Мой портрет в твоем блокноте (и твой — в моем)

Конечно, у мистера Эджворта было много секретов. Про его детство, отца, дело DL-6, разрушающее стремление к совершенству и любовь к Стальному Самураю. Но все они, в конце концов, были раскрыты и предоставлены детективу Гамшу, как открытая шкатулка с драгоценностями. Рубин доверия, сапфир честности, различные бриллианты его души — Дик поклялся бережно их хранить… И никогда не раскрывать собственных секретов. Если тайны мистера Эджворта были бесценными сокровищами, которые были доступны только самым дорогим ему людям, которые невозможно было разузнать, не став ему близким человеком… То вещи, которые скрывал Гамшу, были обычной потрепанной коробкой с хламом, в которую мог заглянуть случайный коллега или даже полный незнакомец. Обычно даже не копаясь в бесконечных глубинах его эмоций и чувств. Одного взгляда или запаха было достаточно. Например, один раз он съел собачий корм Ракеты, потому что хотел убедиться, что его мальчик вкусно кушает. Или однажды он хотел полить растения около участка, отвлекся и выпустил шланг с сильным напором из рук. Последствия были крайне неприятными. Еще он вылил кофе на выигрышный лотерейный билет, споткнулся и упал на покрашенную скамейку, погнул шлагбаум своим весом… Он всегда был неудачником, и знал это. Все валилось из рук, все вылетало из головы, все ломалось, к чему бы он не прикоснулся. Но он не унывал. В конце концов, у него ведь было и много хороших вещей в жизни! Его пес, его работа, его мистер Эджворт… Так что ничего страшного, если кто-то да узнал бы его небольшие секреты. Кроме одного. Гамшу любил рисовать. Сюрприз! Как неожиданно! Поразительный, шокирующий, абсолютно непредсказуемый поворот! Ну, на самом деле, не очень. До этого было вполне легко додуматься, если просто сложить два и два. У Гамшу постоянно торчал карандаш за ухом, даже в нерабочее время; Дик постоянно показывал карты и схемы в суде, по большей части — не может быть! — составленные им самим; он был тем, кто вызвался помочь в разработке дизайна Синего Барсука, в конце концов. А для этого нужно много терпения, сил, и стремления к прекрасному. Но, видимо, хобби детектива никого особо не интересовали — поэтому он день за днем счастливо калякал в своем блокноте, который носил во внутреннем кармане пальто. Он рисовал дома, на улице, на работе, иногда — в перерывах между судебными процессами. Рисование помогало ему развлечься или отвлечься, выразить очевидные или скрытые чувства. Обычный недорогой блокнот с простой черной обложкой и милой закладкой в виде темной ленточки хранил внутри не только наброски и записи о том, как прошел день. Он хранил его мысли. Мысли, которые он никогда бы не произнес вслух. Мысли, в которых он никогда бы не признался кому-либо еще. Один лишь блокнот с помятым корешком был его молчаливым и надежным другом. Возникает вопрос — какими были эти мысли? О чем же таком тайном думал открытый, честный, простодушный и бесхитростный детектив Гамшу? Нет-нет, его разум не хранил никаких коварных замыслов и злых намерений. Как раз наоборот — графит карандаша и чернила ручки обычно выводили на страницах блокнота нечто настолько мягкое, настолько нежное, настолько по-наивному доброе, что даже самое невыразительное лицо, наверное, позволило бы себе глупую улыбку. Это были легкие мысли, вылетающие из сердца Гамшу, как вольные птицы; это были волнительные мысли, что из-за дрожи руки превращали линии в танцующую поверхность моря; это были мысли, что пахли как импортный чай, имели малиновый цвет, и были на ощупь как шелковая ткань жабо. Это были мысли о Майлзе… То есть, мистере Эджворте. Ладно, может, его любовь к рисованию была не единственным секретом, который он берег. Любовь к мистеру Эджворту была еще одним. Самое веселое было то, что до этого тоже было не тяжело додуматься — практически все указывало на его симпатию! Его безоговорочная преданность и вера в прокурора, количество раз, когда он спасал его жизнь, то, как ярко горели его щеки и как громко он напевал разные романтичные песни… Но, наверное, предмет воздыхания Гамшу был интересен людям настолько же, сколько и его хобби. Поэтому он день за днем продолжал рисовать. Поэтому он день за днем продолжал любить. Пока трогательный секрет его сердца не был раскрыт, словно хрупкий птенец, выпавший из гнезда. В тот день он был в прекрасном настроении. В настроении, которое ничего не могло испортить! Ни одна потекшая ручка, ни один неровный штрих, ни один порез бумагой, ниче- — Детектив Гамшу, что это там у вас? …Го-о-о! Блокнот полетел в мусорное ведро, горестно шелестя страницами — в какой уже раз это происходило? Десятый? Двадцатый? О, сколько раз за день его будут швырять в конец комнаты из-за приступа паники? Несправедливый и жестокий мир! — Детектив Гамшу, — голосом, мягким как роскошный бархат, повторил Эджворт. — Я начинаю подозревать, что вы не «просто делаете кое-какие заметки по делу». — Хе-хе-хе, — почесал затылок Дик. На самом деле, он уже мог прочесать там дыру. — Простите, мистер Эджворт! — Не за что извиняться, — покачал головой прокурор. — Но мне бы хотелось, чтобы вы были немного больше сконцентрированы на расследовании, чем на… Чем-то, что вы пишете в своем дневнике. Мистер Эджворт, как правило, всегда был прав. И, да, он угадал, Гамшу обращал на рассуждения прокурора о похищении бесценной вазы гораздо меньше внимания, чем следовало. Вот только насчет нескольких вещей он ошибся — он не писал, а рисовал; не в дневнике, а в своем любимом блокноте; и не абы что, а мистера Эджворта. Такого красивого, такого изящного, такого… — Детектив Гамшу-у, — Майлз пощелкал у детектива перед лицом. — Ау-у. Вы меня слышите? — Д-да, конечно, сэр! Конечно! — он всегда слышал мистера Эджворта! Он любил его слушать! И любил смотреть на него, и говорить с ним, и… — Тогда, — прокурор склонился над Гамшу, сидящим на диване. — Давайте приступим к работе. И работать с ним он тоже любил! — Есть, сэр! — отсалютовал он. Эджворт отошел, наклонился и подобрал блокнот Гамшу. — Только, надеюсь, вы будете не против, если ваш дневник побудет у меня на столе некоторое время. Боюсь, что музей сокровищ не оценит ваших художественных талантов, если мы не найдем их драгоценную вазу. Прокурор положил блокнот Дика рядом со своим — удивительно похожим. Они были одинакового размера, одинакового цвета и даже находились почти что в одинаковом состоянии — единственным отличием был тон закладки. Поэтому неудивительно, что в конце дня они их перепутали. Расследование кражи оказалось намного длиннее, сложнее и запутаннее, чем ожидалось. Подсудимый вдруг начал тараторить о своей виновности, а через пару часов отказался от своих заявлений, утверждая, что у него вдруг появилась вторая личность. Охранник чуть не съел улику, которая указывала не только на его интрижку с менеджером, но и на вора. На месте преступления нашли новые отпечатки пальцев. Дика чуть не сбила машина! Они вернулись в офис полностью измотанные и выжатые как лимон; Гамшу позволил себе плюхнуться на диван, а Эджворт со вздохом опустился в кресло. — М-м-мф? — промычал Дик, не поднимая головы с мягкой обивки. — Я вас не слышу, детектив, — отозвался Эджворт, массируя виски. — Завтра суд, сэр? — повторил вопрос Гамшу, но уже не утыкаясь носом в диван. — Да, — подтвердил прокурор. — Думаю, я справлюсь. Улик достаточно, показания свидетелей с ними не противоречат… Все подготовленные теории звучат логично. Но на месте адвоката будет Райт, поэтому представить себе не могу, что он сотворит с этим делом. Возмутительно! И хотя Эджворт ругал Феникса, Гамшу знал, что ухмылка на его губах (которую было так приятно вырисовывать) вовсе не означала насмешку или злорадство. Прокурор считал адвоката своим близким другом, и уважал его за неугасаемое желание достигнуть правды. Другом… А кем Эджворт считал Гамшу? — Мистер Эджворт, — начал детектив, пряча смущение в голосе. — А мы с вами… Друзья? — Ох? — хитрая ухмылка смягчилась, и Майлз улыбнулся ему, улыбнулся, улыбнулся.— Детектив Гамшу, вы были моим партнером уже семь долгих лет, и вы спрашиваете, друзья ли мы? Вы… И все же, вопрос остался не отвеченным. Эджворт усмехнулся, поправил челку и снова вздохнул, но уже не от усталости. Было в этом вздохе что-то, что заставило сердце Гамшу забиться быстрее — словно в этом вздохе хранилось что-то мягкое, что-то невысказанное, точно невесомая и невидимая бабочка, на секунду покидающая свой цветок с нектаром. Словно сердце Эджворта билось так же часто. — Ну, — сказал Эджворт, поднимаясь с кресла. — Как вы и заметили, детектив, завтра начнется судебный процесс, поэтому нам обоим надо подготовиться. Рабочий день окончен, детектив Гамшу. Думаю, пора по домам. — Согласен, сэр, — кивнул Дик, с усилием отлепляя себя от такого манящего дивана. — Только если… — Только если — что? Наступила короткая пауза. Возможно, это бесконечные слои недосыпа помутнили Дику зрение — но он увидел, как щеки Майлза чуть порозовели. — Только если у вас нет больше никаких планов на сегодняшний вечер? Гамшу потер глаза и постарался вспомнить, ставил ли он какие-то определенные цели себе на сегодня. — Ну-у… Мне Ракету надо выгулять… Мусор выкинуть, наверное. — Понимаю, — сказал Эджворт, и в его голосе что-то проскользнуло. Гамшу не успел поймать это «что-то» — слишком устал. — Тогда, полагаю, нам действительно стоит отправиться домой. Ах, и, чуть не забыл… Ваш дневник. Он кинул детективу один из черных блокнотов и улыбнулся еще раз, когда Дик его поймал. Улыбнулся. Гамшу мог раствориться в этой сонной улыбке. Он так ею залюбовался, что не заметил, что у блокнота в его руках закладка была чуть темнее, чем надо. Он обнаружил проблему только по приезде домой, когда решил порисовать перед сном, открыл блокнот и обнаружил совершенно не свое имя, написанное совершенно не его почерком. Оно начиналось на «М» и заканчивалось на «З». Конечно, можно было предположить, что Гамшу по какой-то причине подписал титульный лист как «МДикз», но… Нет, если бы все было так до глупого просто. «Майлз Эджворт». Он держал в руках блокнот своего босса. Ладно, это было не так страшно. Мурашки по телу Дика пустило осознание другого факта — того, что его блокнот оказался у Эджворта. Он тихо заскулил, то ли от страха, то ли от стыда, и подумал, что мистер Эджворт нашел бы на страницах «своего» блокнота. Ну, для начала, он увидел бы корявую подпись Дика — интересно, отчитал бы он его за это? Потом, перелистнув страницу (если он вообще продолжит читать — а Гамшу очень надеялся, что нет!), его взору оказались бы предоставлены маленькие и короткие записи о прошедших днях. Что он ел (всегда заварную лапшу), как поработал, чем смог помочь своему обожаемому мистеру Эджворту. Правда, было бы хорошо, если прокурору на этом моменте стало бы скучно и он захлопнул бы блокнот, кидая его на стол и обещая вернуть его Дику завтра. Не просто хорошо — замечательно. Ведь после этих страниц начиналась лучшая и худшая часть одновременно. Лучшая для него самого и худшая для сразу обоих его секретов. Если любопытство и интерес мистера Эджворта не иссякнет к тому моменту, как он дойдет до тех самых страниц — быть беде. Большой беде. Беде, которая перевернет и вытряхнет все содержимое его старой и хлипкой коробки тайн, показывая две самые — и, пожалуй, единственные — ценные вещи, что лежали на ее дне. Ведь дальше Гамшу не писал о принадлежности ему этого блокнота и не делал ежедневные заметки о прогулках с Ракетой или заварке лапши. Там он… Рисовал. И в основном — мистера Эджворта. Гамшу чуть не взвыл, вспоминая, что как раз сегодня к его бесчисленной коллекции набросков присоединился еще один — прокурор, сосредоточен и хмур, сидит над парой важных документов и усердно что-то пишет. А по соседству с ним находился улыбающийся Эджворт, раздраженный Эджворт, задремавший Эджворт- Если такое количество рисунков Майлза можно было объяснить изучением его крайне интересной и необычной формы лица, то массе кривых сердечек и коротких надписей вроде «люблю его» требовалось гораздо более твердое обоснование. О, боже. Это было плохо. Очень плохо. Плохо-плохо-плохо. А еще в середине его блокнота красовалось огромное пятно от кофе. Ах, нет, все было совсем не плохо! Все было просто ужасно! Мало того что он по уши влюблен в Эджворта, он еще и неопрятный. Вот что узнает прокурор! И всему конец. Конец его работе, конец его хороших отношений с мистером Эджвортом, конец его жизни, конец света! Конец бедной кружке, что чересчур взволнованный Ракета столкнул с кофейного столика. — Ракета! — ругнулся на гиперактивного пса детектив и подался вперед, чтобы встать и прибрать осколки. Блокнот Майлза, до этого лежавший у него на коленях, упал на пол. И детектив Гамшу застыл. И весь мир застыл вместе с ним. Потому что на страницах раскрытого блокнота был… Он. Нет, не мир… Детектив Гамшу. Он упал на колени и снова взял блокнот в руки, разглядывая его так, словно через пару секунд ослепнет и никогда больше не сможет увидеть то невероятное чудо, что открылось ему. В блокноте мистера Эджворта, в блокноте Майлза был изображен Дик — вот он смеется, вот сердится, а тут он задремал. Но это было не самым важным — быть может, Эджворт всего лишь хотел изучить его крайне необычную и интересную форму лица. Внимание Гамшу привлекли аккуратные и тщательно выведенные сердечки, окружающие каждый портрет — они создавали расплывчатое подобие рамки. Может… Может, он решил поэкспериментировать с оформлением. Но Дик не стал бы использовать форму сердца, когда, например, зарисовывал подозреваемых в деле или случайно увиденных птиц на улице. Слишком уж сердечки были мягкими, слишком нежными, слишком по-наивному добрыми. И он бы… Не стал писать рядом с рисунками подозреваемых и разных пташек, что безоговорочно любит их всем сердцем. Он не врал — а может врали его глаза? На всякий случай, он им не верил. Ведь он четко увидел надпись рядом с одним из изображений — надпись, которая гласила… Которая… Гамшу быстро пролистал остальные страницы, заставляя их шелестеть под его пальцами, и их содержание было таким же — рисунки, сердечки, надписи, рисунки, сердечки, надписи. И все они были посвящены ему — неряхе, который обливается с ног до головы водой из шланга и пробует на вкус собачий корм; недотепе, который разливает кофе куда попало и падает на покрашенные скамейки и шлагбаумы; дураку, который рисует в блокноте того, кого любит и добавляет к рисункам маленькие сердечки. Все слова любви, привязанности и обожания — только ему. Гамшу наверняка просто упал в обморок от стыда, когда осознал замену блокнотов, и видел чудный сон. Сон, в котором ему открылись чувства Эджворта. Это были весомые чувства, бережно охраняемые в глубине души; это были трепетные чувства, заставляющие кончики прописных букв взлетать чуть выше; это были чувства с запахом старой неряшливой куртки, цветом кофе и ощущением коротких растрепанных волос. Это были чувства к детективу Гамшу… К Дику. К Дику, что от взволнованности и радости мог взорваться миллионами фейрверков — но вместо этого с счастливым и дрожащим вздохом опустился обратно на диван и постарался перевести дыхание. Не получилось. Осколки кружки остались гордо лежать на полу — их жертва была не напрасной.

***

На следующее утро Гамшу и Эджворт встретились у входа в зал суда — оба на взводе, на нервах, на волнах своей эйфории. Они смотрели друг на друга так, будто встретились в первый раз, и отчасти это было правдой. Как оказалось, была еще пара вещей, которых они друг о друге не знали. — Мистер Эджворт! — поприветствовал его Дик; он говорил немного более громко и радостно, чем подобало детективу перед самым началом заседания суда. — Вы… Очень красиво рисуете. — Доброе утро, детектив Гамшу, — ответил Эджворт своим обычным, поражающе спокойным тоном; он смотрел на Гамшу чуть более счастливо, чем подобало прокурору перед стартом судебного процесса. — Я… Могу сказать то же самое о вас. — С-спасибо, — усмехнулся Дик. — Я принес ваш блокнот. Держите. Они обменялись блокнотами и соприкоснулись при этом пальцами — и из-за этого обмен занял чуть больше, чем стоило. — Прокурор Эджворт, заседание скоро начнется! — напомнил ему пристав. — Судья просит вас пройти в зал суда! — Ах, да… Конечно, — отозвался Майлз и вновь повернулся к Дику. — А вы, детектив Гамшу, идите и приготовьтесь давать показания. Вы ведь первый займете место свидетеля. — Есть, сэр! — он отсалютовал и зашагал прочь; но вскоре Эджворт его снова окликнул. — Детектив Гамшу! — он вздохнул, как в предыдущий день, и в груди Дика запорхали тысячи бабочек. — Что насчет ужина? Сегодня, в семь. Если, конечно, у вас нет никаких других планов. — Я с радостью, мистер Эджворт, — улыбнулся Дик. — Выгуляю Ракету попозже. И Майлз улыбнулся ему в ответ.