Исповедь

— Кончай скалиться. Твоя улыбка никогда не означает ничего хорошего, — нахмурился ты. — Неужели опять что-то случилось? — Как в воду глядишь, Чуя. С тех пор, как ты пришел в Портовую Мафию, твои навыки детектива изрядно возросли. Однако сегодня ты несколько ошибся. — Ложная тревога? Дазай, ты просто взял и вытащил меня из дома? Отвечай, черт побери, что не так? «Отвечай?»… легко сказать, Чуя. Ответить… в моем случае это значит перебороть себя, закрыть глаза и проснуться в совершенно другом мире. Этот мир был бы полон радости, возможно, сегодня я влюбился бы в жизнь, и она покорила моё сердце, раз этого не случилось в детстве. Вероятно, самое ужасное то, что именно детство убило во мне все живое. Оно поглотило мою любовь к людям. Оно заставляло убивать? Да, я убийца. Я стал убийцей, потому что боюсь людей. Они причинили мне слишком много боли. Мне, ребенку, вбили в голову мысль о том, что я не нужен, что меня ненавидят. И эти тезисы усердно доказывались действиями. В моей жизни насилие рождало ещё большее насилие: я убивал людей, я убивал себя и продолжаю это делать. Ненависть других людей ко мне заполнила каждый уголок души, заполнила мое эго, которое приняло вид океана, где вместо воды плескалось самобичевание, и его бесконечно бушующие волны раз за разом ударяли, развивая вдребезги мою грудь. Я крохотный человек, и даже океан не хочет меня поглотить. Я неполноценный человек. Мой мир не имеет иных красок, кроме красного и чёрного. Мои глаза подарила мне Жестокость, вручив кинжал, что позволил мне быть в тысячи раз более ужасающим самой Жестокости. И сейчас я хочу исповедоваться перед тем, кого не могу ненавидеть. С кем невозможно быть жестоким. С кем хочу быть честным. — Я никогда не был любим, — тихо я выдохнул. И груз с моих плеч стал спадать с невероятным грохотом, которого Накахаре никогда не услышать. Я наконец сказал это. Я признался себе по-настоящему. А самое главное, смог быть честным с последним человеком, кто стал мне действительно дорог. — Что? — смотря в пол, спросил ты. Твой голос слегка дрогнул. Я отчетливо это услышал! Далее я увидел, как ты, стараясь не показать эмоций, демонстративно не поднимал на меня затуманенных глаз. Твой растерянный взгляд я лицезрел лишь долю секунды, когда ты, спрятав руки в карманы, сконфуженно исподлобья на меня покосился. Как же выразительно ты смотрел! Ты будто старался прочитать, понять, найти хоть тень насмешки на лице, но это безрезультатно. И точно читая мои мысли, поспешил проглотить застрявшиий в горле вопрос: я сейчас все расскажу. — Я никогда не был любим, — немного громче произнес я. — Меня не любили те, кого любил я, но любили те, кого я ненавидел. Иронично, что меня любили те, с кем я был жесток. Я боялся любого, кто пытался приблизиться ко мне, кто незаслуженно пытался завоевать мое доверие. И потому их кровь до сих пор растекается по моей груди, телу и капает с кончиков пальцев. Я не сберег дорогих мне людей, что стали для меня единственной надеждой на выздоровление. Мои глаза больны. Они видят далеко, но смутно, пачкают кровавыми пятнами действительность. Я…я ищу того, с кем могу быть честным, могу видеть мир во всей его красе. Чуя, прости, что говорю так резко, но ты мой последний шанс на жизнь. Я не могу тебя ненавидеть. Я тебе доверяю. Я… Я осел на колени: ноги, словно ватные, и потому вес тела для них стал неимоверно тяжек; руки отнимались — я не мог приподняться. Пуля пробила грудную клетку. Трудно дышать. И неясно отчего: то ли потому что я не договорил, то ли потому что чертова пуля продырявила мне легкое! Красная пелена застилала глаза. Но мне все же удалось увидеть, как ты кинулся к моему падающему телу. Твои руки судорожно пробежали по коже, из-за чего холод слегка сковал мое бледное тело. — Не смей умирать… Дазай, не закрывай глаза, прошу, дыши, но не шевелись… Мори, он должен помочь… я сейчас, — я слышал, как твой мягкий голос сотрясает воздух всхлипами, слышал, как ты задыхался. Я был поражен твоей реакцией. Сам Накахара Чуя плачет над моим умирающим телом? Никогда бы не поверил. И тем не менее, ты правда склонился, плача надо мной, и прикрывал мой почти труп, вместо того, чтобы скрыться от нападающего. Идиот. Впрочем, это было бы бесполезно: снайпер скорее всего уже покинул свое место. Я скончаюсь на одном из многочисленных невысоких домиков Йокогамы. Я просто это знал. Я знал, что никогда не был и не буду достоин счастья. Я неполноценный человек, я проклят быть чужим, не познать прекрасного и опасного чувства. Вспоминал, как полагал, надеялся, что одним чудесным днем я совершу удачную попытку суицида и все это кончится. Я мечтал, до последнего мечтал о покое. И обидно, что я даже не узнаю того, кто сделал мне такое одолжение. Только вот крайне не вовремя. Пуля прилетела так не вовремя! Прилетела, когда я обрёл надежду на возможность быть принятым, довериться ещё кому-то, надежду на то, что людям все-таки можно открыться. Однако я должен был смириться. И я это сделал. Но все-таки до сих пор не мог принять, что Чуя, член исполкома Портовой Мафии, который отдал бы все, чтобы придушить меня собственными руками, будет проливать слезы, да ещё и из-за меня! Неожиданно я увидел, где мы с Чуей находимся: дом, на крыше которого Двойной Черный встречался перед каждой миссией (пока я не покинул Мафию), напоминал склад и имел охристые стены, коричневую, местами дырявую крышу, но прочную несмотря на этот нюанс; стояло это здание близ побережья, так что моим посмертным оркестром стали вопль чаек и шепот голубоватых соленых волн — впервые в жизни они надо мной сжалились. Горизонт купался в розовых и оранжевых оттенках, Солнце виднелось последние несколько минут, что казались мне бесконечно долгими. Приятно вдалеке блестела зеленая растительность. Умиротворяюще. Грех не прикрыть глаза, когда видишь такой пейзаж. Но я не закрыл глаз до последнего. Я ещё не всё сказал. Я ещё не всё видел. Только сейчас у меня есть возможность рассмотреть прекрасное лицо Чуи. Ссадины от использования Порчи немного старили миловидную мальчишескую мордашку. Голубые глаза сияли от слез, белки покраснели — их разъедала соль. Бледные щеки, скулы, челюсти, частично прикрытые рыжими локонами, застыли в гримассе ужаса. Его алые искусанные губы были слегка приоткрыты. Он был невероятно красивым и живым, свободным. Я не жалею, что вижу его таким. Я, кажется, счастлив. И лишь одно не дает мне покоя — я никогда не узнаю, что ты чувствовал, что ты думал обо мне. Ты меня ненавидел — я уверен. Но только ли это, Чуя? — Дазай… Осаму, не закрывай своих глаз! Иначе я ударю тебя со всей мощи, если ты посмеешь сдохнуть, суицидальная бестия! Ты не можешь так просто умереть! — плач сорвался на крик. Твои слезы все более яростно терзали и щипали кожу, и я это прекрасно чувствовал. И на секунду мне показалось, что я тоже живой, если чувствую твое тепло. — Не перебивай, прошу. Я не могу больше шутить, надеяться, дружить, пить воду, покупать новые бинты, дышать. Зато я увидел закат таким, какой он есть, во всех его красках… — сделал последний вздох. — Я наконец-то полюбил! — я расплылся в улыбке. — Я люблю тебя, Накахара Чуя. Я обрел счастье, благодаря тебе. Прости меня. Спасибо. Последние слова я уже шептал. Сил говорить не было. Я умирал счастливым — только это я понимал ясно. Последним, что я запомнил, было нежное, плавное прикосновение твоей руки к моей щеке и короткий поцелуй. Ты слегка коснулся моих губ, а после аккуратно закрыл мои веки. Надолго ли это? Навсегда, полагаю… — Я… Дазай, я тоже! — голос Накахары летел в сторону угасающего горизонта. — Я тоже люблю… — тихий плач сменился криком, полным горечи.

***

Минута. Две. Десять. Осаму Дазая больше нет. И о его кончине не догадался бы никто, если бы огромное красное пятно не разрасталось на его рубашке с огромной скоростью. Осознание того, что этого человека не стало, пульсировало вместо крови в сонных артериях. Накахара крепко зажмурился. Сил плакать или кричать не было. Все, что он мог, лишь шептать признания в любви. Как до него дошло, что он влюблен в человека, которого ненавидел всеми фибрами души? Он сам до конца не осознал. Наверное, дело в том, что Дазай Осаму был единственным, кто действительно переживал за Чую. Он был тем, кто дополнял его. А сам рыжий по-настоящему ему верил. Он доверял свою жизнь суицидальному маньяку, черт возьми. Каждый раз сердце болело, когда напарник получал ранение. Каждый перелом Чуя воспринимал, будто это его собственная травма. Однажды из-за сотрясения и потери сознания Чуя нес Дазая на руках, ни разу не заявив, что его туша невероятно тяжела. Он лишь лелеял надежду, что этот идиот очнется как можно быстрее. Тогда, наверное, влюбленность и дала первые ростки, которые Накахара взрастил где-то глубоко внутри души. Воспоминания о моментах, проведенных вместе, вскружили голову. Они причинили дикую боль, были солью на ранах, но в то же время лечили надежнее времени. Губы непроизвольно продолжали шептать имя возлюбленного. Но можно ли Чуе считать Осаму таковым? Мафиози и сам не мог понять. Мозг разрывало на части. Накахара не мог так просто отпустить свою былую жизнь, которой очень дорожил. Жизнь, когда осознание того, что сердце любимого человека горячо бьётся в клетке ребер, дает тебе шанс жить дальше. А сейчас единственное, что мог Чуя, это шептать «я тебя люблю». Он не готов все бросить. И едва ли сможет. Лёгкий, тёплый ветерок сорвал шляпу с головы юноши, заиграл с длинной челкой и понес за тысячи километров три слова, которые сделали бы Осаму Дазая самым настоящим человеком, полноценным человеком. К сожалению, все мы неполноценны, пока не обретем свое счастье. Так зачем ждать?