Пустое место.(HPMOR)

Гарри вошёл. Он привык входить со стуком, с вопросом: «Можно, профессор?». Теперь он не вламывается, когда вздумается, что навевает мысли об отдалении. Будто они внезапно стали недостаточно близки для подобного. Конечно, причина совсем не в этом.   Он стоит, чуть ли не прижимаясь к двери спиной, закрывается книгой. Смотрит прямо, в глаза, еле заметно сжимает губы в строгом выражении. Насколько получается. При тёплом освещении он вообще не может выглядеть холодно. Его глаза цвета яблок дорогого сорта не имеют ни градуса в минус, даже отражая тёмно-синий внутренний слой мантии.   Переводит взгляд, чуть отворачивается, сильнее погружая лицо в темноту, разряжаемую лишь яркой лампой рядом с больничной кроватью. И обращается будто и не к учителю, в пустоту:    — Несколько дней прошло. Нужен снова, я знаю. Будет завтра. — помня о не наличии чар приватности прохрипел он. Хогвартцу ни к чему слышать слово «единорог».    — Я запретил вам это делать. — отрезал преподаватель, вкладывая в эту реплику как можно больше холода и смысла.   Устойчивый к подобным погодным условиям Гарри лишь сильнее сжал губы, упрямо смотря в угол. Брови его дрогнули, и профессор мог заметить, как чуть сжались зубы.    — Меня не волнуют ваши запреты, профессор. — мрачно ответил мальчик стене. — Я оставлю его возле барьера, у дороги, по которой ездила наша карета. — размеренно продолжал он. — Если вы не придёте — я принесу его сюда.   «Упрямый мальчишка…» — пронеслось в голове у мужчины, и он отрывисто выдохнул в раздражении, наблюдая, как в отведённых зелёных глазах дрожащей неуверенной капелькой переливается отблеск лампы.   Поттер удобнее перехватил книгу в руках и неловко переступил на другую ногу.    — Я тут не только для этого. Можно? — наконец, перевёл он глаза на мужчину.   Тот кивнул на стул рядом с кроватью. Гарри подошёл, прорываясь через неприятную ауру и сел, укладывая книгу, которой прежде отгораживался, на колени. Только сейчас Квиринус обратил на неё внимание: она выглядела неестественно. Будто декоративно.    — У меня вопрос к вам. Очень… субъективный. — выдавливал мальчик, заламывая пальцы и смотря на одеяло, будто не стал бы что-то такое спрашивать, если бы не сомневался, что всегда сможет поговорить со своим преподавателем. Будто спешил задать вопрос, боялся. — Я уже задал этот вопрос Гермионе, но хочу вас услышать. — он собрался, но вместе с тем бросил обреченный взгляд на невозмутимое лицо мужчины. — Есть ли место чувствам в рациональном мышлении?   Гарри опять скорбно опустил глаза. О чём скорбит мальчик, Квиринус догадывался. Не каждый день спешишь задать все интересующие вопросы наперёд смерти.   Вообще-то Квиррелл никогда не имел желания вредить ученику. Если бы он имел кнопку «сделать Поттеру больно» — не стал бы нажимать. Но сейчас психологическое воздействие — важная часть плана. Так что Гарри жалеет. Может, плачет.    — Когда Тёмный Лорд пришёл в дом моих родителей… — начал Поттер, но мужчина слушал в пол уха. Он хорошо знал эту историю, по понятным причинам. Но послушать то, как видел эту глупую ситуацию Поттер, было занятно. — …и он убил её. А я… ну, вы знаете. Я выжил только благодаря везению. — он сплёл сам с собой пальцы, будто отвлекая себя этим жестом от своеобразного одиночества. — Мама знала, что произойдёт, и всё равно… поступила так. Это был выбор между двумя смертями и одной, но она выбрала две. Когда я думаю об этом, понимаю, что люди ставят чувства очевидно выше рациональности, но правильно ли это?   Квиррелл устало выдохнул.    — Вопрос не в том, что правильно, а в том, чего вы добиваетесь. Что для вас значит «правильно»? Рационально. Тогда ответ очевиден.    — Не рационально. — задумался мальчик. — Мне действительно трудно выделить критерии правильности… но да, рациональность действительно занимает место в этих критериях. Не последнее.    — То есть, что-то нерациональное вы точно не воспринимаете как правильное?    — Да.    — Вы поступаете неправильно.   Гарри беспомощно-удивлённо поднял глаза.    — Что? — после недолгой паузы спросил он.    — Скажите, мистер Поттер, — начал преподаватель, проводя ладонью по простыне в сторону ученика. — какова вероятность того, что вы найдёте лекарство от моей болезни?   Тот открыл рот, но тут же осёкся, прекрасно понимая, к чему клонит профессор. Уязвлёно опустил глаза.    — А какова того, что нас с вашими единорогами поймают с поличным? — всё же продолжил Квиринус, не скрывая улыбки.   Он наблюдал за напряжённым лицом. Молчание затянулось.    — Вы не о том думаете, профессор. — попробовал уверенно заявить Гарри, но голос чуть дрогнул. — У меня есть мотивы. На самом деле, я не хочу вам о них говорить. — обиженно, будто оправдываясь, закончил он.    — Конечно. — без определённого эмоционального окраса ответил Квиррелл.    — Можно подумать, вы поступаете рационально, всеми способами отговаривая меня от помощи вам. Запрещаете доставлять единорогов, ничего не рассказываете о травме. — лицо его болезненно исказилось, он просто надеялся, что челка закрывает его выражение. — Если вам так не терпится умереть, к чему весь этот драматизм?   Светлые холодные глаза чуть удивлённо смотрели на опущенную голову. Он действительно… не собирается позволять ему умирать, даже будь у того желание? Квиринус демонстративно посмотрел перед собой, потеряв всякий интерес к собеседнику. Слышать что-то подобное от мальчика, считающего, что каждый сам решает, сколько страданий тот может вынести.    — Это не моё дело, сэр. — слабым голосом прохрипел младший. — Просто обозначу: желание умереть и нежелание жить — это разные вещи… простите, это не моё дело. — обрывал сам себя он, будто боясь думать и говорить об этом.   Квиррелл с начала беседы заметил его странное поведение. Будто он действительно пытался выбросить некоторые навязчивые мысли из головы. Пытался успокоить себя, выглядеть, а может, и чувствовать себя непринуждённо.   Мужчина решил ничего не говорить о том, что у него тоже могут быть мотивы — это очевидно. Ему скорее было интересно смотреть — куда ведут разношёрстные зацепки ум юного волшебника. Несколько реплик, намекающих на неудовлетворённость собственной персоной, должны были подчеркнуть их контраст, а не дать повод подозревать в суицидальных мыслях. Неожиданный вектор. Впрочем, это может быть неплохо — дополнительное давление.   Квиринус перевёл сардонически-улыбающиеся глаза на Поттера и столкнулся с неприкрытым прямым осуждающим, снисходительным взглядом. Наверное, именно таким взглядом смотрит бог из религиозных детских книг, наблюдающий за грешащими мальчиками.    — Все постулаты рациональности, — неожиданно ровно заговорил мальчик, буравя взглядом. — имеют нерациональные корни «правильности». Но ведь она работает не так. Рациональность часто базируется на том, что эмоции отходят на второй план. Но… люди так не живут. Они постоянно делают что-то, руководствуясь, в первую очередь, чувствами. Это значит, что в рациональности нет места чувствам? Это антонимы?   Гарри спрашивал тихо, будто вылезая из ямы губительных мыслей. А Квиррелл не мог понять природы его взгляда.    — Нет. — спокойно отвечает мужчина. — Рациональности не существует, объективно. Эмоции имеют настоящую физическую подоплёку. Рациональность же — плод человеческих суждений, как и мораль или логика. Их нельзя ставить в один ряд. Более того, рациональность — это инструмент, а не стиль жизни. И он перечит чувствам, тут вы правы, что делает его недоступным для многих людей.    — Значит, рациональность иногда перехватывает управление у эмоционального мышления?    — Нет. Рациональность — это способность выбрать между двумя чувствами, когда выбор склоняется преимущественно в одну сторону. Она уравновешивает два варианта, делая доступным выбор. Но, если хотите знать о своей матери, рациональность не работает рефлекторно. Её сила у конкретного человека измеряется силой чувств, которые она может сбросить со ступени безоговорочного приоритета. Выбор между цветами галстука кажется неоднозначным, но любовь к ребёнку делает выбор очевидным. Человек должен обладать нечеловеческой рациональностью, чтобы она смогла сместить вектор решения с рефлекторно важнейшей любви к сыну.   Мальчик молчал, думая о своём.    — Этот навык очень тяжело совершенствуется. Он добавляет неуверенности, когда не остаётся ни одного очевидного выбора. Это может быть очень утомительно морально — постоянно сдерживать самые сильные чувства во имя рациональных решений. — Квиррелл наблюдал за тем, как мальчик убирал прядь за ухо. — Более ясный пример — ваш патронус, загородивший аврора в Азкабане.   Гарри вздёрнул голову, нахмурив брови, но тут же осёкся. Его негодование обосновано тем, что его уровень рациональности не возрос с того времени.    — Я не злюсь на вас больше. — тут же уточнил преподаватель. — Вы недостаточно доверяли мне. К тому же, это было грубое воздействие на вас. Я не предполагал, что вы столкнётесь с таким выбором.   На удивление, Поттер не почувствовал никакого снисхождения. Только искреннее сожаление. От этого его лицо снова приняло обиженно-осуждающий вид, но он быстро задумался о чём-то другом. Сцепил пальцы на декоративной книге.    — Я доверял вам, сэр… — тихо начал он. — Может, действительно недостаточно… я доверял вам свою жизнь, но не чужую.   И он улыбнулся, смотря вниз, самой нежной улыбкой, на которую был способен. Сцепленные пальчики чуть расслабились, плечи мягко опустились. Квиринус, затаив дыхание, наблюдал за этим. Воздух буквально наполнялся теплом, излучаемым мальчиком, подавляющим космический холод без остатка.   Взгляд упал на отогнутый белый воротник. Белоснежный, аккуратный, как бумажный оригами. Бумажный кораблик, сложенный девчонкой, который она вскоре пустит по реке. Он будет уплывать, а девочка вырастет и так же уплывёт далеко-далеко от дома. Или бумажный самолётик, пускаемый с окна. Сходство одно — в какой-то момент они уходят.   И Гарри уйдёт. Развязка ведь близко.   Мальчик чуть качнулся вперёд и смущённо поднял плечи. Посмотрел в ледяные удивлённые глаза, так же мягко улыбаясь, наконец, решившись на что-то.    — У меня есть для вас кое-что. — он взялся за обложку книги, и та открылась с клацающим звуком. Шкатулка. Понятно почему она выглядела декоративно. Поттер выудил оттуда свёрток и протянул Квиринусу. Тот принял его. На ощупь, в свёртке была книга. Но зачем в свёртке?    — Если там единорог…    — Там не единорог. Я больше не принесу вам единорогов. — нежно заверил он, а мужчина смотрел на него как на чудо света.   Взгляд опять скользнул вниз к наглухо застёгнутому воротнику и шее. Поверх молочной кожи проглядывался такой же светлый пушок. Он был особенно заметным на порозовевших щеках. Наводило на мысли о том, какой он на самом деле мягкий и бархатный. Ребёнок. В здравом ли уме вселенная распоряжается о том, чтобы дети подобные Гарри умирали? Не важно. Какая теперь разница.   Мужчина аккуратно размотал свёрток и выудил знакомую книгу.   Дневник Тома Риддла.   Он поднял глаза на аккуратно улыбающегося ученика.    — Не стану спрашивать откуда. Вы прочли его?    — Нет. — помотал он головой. — На нём что-то защитное.   О, он знал. Настолько защитное, что любая попытка прочесть приведёт к самоуничтожению.    — Тогда зачем вы принесли мне это? — с намёком на то, что в нынешнем состоянии он не в силах колдовать, спросил Квиринус.   Он боковым зрением заметил, как опустились чужие плечи.    — Потому, что мне кажется, что это должно принадлежать вам.   Голубые глаза столкнулись со светлыми и тёплыми. Мальчик был спокоен, во взгляде его читалось лишь понимание. Свёрток защищал не преподавателя от магии Гарри, а Гарри от его магии. Он всё знает. Всё понял.   И сейчас смотрит прямо в глаза без всякого осуждения, с абсолютной осмысленностью. Радары мужчины не засекали никого поблизости, никакой ловушки. Они только вдвоём. Сидят рядом, всё понимая друг о друге. Карты раскрыты, и они дают друг другу короткую передышку между раундами.   Этот осуждающий, но понимающий взгляд, в моменты, когда мужчина отыгрывал болезнь и безысходность. Как ни стыдно.   Маленькая ладонь аккуратно легла на рукав мужчины, и он несмело улыбнулся, борясь со смущением.    — Нам было хорошо вместе, профессор Квиррелл… — прошептал он.   Время для него остановилось, он смотрел на маленькую ладонь на своём предплечье. И, не резонируй их тела, чёрт, он провёл бы пальцами по его руке, чтобы ощутить бархат его такой мягкой на вид кожи.   Поттер же изподтишка наблюдал за ним. Будто чего-то ждал. Какой-нибудь ответной реплики, чтобы продолжить. Но преподаватель молчал. Не встретив вообще никакой реакции, мальчик нерешительно чуть утянул руку от чужого предплечья, будто окончательно теряя надежду. Квиринус отмер только сейчас и, смотря куда-то мимо чужой ладони, еле заметно, медленно закивал.    — Да. — удивившись своему тону ответил он, они опять столкнулись взглядами, но Гарри почти сразу разорвал контакт, кивая, горько улыбаясь и убирая руку.   Квиррелл смотрел в ожидание продолжения, которое ученик еле удерживал на языке до его ответа, но явно колеблющийся Гарри так ничего и не сказал.   Он поднялся, складывая шкатулку, и молча проследовал к двери. Взявшись за ручку, он обернулся, и мужчина насторожился, в ожидание реплики, но тот лишь снова тепло улыбнулся, вкладывая в улыбку все недосказанности, после чего отвернулся и вышел.   ***   Тёмный лорд лежал один в палате, ощущая, как его ученик отдаляется от двери, пока чувство вины и тревоги не исчезли. Где-то внутри что-то психовало и орало. О том, чтобы сейчас выйти и догнать. И спросить о том, чего тот не досказал. Или досказать за него. Потому, что потом будет поздно.   Но он привык игнорировать. И сейчас ничего не сделает. Как бы ему ни нравились те несколько минут интимного уединения. Как бы ни хотелось услышать то, что было умолчено, а не собирать слова из последней робкой улыбки. Сделай он что-то минутой раньше — и Гарри не удержал бы блоки своей личности. И сам мужчина не стал бы сопротивляться, не стал бы игнорировать психующее и кричащее.   Эта его вселенская скорбь в зелёных глазах ранее. Он скорбел не по нему, а по профессору Квиррелу, его преподавателю, который покинет его, стоит ему закрыть дверь.   Есть ли место чувствам в рациональности? Да, определённо есть.   Но Гарри здесь нет. Он вышел. Дверь закрылась. А его присутствие уже не ощущалось. Короткое перемирие окончено, время следующего кона. «Ну, что ж.» — Лорд с сардонической улыбкой откинулся на спинку кровати. Гарри решительно переступил порог больничного крыла.   Сыграем.