вернуть одну Аннабет в прошлое, а другую в реальность. И желательно при этом не перепутать их местами.       Естественно, из головы мысль про Хирона тут же вылетела.       Малышка-Аннабет очень быстро поняла весь прикол игры «попрыгать». Она кивнула, когда я рассказал ей суть, внимательно следила, что я включал на телевизоре. Камера не распознала ее, потому что она была слишком маленькая, поэтому ей пришлось встать на диван.       Иногда, когда Гроувер заходит в гости, и мы играем в эту игру, ор стоит на весь дом. Суть игры в том, что на экране полоса препятствий, или бурлящая река, или какой-нибудь космос, и нужно прыгать, бегать и уклоняться. Мы упахиваемся как не знаю кто, зато это отличная тренировка. Моя-Аннабет эту игру недолюбливает. Думаю, это потому, что она один раз сыграла и проиграла. Мне.        На середине моих объяснений малышка-Аннабет заявила:       — Я все поняла, включай.       Я не стал спорить и нажал старт.       Сначала мы прыгали молча, и я чувствовал себя слегка неловко. Потом я догадался добавить звук, и вместе с громкостью телевизора добавились наши голоса. Аннабет кричала, визжала и ругалась на меня, потому что я иногда пропускал какую-то кочку, не используя ее для инерции к прыжку, и мы теряли баллы. Я решил не говорить, что я просто пытаюсь следить не только за происходящим на экране, но и за тем, чтобы она не грохнулась с дивана на пол и не разбила себе нос.       Мы проскакали все возможные игры, а потом плюхнулись на диван с влажными спинами и волосами на затылке.       — Пить, — сказала Аннабет, сползла с дивана и пошлепала на кухню. Моя футболка была ей как платье.       Я прислушался. Машинка больше не стирала.       — Эй, ты где? — прокричала Аннабет, когда я был в ванной, доставая свои футболки.       Я не нашелся с ответом, поэтому просто вышел к ней с охапкой мокрой одежды.       Девочка хихикнула в стакан воды.       — Можешь отклеить пластыри, — сказал я ей по дороге на веранду, где у нас была сушилка в летнее время. И почему я не сказал ей этого еще во время завтрака?       Пока я вешал футболки, пытался придумать, что делать дальше. Мы, конечно, можем развлекаться весь день, но, что, так теперь всю жизнь будет? Прикольно, конечно… но нет. У меня же был какой-то план…       — Эй, Перси! — раздался голос Аннабет за моей спиной. — Ух ты! — девочка остановилась на пороге, все еще держа стакан с водой в руках. — А давай здесь поиграем?       Она сбежала со ступенек, прыгнув на недавно скошенную траву босыми ногами и, потоптавшись на месте, понеслась к забору. Добежала до него, выглянула в щель и, видимо, ничего не увидев, понеслась обратно.       — Можешь покататься на качелях, — сказал я ей.       Аннабет вбежала по ступенькам, отдала мне пустой стакан и помчалась обратно, с разбега залетев на качели и удобно на них усевшись.       Я почувствовал себя… непонятно. Честно, не знаю, как описать свои ощущения. Наблюдать за Аннабет было интересно. Не в смысле, что она как подопытный кролик, просто я никогда не общался так долго с детьми один на один. А тут еще маленькая Аннабет, девушка, с которой я через несколько лет начну встречаться. Ну вот кому не хотелось бы узнать получше, какой была твоя вторая половинка в детстве? Много, наверное, кому.       Я вернулся в дом, сполоснул стакан, заметив, что это тот, из которого любит пить моя-Аннабет, с кучей маленьких рисунков сов.       В холодильнике было шаром покати, а уже наступало время обеда. Надо было что-то готовить, потому что у меня тут, помимо моего урчащего живота, есть еще один. Маленький и, как я думаю, неприхотливый, но все-таки живот.       Тем временем Аннабет промчалась мимо меня куда-то вглубь первого этажа. Я лишь вздохнул и продолжил поиски. Может, пожарить что-то на гриле? Погода как раз хорошая, заодно кину жертву богам. Может, хоть так мне кто-нибудь сможет объяснить, что здесь происходит.       В морозилке нашлось мясо для бургеров. Ну, бургеры так бургеры.       Аннабет промчалась мимо меня с какой-то толстенной книженцией на перевес обратно на улицу.       Никогда и ни о ком я так много не заботился. Хотя нет, вру. Один раз моя-Аннабет болела воспалением легких. Странная штука, мы победили Кроноса и прошли через Тартар, а Аннабет чуть не подкосило обычное воспаление легких. Я имею ввиду, что с воспалением легких Аннабет промаялась три недели, в то время как все самые опасные моменты длились всяко меньше.       Я вышел вслед за ней. Разложил все для бургеров на столе рядом с грилем, поджег дрова, которые лежали там. Гореть им до состояния углей минут двадцать, поэтому я с чистой совестью пошел на качели к Аннабет.       — Что за книга? — спросил я.       — Мифы Древней Греции, — ответила она.       Я сел рядом, заглянул в книгу. Это был подарок от Пайпер, коллекционное издание с картинками, качественной бумагой и хорошим шрифтом.       — У тебя есть любимый миф? — спросила меня девочка, листая книгу и проводя пальцами по картинкам.       — Да, — сказал я, аккуратно беря книгу из ее рук. — Вот этот.       Миф про Дедала и Икара был грустным. Я знал этого дядьку, Дедала, он познакомил меня с Миссис О’Лири и пожертвовал собой, чтобы уничтожить Лабиринт. Его ноутбук до сих пор лежит где-то у нас в кладовке, только вот все наработки с него Аннабет перекинула на более новый.       — Почему? — спросила меня Аннабет, как только я долистал до нужной страницы.       — Сложно объяснить, — ответил я, проведя пальцем по картинке с летящими в небе Дедалом и Икаром. — Просто нравится.       — Прочти вслух, — попросила меня девочка.       Я почему-то даже не удивился ее просьбе. Просто удобнее устроился на качелях, разрешил ей подползти под мою руку и начал читать:       — Величайшим художником, скульптором и зодчим Афин был Дедал, потомок Эрехтея. О нем рассказывали…       Когда я закончил читать, дрова уже превратились в нужные мне угли. Аннабет клевала носом, но перспектива горячих бургеров ее взбодрила, поэтому она побежала в дом ставить книгу на место, а я пошел к грилю.       Не то чтобы я умею готовить, но на гриле всегда жарю я. Просто так повелось, Аннабет не особо его любит, а я не чувствуя себя тогда совсем уж безруким и бесполезным.       Малышка-Аннабет прискакала обратно как раз тогда, когда я выкладывал мясо на решетку.       За время готовки она не проронила ни слова, только наблюдала. Я не лез к ней с расспросами, просто молча переворачивал мясо, потом поджарил булочки и сделал простенькие бургеры. Мы съели их прямо там — Аннабет сидя на столе у гриля, а я стоя рядом, прижимаясь бедром к спинке скамейки. Было в этом что-то уютное и спокойное — в летнем дне, в солнышке, то появляющемся из-за облаков, то за ними скрывающемся. В малышке-Аннабет, которая сонно моргала и медленно пережевывала еду.       Я кинул два бургера в огонь, пробормотав: «Посейдону».       — Хочешь спать? — спросил я, потому что где-то слышал, что маленьким детям положен дневной сон. Не знаю, насколько это распространяется на детей-полубогов, сбежавших от родителей, но, кажется, на Аннабет в любом случае распространялось, потому что она кивнула. — Тебя отвести? — опять кивок.       Я неожиданно для себя взял ее на руки. Вот это определенно требовало дальнейшего переосмысления, но сейчас, когда меня обняли тонкие руки за шею, а белокурая голова легла на плечо, это все отходило на задний план.       Я поднялся в спальню. Положил Аннабет на кровать. Она сама устроилась удобнее, натянула на себя одеяло, закрыла глаза. Я остался стоять как истукан.       Не поймите меня не правильно, но это было странно. Прошлой ночью у меня был секс с моей-Аннабет, а сейчас на этой же кровати спит малышка-Аннабет. Я могу представить эту ситуацию лет семь или типа того спустя, когда малышка-Аннабет — это наш с моей-Аннабет ребенок, дочка, очень похожая на маму, но сейчас мой мозг не особо сводил концы с концами, особенно, когда я над этим задумывался.       Я вышел из спальни, прикрыл за собой дверь. У гриля остались продукты, их нужно было забрать.       Солнце припекало, я вернулся в дом. Застыл на кухне, не зная, чем себя занять. На этот день у нас были планы с Аннабет, мы хотели сходить на набережную, в парк. Возможно, зависли бы перед каким-нибудь памятником архитектуры, про который Аннабет мне еще не рассказывала. Обычный выходной, после нескольких удачных попыток спасти мир мы заслужили чертов выходной.       Телевизор смотреть не хотелось. Я лег на диван, закинул ноги на спинку. Подпихнул под голову подушку и закрыл глаза. В конце концов в душе я ребенок, поэтому дневной сон и мне не повредит.       Я открыл глаза, когда за окном уже смеркалось. Ноги, закинутые кверху, затекли, поэтому, когда я встал, то упал. Растекся лужицей на полу, ощутимо стукнувшись коленями. Пришлось немного полежать, чтобы к ногам обратно прилила кровь, и я смог двигаться.       Я поднялся, чувствуя себя абсолютным дураком, опираясь на диван. Постоял, покачиваясь, поднял голову.       В арочном проеме, ведущем в столовую, стояли две женщины. К ногам, как и к голове, произошел мощный приток крови, и я выхватил ручку, становясь в боевую позицию.       — Ох, это лишнее, Перси, — сказала одна из них.       — Но реакция недурна, — возразила другая женщина.       Они казались мне знакомыми и одновременно незнакомыми. Я поймал себя на мысли, что не понимаю, во что они одеты, или какие у них волосы, или черты лица.       — Если ты еще не понял, Перси, — сказала одна их женщина. — Если ты чего-то не понимаешь, то это не твоя вина.       Она подняла на меня внимательные серые глаза. Афина.       — Афина, — сказал я, опуская Анаклузмос. — И… Гера? — я не был уверен, потому что все еще не мог понять ничего, что составляло внешность второй женщины.       — Приятно, что ты узнал меня с первого раза, — сказала Гера, холодно улыбнувшись.       — Довольно, — прервала ее Афина. — Мы здесь не за этим.       — Ах да, — Гера сделала задумчивое лицо. — Перси, присядь. Есть небольшой разговор.       Я сел на диван, убрав ручку обратно в карман. Афина — это плохо, а в компании Геры — еще хуже.       К моему удивлению, богини сели напротив меня: Гера в кресло, величественно расправив свои одеяния. Теперь я видел перед собой миловидную женщину, с красивой косой темных волос и светлой кожей.       Афина уселась на подлокотник дивана. Я все еще не мог понять, какая у нее внешность, кроме ее глаз — пронзительно серых, умных, невероятно знакомых.       — Итак, думаю, ты знаешь, почему мы здесь, — сказала богиня мудрости, сложив руки на коленях.       — Аннабет, — ответил я.       — Она не пропала, — поспешно сказала Гера. — С ней все в порядке.       — Где она? — спросил я, про себя взмолившись, чтобы богиня не ляпнула, что Аннабет в моей спальне.       — Хороший вопрос, — Гера покивала.       — Где она — неважно, — сказала Афина. — Важно то, что ты будешь дальше делать.       Я начинал злиться. Из-за богов, особенно из-за Геры, я много раз попадал в жуткие неприятности. Гера была любительницей повставлять палки в колеса, называя это «помощью».       — Слушайте, — начал я, — эта тактика — говорить загадками, лишний раз демонстрируя свое преимущество в пониманиях происходящего, устарела несколько лет назад, — я посмотрел на Афину.       Кажется, мое замечание про «тактику» ее задело.       — Я вышел из игры, окей? Мы с Аннабет вышли из игры. У вас есть два лагеря героев, куча еще неокученных душ, которым можно пудрить мозги. Мы не единственные, кто может помочь вам с очередной проблемой.       — Смелое заявление, — холодно сказала Гера. — Но неверное.       Я уставился на нее.       — Миру не угрожает очередная погибель, — дополнила Афина, скрещивая руки на груди.       — Тогда где моя девушка? Почему вместо нее я увидел утром ее семилетнюю версию? Какого Зевса здесь вообще происходит?!       С секунду я ждал, что мой дом пополам разорвет молнией, но даже намека на мало-мальский гром не было. Я предположил, что Зевсу тоже интересно, что здесь происходит, и для чего объединились его жена и его дочь.       — Перси, пойми… — начала Гера.       — Я изначально была не в восторге от этой идеи, — прервала ее Афина.       — Но я же для…       — Мы.       — Мы же для вас старались…       — Я старалась для своей дочери.       — Понимаешь, ребенок одного из большой тройки…       — Посейдона, — Афина так выразительно фыркнула, что я покраснел.       — Очень редко такое случается…       — Не припомню, если честно.       — Мы не знаем. Не уверены.       — Сомневаемся, — Афина прищурилась.       Все это время я смотрел на нее. Гера могла ходить вокруг да около бесконечное количество времени, но только Афина могла внести ясность. Но я ошибся:       — Суть в том, что ребенок полубога, ребенка Посейдона, и полубогини, ребенка Афины, может стать могущественнее, чем оба его родителя вместе взятые, — наконец сказала Гера.       Я хлопнул глазами.       — И мы просто опасаемся, — женщина пожала плечами. — Был запрет на рождение детей от Большой Тройки, потому что они очень могущественны. Но запрета на рождение детей от детей Большой Тройки…       Афина прищурилась, я отпрянул и сглотнул.       — Мы лишь хотели посмотреть, что может получиться, — Гера вздохнула, улыбаясь. — На тебя в роли отца. И ты оправдал надежды. Даже больше.       — Что? — воскликнул я. — Очередной эксперимент?!       — Это для твоего же блага, — осадила меня Афина. — Я мать Аннабет, я имею права влиять на ее будущее.       — Нет, не имеете! — взвился я. — Сколько можно? Нам уже не двенадцать, Аннабет уже не двенадцать! Мы влияем на ваше будущее, благодаря нам вы все еще существуете.       — Персей Джексон, — произнесла Гера, и меня какой-то силой заткнуло и пригвоздило к месту. — Не стоит нас недооценивать.       Обе женщины поднялись на ноги, начали светиться золотистым светом. Я понял, что у меня есть буквально пару секунд, прежде чем они исчезнут.       — Синяя коробочка в тумбочке, — сказала Гера.       — Аннабет там, где ты ее оставил, — Афина, наконец, обрела точный образ — светлые волосы заплетены, белое струящееся платье будто подсвечивается изнутри.       — Она будет помнить? — только и смог выдавить я.       Ответ я услышал, когда отвернулся и закрыл глаза, чтобы не ослепнуть от вида истинной божественной формы:       — Только если ты ей расскажешь.       В комнату вернулись вечерние сумерки.       Я рухнул на диван. Проморгался, пытаясь осмыслить, но за это всегда отвечала Аннабет.       Честно, я боялся идти в спальню. «Там, где ты ее оставил» — она была определенно там, потому что засыпал я с моей-Аннабет, а малышку-Аннабет я видел там в последний раз.       Лестница показалась мне созданием Аида. Деревянная, винтовая, с гладкими ступеньками. Я чуть не рухнул с нее, пока поднимался. Дважды.       В спальне было темно. Ветер из окна колыхал шторы, так и не открытые с утра. Я старательно не смотрел на левую сторону кровати, прошел к своей тумбочке. Там действительно была синяя коробочка. Открывать ее самому не было смысла, я и так знал, что в ней. Гера и Афина вдруг предстали добрыми феями-крестными, которые помогают деткам начать взрослую, семейную жизнь.       Я фыркнул, кладя коробочку в левый карман шорт. И поднял взгляд.       Моя-Аннабет лежала, развалившись по центру кровати. На свою подушку положила голову, мою обняла и прижала к себе. Одеяло прикрывало только ноги, одну коленку она задрала так, что я видел кусочек светлой натянутой кожи. Моя футболка перекрутилась на ее талии.       Из головы не выходила фраза про детей от союза детей Посейдона и Афины. Что это будет за ребенок? Никто не знает. Может спросить совета у Рейчел? Нет, это подождет.       Я сел на постель, пощекотал торчащую коленку Аннабет. Она спрятала ее под одеяло. Я потянул на себя подушку и, приложив силу, выхватил ее. Аннабет открыла глаза.       — Что, Рыбьи Мозги, жадничаешь?       — Как долго ты не спишь? — спросил я с улыбкой.       — Как только ты первый раз оступился на лестнице, — Аннабет натянула одеяло на плечи. — Что ты положил в карман?       Я отчетливо ощутил бедром коробочку, но проигнорировал вопрос, улегшись рядом с ней и пихнув подушку под голову.       Аннабет не стала настаивать, лишь уперлась лбом мне в плечо, шумно выдохнув.       — Такой странный сон, — пробормотала она.       — Странный для полукровки или человека? — уточнил я.       — Для всех, — Аннабет обняла мою руку. Мне ничего не оставалось, как положить ладонь куда-то на одеяло, где, по моим расчетам, было ее бедро. — Но я не могу его вспомнить.       — Знаешь, думаю, я знаю, что тебе снилось, — сказал я, рывком вставая с кровати. — Пойдем, я тебе кое-что покажу.       Мы спустились на первый этаж и вышли на веранду, где в углу стояла в теплое время года сушилка. Там, в ворохе моих криво повешанных футболок, висела детская желтенькая пижамка.       Я следил за выражением лица Аннабет. Она просто выгнула брови, окинув взглядом футболки, а потом наткнулась на пижаму. Свою детскую пижаму.       — Что это? — выдохнула она, повернувшись ко мне.       Я встал рядом, обнял ее за талию, кладя ладонь на живот. Плоский живот, я сто раз его трогал. Аннабет напряглась.       — Минут пятнадцать назад наш дом посетила твоя мать в компании Геры, — начал я с конца. — А сегодня утром я проснулся в компании семилетней Аннабет, которая попыталась прибить меня первым попавшимся под руку оружием — твоей баночкой крема.       Аннабет молчала. Я дал ей время, чтобы она сама все поняла. В конце концов она переплела свои пальцы и мои, те, которые лежали на ее животе.       — Узнавать о собственной беременности от своего парня, который узнал это от моей матери и моей самой любимой богини — невероятно увлекательно, — она усмехнулась. — Теперь твой ход.       Я достал коробочку, открыл ее одной рукой и вытащил кольцо — серебренное, с тонкой витиеватой линией по всему контуру. Аннабет совершенно не по-аннабетовски хихикнула и выставила руку с растопыренными пальцами.       — Надевать? — завуалировал я «выйдешь за меня?».       — Да, — Аннабет решила не вуалировать.       И я надел кольцо.